— Джулио, как большинство гениев, — объяснял Сигмунд, — творит чудеса с кастрюлями, а в жизни — ужасно неуклюжий.

— Нехорошо так говорить, Эйвинд. Это невежливо, — сказала Робин и с извинением покачала головой в сторону Маркуса.

— Все равно, что я говорю. Он не понимает ни слова, — сказал Сигмунд и, очень довольный собой, потрепал Маркуса по щеке: — Правда, моя маленькая обезьянка?

Маркус почувствовал, как щеки распаляются, но в то же время он испытывал гордость. Очевидно, Сигмунд настолько полагался на него, что не боялся немного пошутить за его счет.

— Buona sera, — сказал Маркус и вышел на кухню.

Маркус снял колпак и передником вытер пот со лба. Волосы были совершенно мокрые, но стоило только избавиться от колпака, как он снова почувствовал себя самим собой. Интересно, кем он чувствовал себя в этом колпаке? Идиотом? Нет, не только. Он снова надел белую печную трубу и посмотрел на отражение в кухонном окне. Он в самом деле казался довольно высоким, особенно высокой была голова. М-да, пожалуй, они там уже покончили с брускеттой. Пора забирать тарелки и выносить следующее блюдо.

Он вошел в гостиную, надев колпак набекрень. Робин улыбнулась ему не совсем искренне. Он кивнул на блюдо, на котором лежала наполовину съеденная брускетта. Сигмунд рассеянно глядел в тарелку.

— Ты не согласен, Сигмунд? — спросила она.

«Значит, они начали называть друг друга по настоящим именам. Тогда я скоро узнаю, как ее зовут», — подумал Маркус и забрал пустое блюдо. Потом вопросительно посмотрел на Робин, та снова кивнула.

— Слишком много чеснока, нет? — спросила она и взглянула на Сигмунда, который по-прежнему таращился в тарелку.

Его щеки подрагивали.

— Немного слишком, да, — пробормотал он.

— Немного? Понюхай!

Она наклонилась над столом и сильно дохнула на Сигмунда, который качнулся назад на стуле.

— Я не против чеснока, — сказала Робин, — но совершенно необязательно выдавливать целую головку на один кусок хлеба. — Она взглянула на Маркуса, чья улыбка растянулась до ушей. — Смотри, какой он милый. Обещай, что не скажешь ему, что брускетта не задалась.

— Ну да, — как-то натянуто ответил Сигмунд. — Но ведь было не настолько невкусно.

— В жизни хуже ничего не ела, — сказала Робин и осторожно улыбнулась Маркусу, который чувствовал, что настроение становится все лучше и лучше. — Посмотри на него, — продолжала Робин, все еще улыбаясь Маркусу, — каким он кажется гордым. Правда, мы не будем его разочаровывать?

Маркус удовлетворенно кивнул Робин. На секунду он задумался, стоит ли облизать губы, но потом отказался от затеи. Он не был уверен, что она правильно его поймет. Вместо этого он показал на остатки брускетты.

— Брускетта, — сказал он.

— Да, — ответила Робин, — брускетта. — Она посмотрела на Сигмунда. — У меня не хватит духу его разочаровать.

С этими словами она взяла половину брускетты, запихнула ее в рот и стала заглатывать, глядя прямо на Маркуса. Дожевав, она протянула ему пустую тарелку.

— Goody, goody, — сказала она и улыбнулась Сигмунду. — Ты ел что-нибудь гаже?

— Подожди еще, — отозвался Сигмунд.

Робин поняла его неверно:

— Ты хочешь сказать, что будет что-то еще хуже?

Маркус откозырял.

— Брускетта ням-ням, — сказал он и вышел на кухню, чтобы взять макароны.

— Тальятелли кон гамбери фрутти, — объявил он и поставил их на стол. Робин посмотрела на него с подозрением, но Маркус уже съел свою порцию и знал, что все в порядке. Сигмунд, в конце концов, умел готовить. Брускетта была просто случайной неудачей. Девять блюд, очевидно, было слишком много для амбициозного повара, но Маркус был уверен, что с этой минутой все пойдет как по маслу. «Как по маслу»? Обед, который идет как по маслу, не бывает интересным. Но что он может с этим поделать?

Робин попробовала блюдо из макарон.

— А это очень вкусно, — сказала она, слегка удивившись.

Сигмунд, до того полностью погрузившийся в себя, оживился:

— Правда?

— Да, попробуй сам.

Сигмунд наколол на вилку креветку, потом выудил немного макарон со дна и сунул еду в рот. Секунду он сидел неподвижно и смотрел прямо перед собой, потом на лице выразилось восхищение.

— Восхитительно! Идеальные тальятелли!

— Да, совсем неплохо, — согласилась Робин и одобряюще кивнула Маркусу, который пытался скрыть свое разочарование.

— Неплохо? Просто фантастика!

Сигмунд ослеп от восторга.

— Как тебе это удается, Джулио? — спросил он и с восхищением посмотрел на Маркуса. — Это мастерство высшего класса. Откуда ты его берешь?

— Он берет его из холодильника, — ответила Робин.

— Тальятелли, — вставил Маркус.

— Извини, — пробормотал Сигмунд, — я забыл, что ты не говоришь по-норвежски. Я чуть ли не задохнулся, так было вкусно, — сказал он Робин. — В меру сварено, в меру специй! А креветки! Лучше просто не бывает, а?

— Да, очень удачно с креветками, — заметила Робин.

Хотя ей и понравилось, она, очевидно, не была в таком восторге, как Сигмунд, правда такой же восторг было бы трудно испытать. Сигмунд встал и взял Маркуса за плечи.

— Маэстро! — сказал он и заглянул маленькому итальянскому гению прямо в глаза.

Маркусу было неуютно, и не стало лучше оттого, что Сигмунд обнял его изо всех сил, чуть не удушив, и повторил рокочущим голосом:

— Маэстро! Маэстро! Фантастико! World class!

Маркус покосился на Робин, которая с интересом смотрела на них обоих. Она улыбнулась ему, чтобы показать, что согласна с Сигмундом. Но, очевидно, она считала, что Сигмунд слегка преувеличивает. Маркус тоже так считал. Казалось, восторг истинного повара от собственного кулинарного искусства не знает границ, и пока Маркус давал себя обнимать, его тяготило неприятное чувство, будто Сигмунд обнимает самого себя. Что Сигмунд является большим поклонником самого себя, Маркус всегда отлично понимал, но сейчас приятель явно перешел все границы. В жизни Маркус не видел подобной самовлюбленности. Это явно было нездорово. Он заметил, как покраснел, но в этот раз не за себя, а за Сигмунда, так бурно изливавшего на него свое самодовольство.

И оттого, что Робин заметила, каким милым стал покрасневший Маркус, ему не полегчало.

— Ему, похоже, не нравится, что ты так им хвастаешься, — сказала она.

— Нет, — с восторгом воскликнул Сигмунд, — он такой скромняга. Я едва уговорил его подавать на стол. Он предпочитает оставаться в тени на кухне, среди сковородок и продуктов. Только там он может быть самим собой. Он бы с большим удовольствием отдал мне всю заслугу в приготовлении этих феноменальных тальятелли, но я просто не могу этого принять.

— Очень мило с твоей стороны, — заметила Робин и снова улыбнулась Маркусу.

Он решил, что надо улыбнуться в ответ, но, кажется, получилась какая-то гримаса.

— Да нет, — возразил Сигмунд. — Просто я такой. Джулио — мой лучший друг, хотя мы и говорим на разных языках. Я воздаю ему заслуженную похвалу. Сам я люблю оставаться в тени. Он создает свои кулинарные шедевры, а я убираю и мою посуду. Хорошо, когда есть кому помочь, правда, Джулио? — Он подмигнул Маркусу, который уже начал скучать по кухне.

— А как вы общаетесь? — спросила Робин.

Сигмунд ущипнул Маркуса за щеку.

— Лучше всего Джулио общается при помощи своих блюд, — объяснил он. — Каждое блюдо рассказывает свою историю. Спагетти из Болоньи, говядина из Тосканы, пирожные с Сицилии. Ему не нужно много говорить. Вкус, в общем-то, говорит сам за себя. Еще мы общаемся на пальцах или рисуем. Он не говорит ни по-норвежски, ни по-английски. Я, впрочем, учу итальянский, но это небыстро. Работа по дому занимает так много времени.

Между тем Маркусу удалось вырваться.

— Buona sera, — сказал он и вышел на кухню, где выпил стакан воды, снял с себя колпак и вытер волосы кухонным полотенцем. С него, пожалуй, уже хватило.