Как же так, ведь нам сказали, что здесь нет духов? И вертолеты улетели!
Сначала мы вели огонь по моджахедам из автоматов и автоматического гранатомета. Но потом огонь с их стороны стал такой плотный, что лучший выход был один — пока не стрелять, а дальше — обстановка подскажет, что делать. Противник, прячась в кустах виноградника, сначала пригнувшись, а затем встав во весь рост, пошел на нас цепью. Было видно, как они появлялись то в одном, то в другом секторе обзора, их становилось все больше и больше. Связался с командиром батальона по рации, доложил обстановку. Мое сообщение о противнике было неожиданностью для комбата и командира бригады. Самым досадным было то, что вертолеты, которые только что были здесь, уже ушли на дозаправку. Без вертолетов в этом зеленом море мы были беспомощны.
— Сколько сможете продержаться? — запрашивал меня комбат.
— Не знаю. Минут через десять они подойдут уже вплотную.
— Вы только продержитесь! Сейчас командир что-нибудь предпримет, — раз за разом повторял майор Пархомюк по радиостанции.
Я чувствовал его переживание, желание помочь нам и немного успокоился. Без посторонней помощи нам было не обойтись. Это было ясно как дважды два. Дал команду взводному, находящемуся в замыкании колонны, чтобы он со своим личным составом отошел немного назад по маршруту нашего движения и не допустил окружения подразделения с тыльной стороны.
— Все, мы опоздали! — доложил он через некоторое время. — Духи уже здесь.
— Возвращайтесь назад! — приказал я ему.
Комбат постоянно запрашивал нас о сложившейся обстановке, интересовался, сколько душманов, как далеко они и сколько мы еще продержимся. По нашим приблизительным подсчетам, моджахедов было человек триста. По меркам и практике той войны — это была сила, противостоять которой мы были не в состоянии. Но мы были еще живы, и лишь потому, что враг не бросил еще на нас одновременно все свои силы и средства и был на достаточном удалении от нас.
Минуты казались часами. И вот в наушниках радиостанции послышался голос командира бригады:
— Замполит, слушай меня внимательно: к вам возвращаются две вертушки. Но боезапас и топливо у них на исходе. Действуйте быстро. Твоя задача: вывести людей из окружения. Корректируйте огонь! При подлете вертушек обозначьте себя дымами красного цвета.
Между тем враг приближался к нам. Наконец, когда расстояние между нами сократилось до пятидесяти метров, в небе появились родные краснозвездные вертолеты. С ходу они дали по противнику залп реактивными снарядами, открыли пулеметный огонь. Взрывы были разбросаны по площади. Некоторые ракеты падали ближе к душманам, другие — ближе к нам. Я передал по рации результаты удара. Следующие выстрелы были немного точнее. Нас осыпало комьями земли от близких взрывов. Горела сложенная в копны солома. Разрывы заслонили яркое солнце.
Тут в бой вступили танкисты майора Рошиору. Они находились выше нас на удалении около двух километров. Танкисты стреляли, ориентируясь по разрывам снарядов, выпущенных вертолетчиками. Стало жутко. Слишком маленькое расстояние было между нами и душманами. Ошибка танкистов в десяток-другой метров могла стоить жизни многим нашим солдатам, но другого выбора и способа спастись у нас не было. Была одна надежда, что все обойдется и нам повезет, к тому же танкисты стреляли отлично. Было известно, что однажды сам комбат с большого расстояния первым же снарядом попал точно в костер, вокруг которого сидели душманы. Под стать комбату стреляли многие его экипажи.
Вертолеты, сделав по последнему залпу, пошли на базу. Пыль, грохот, дым, крики. Зажав ладонями уши и закрыв глаза, недалеко от меня лежал солдат-связист. Страх от пережитого прижимал его к земле. Надо было быстрее уходить — промедление могло стоить каждому из нас жизни.
— Ну, что, поднимай людей. Вперед! — приказал я ротному.
— А может, останемся пока на месте? Духи не убили, так свои снаряды положат. Закончится стрельба, тогда и пойдем. Маловероятно, что духи после такого удара будут еще способны вести огонь. Мы их сами потом перестреляем. Давайте все-таки переждем огонь, а?
Может, и лучше остаться на месте, но это только пока, а как поведут себя душманы через несколько минут, никому не известно. Зная их стойкость и фанатизм, я допускал, что они все-таки продолжат атаку, но только с большим остервенением.
— Вперед! — отдал я команду по рации.
Солдаты поднялись и, ведя огонь из оружия по душманам, устремились в заданном направлении. Падали снаряды, но с каждой секундой мы все дальше и дальше удалялись от их разрывов. Было тяжело. Казалось, что нет никаких моральных и физических сил идти, не то что бежать, но жажда жизни была сильнее усталости, и она толкала нас вперед.
Добежав до ближайшего дувала и завернув за него, остановились передохнуть. Самый опасный участок маршрута нами был пройден. Хотелось верить, что наш враг остался там, где по-прежнему грохотали взрывы.
Мы сидели, лежали на теплой земле и снова радовались жизни. Потянуло табачным дымом. Раздались веселые шутки. Усталость сковывала тело. Не хотелось ни думать, ни говорить. Вдруг я увидел солдата, который еще недавно уже прощался с жизнью. Сейчас же, сняв с себя военное снаряжение, он осторожно крался по берегу арыка, будто выслеживал кого-то, и вдруг, как был в сапогах, прыгнул в воду. Вылез мокрый, но довольный, держа в каждой руке по кричащей и трепыхающейся домашней утке. Послышались крики одобрения. В два приема головы уток отлетели в сторону, а тушки в солдатский вещмешок.
— Ну-ка, позови ко мне этого героя, — сказал я переводчику Салиму.
— Товарищ старший лейтенант, не надо их ругать, — заступился за солдата командир роты. — Они сегодня столько натерпелись. Пускай резвятся. — Потом кивнул на носилки и добавил: — Мы жизнями рискуем, а тут какие-то утки. Пусть солдаты хоть этим фактом отвлекутся от боя. Впереди еще дорога, и неизвестно что нас там еще поджидает. Да черт с ней, этой живностью!
Подошел солдат, по его лицу блуждала хитрая улыбка. Первоначальное желание отругать его пропало. Командир роты был прав. Я знал, что они весь день, кроме нескольких кусочков сахара, ничего не ели. Горький опыт научил солдат идти в бой голодными, потому что пулевое ранение в живот на сытый желудок — это явная и мучительная смерть.
— Что-то я тебя не пойму, — миролюбиво обратился я к солдату. — Ты еще совсем недавно умирать собирался, а сейчас не видно, что даже и устал.
— Так не умерли ведь, товарищ старший лейтенант. Теперь обязательно живыми останемся. Кому расскажешь «на гражданке», что, как черти, в грязи лежали, что нам смерть была гарантирована, а мы живы остались, не поверят.
Веселые искорки прыгали у него в глазах.
— Все, иди!
Но долго жить этому солдату не пришлось — он погиб через две недели в рейде по разгрому очередной банды мятежников в одном из кишлаков провинции Гильменд.
Шел конец апреля. Уже был приказ на увольнение военнослужащих, отслуживших установленный срок службы. Они мечтали о конце войны, доме, встречах с родными и близкими, невестами и верными подругами и все двадцать четыре часа в сутки ждали самолет и свою замену. Николай Рябенко был включен в первую партию убывающих.
Я был за комбата в том рейде. Находился на командирском БТРе у подножия горы. Внизу в долине был небольшой кишлак. Предварительно его хорошо обстреляли из танков и вертолетов. Теперь, наблюдая за ним с командиром пятой роты Михаилом Бондаренко, мы пришли к выводу, что кишлак безлюден и неопасен. Получив боевую задачу, командир роты ушел со своим личным составом на прочесывание «зеленки». Для этого им нужно было сначала пересечь тот кишлак. Мы видели, как колонна вошла в селение и стала продвигаться к его центру. Все спокойно. И вдруг: сначала грохот, а затем в наушниках шлемофона голос ротного:
— Я подбит с гранатомета! Помогите! По-мо…
Рация замолчала. Зажав рукой тангенту переговорного устройства, Михаил потерял сознание. БТР ротного был первым в колонне. Подбитый, он создавал реальную угрозу для всей движущейся за ним техники, а значит, и личному составу. Улочки узкие, в ширину «коробочки». Слева, справа — толстые дувалы. Подразделение вступило в бой с душманами. Быстро эвакуировать подбитую машину силами самой роты не было никакой возможности. Направил туда два танковых экипажа. Они протаранили толстую стену, подцепили на трос БТР и вытянули его в безопасное место. Струя выстрела гранатомета вошла в левый угол корпуса БТРа над самой головой водителя. Расстояние между входным и выходным отверстиями было не более пяти сантиметров, но этого хватило, чтобы водитель остался без обоих глаз. Зимний танковый шлемофон ротного, сидевшего справа от него, был весь иссечен мелкими осколками. Ротный, весь в крови, завалившись набок, был без сознания. Николай Рябенко находился позади водителя. Маленький кусочек металла, величиной меньше спичечной головки, вошел ему прямо в сердце. На одежде солдата не было видно ни одной капли крови. Когда мы вытащили убитого и раненых, даже не могли понять, почему Рябенко мертв. Я достал из кармана куртки Николая его документы: комсомольский и военный билеты. Среди них лежало письмо и фотография симпатичной девушки. Прочитал письмо, сначала молча, потом построил личный состав и прочитал его вслух для всех.
