Кит аж присел от такой наглости.

– Кто?… Кто здесь сассанах?… Ты… ты, грязный русский ушлепок!

Противник его вдруг успокоился и печально посмотрел в небо.

– Я-то русский, а ты кто? Едрена пропасть, ты можешь меня, конечно, тут с землей сравнять и травкой засадить, но ведь ис мисэ ан т-амадан фейстэ русис, а не блади рашн фейста!! Какого лешего я русский, а матерюсь по-гэльски лучше твоего!!! Фигли ты без сассанахских слов не можешь, а?

Кит шагнул назад и громко втянул воздух, Нед кинулся вперед с кулаками, Мюриель шагнула назад, заранее выбираясь из свалки. Раздался чмокающий удар и черноволосая голова русского исчезла в толпе. Тут Мюриель спиной влетела во что-то мягкое и обернулась.

Над ней высились, попирая облака головами, семь башен-девятиклассников с самыми недобрыми выражениями лиц. То, что ближайший, на которого Мюриель наткнулась, был их с Недом старший брат Бойд, ситуацию не улучшало.

– Да, собрат мой О`Доннелл, Горчаков-то задал правильный вопрос – прогудел со своих высот Бойд, – какого нездорового черта ты поганишь нашу речь английскими словами?

Кит набрал в грудь воздуха и покраснел, Нед начал пятиться к Мюриель, но был пойман за шиворот длинной рукой Лиэма. Девятиклассники обступили драчунов со всех сторон, умело отрезав пути к отступлению. Русский поднялся и с независимым видом утирал разбитую губу рукавом.

– А еще у меня есть вопрос ко всем присутствующим, – раздался ленивый голос, – похоже, кто-то тут забыл, что я объявил на школьной сходке первого сентября три года назад, и что повторяю каждый год?

Мальчишки окончательно стихли. Шон О`Брайен, главный забияка школы, отсидевший по два года в третьем и шестом классах, был еще больше остальных девятиклассников.

– Вспомнишь сам, или освежить твой разум, а, О`Доннелл?

Кит нахмурился и шагнул Шону навстречу.

– Может я и грязноротый кретин, но не трус, не надейся. Ты говорил, что признаешь за сассанаха любого из тариенов, который использует слова «русский» или «ирландец» как ругательства.

– А что я сделаю с тем, кого признаю за сассанаха, тебе на ум не приходило?

О`Доннелл вздохнул, очевидно мысленно прощаясь с родственниками, но тут вмешался русский мальчишка.

– Честно сказать, Шон, не то, чтобы Кит использовал слово «русский» как ругательство, скорее он привязывал ругательства к нему. То есть когда ты говоришь «драное-поганое вчерашнее виски, почему же ты так плохо обошлось с моей головой», ты же не используешь слово «виски» как ругательство?

Бойд у Мюриели за спиной хрюкнул. Лиэм заржал и выронил Неда.

– Резонно, маленький умник, – сообщил Шон, поразмыслив, – слово «виски» не может быть бранным!

– Да, кстати, – сказал Бойд, – мы вообще-то в спортзал идем, в пинг-понг порубиться, а Сашка заболел. Пойдешь за него, Горчаков?

– Охотно, – ответил русский, – только сейчас, с ребятами договорю.

Девятиклассники направились к спортзалу, а русский подошел к Киту.

– Ты.. Ты приходи ко мне, ладно? Можно посидеть, позаниматься. Я же понимаю, как обидно, тебе сегодня вообще зря ноль влепили… Я бы на твоем месте тоже взбеленился.

Кит отвернулся и отправился в противоположную сторону. Компания мальчишек двинулась следом. Только Нед – и Мюриель с ним – остались стоять на вытоптанном пятачке у стены. Нед вертел головой, словно пытаясь что-то решить, и наконец, схватив сестру за руку, кинулся вслед старшеклассникам и русскому.

…Крошка Ник запищал в прыгунках, Мюриель отложила вязание и подошла к нему. Уй, ну весь уделался. Надо нести мыть. Она подняла малыша на руки и вдруг почувствовала, как что-то легонечко хрустнуло внутри и по внутренней стороне бедра потекла теплая струйка.

– Ох, – сказала она, – Андрей, милый, позвони миз Кэтлин. Пришел срок твоему второму сыну.

– Украли?

– Ну, не сам же он ушел!

Глава городской правозащиты деликатно отвернулся. У его непосредственного начальника было не то выражение лица, которое стоит наблюдать подчиненным.

– Кому он, киннат драная, мог понадобиться?

– Список ограничивается лицами, имеющими доступ к грузовым вертолетам, – спокойно сказал коп, – если отвергнуть версию о вмешательстве ши.

– У них грузоподъемность тоже, знаешь, не полуторатонная, – мрачно ответил мэр, оттягивая пальцем колючий воротник. Через полчаса ему предстояло разбираться с просевшим грузовым причалом. Непромокаемый плащ висел на спинке стула. Свитер снимать мэр поленился и потел.

– Тем более.

– Сколько в городе вертолетов?

– Наши все стояли где положено. На базах тоже проверил.

Мэр вздохнул еще раз.

– Что, звонить в Бриан?

– Я думаю, Олег, звони всем, кто ближе шести часов лету. Бык не мотоцикл – погонять и бросить; его со смыслом сперли.

– А ты тогда звони Шимасу. Пусть подъезжает прямо сюда.

Они понимающе переглянулись. Объясняться и привлекать к конфузу мэров ближайших городов – удовольствие ничуть не лучше, чем извещать скульптора.

Они разошлись по разным комнатам и одновременно вытащили из карманов телефоны.

Шимас же еще не ложился.

Он стоял перед окном и смотрел на океан.

Утро приключилось совершенно незаметно, просто фиолетовые от зарниц тучи постепенно потеряли цвет, став свинцово-серыми. По каменной дорожке перед домом клокотал грязный ручей, листья на морских ивах у калитки слиплись. Облачные горы продолжали выкатываться из-за горизонта, поливая город тяжелыми плотными завесами воды. Похоже, первый июньский шторм затянется как минимум на неделю.

Спать хотелось отчаянно, несмотря на распространенное мнение о том, что процесс творчества отбивает сон, голод и прочие естественные потребности. Нет, когда что-то получается, оно так и есть. А когда не получается – все потребности на месте! Просто, чтобы попасть в спальню, надо повернуться в комнату, а там стол, лучше тебя знающий, что за ерунду ты последние сутки городишь. Просто посмотреть-то на него – стыд, а трусливо пройти мимо, к лестнице на второй этаж… Нет, постоим, брудда. Посмотрим на дождь.

Стол молча смотрел в спину белыми пятнами раскиданных набросков.

Лучшая награда за работу – новая работа. Когда Шимас зачищал первые отливки, оставаясь после работы, он и думать не думал, что дело так далеко зайдет. Красивый даровой материал. Ну, не совсем даровой, но на заводском дворе этой платины было тонн триста. Больше не помещалось. Завод штамповал на экспорт емкости для агрессивных сред. Парсонс, Какаду и Оркнея, где с благородными металлами было потуже, охотно их брали, не брезгуя и сырьем. Скромненько, но все-таки экспорт. Для начала неплохо.

Шимас наловчился лить из платины фигурки, люди их с удовольствием брали, директор завода поставил галочку в графе «самодеятельность», а затем, подумав, и в графе «развитие культуры». На этой фазе все было мило и необременительно. Захотел – помаялся с очередной лошадкой, захотел – пошел с Леной на причал, кормить чаек.

И нет, чтобы так все и оставалось.

Бык приснился Шимасу в ночь зимнего равноденствия. От него веяло спокойной, какой-то молочной, лишенной малейшей агрессивности силой. Бык медленно поводил лобастой головой, и помахивал хвостом с кисточкой. Он был белый, словно светящийся, и, хотя вокруг него не расступалась темнота, Шимас точно знал, что этот бык предполагает собой огромные зеленые луга, серые камни над серым морем и головокружительно высокое небо.

Шимас проходил три дня как пришибленный. Он быстро слепил из пластики фигурку, но при всем внешнем сходстве пластиковый бык нужного эффекта не производил.

Да вообще он был… неправильный.