С паспортами, однако, произошла заминка, так как Франца Койшвица арестовали за нарушение правил дорожного движения. Поэтому в ЦРУ снова сменили им фамилии, и они получили паспорта на имя Игоря и Элеоноры Орловых. Во Франкфурте они оба работали на ЦРУ: Э. Орлова — в отделе перлюстрации почты, курсирующей между СССР и Западной Германией, а И. Орлов пытался на основании полученных путем перлюстрации данных вербовать лиц, имеющих контакты с Советским Союзом. В апреле 1957 года в связи с предстоящим рождением второго ребенка Орловы выехали в США, где 9 августа появился на свет их второй сын Джордж. Вскоре они вернулись во Франкфурт и продолжили работу на ЦРУ.
Но в 1959 году возникли разногласия между Орловым и Николаем Козловым, бывшим советским гражданином, также работавшим на. ЦРУ. Однажды, вернувшись из командировки в Вену, Орлов обнаружил, что его сейф вскрывали. Козлов знал кодовую комбинацию, и Орлов, уверенный, что именно он открывал сейф, написал рапорт на имя своего начальника Соголова. На его беду, Соголов оказался близким другом Козлова, и это губительным образом сказалось на карьере Орлова в ЦРУ.
В январе 1961 года Орловы прибыли в Нью-Йорк, где им была обещана новая работа. Но в Нью-Йорке Орлову заявили, что работы для него нет, и не продлили с ним контракт. (Все эти годы, с 1946 по 1961 год, Орлов работал на ЦРУ по контракту и не был штатным сотрудником управления.) Надо было как-то жить, и Орлов устроился водителем грузовика в издательство «Вашингтон пост». К 1964 году семья Орловых накопила достаточно денег и смогла открыть в Александрии магазин картинных рам.
Здесь необходимо сделать небольшое отступление. Дело в том, что в декабре 1961 года из Хельсинки бежал в США заместитель резидента КГБ А.М. Голицын. (Подробно о нем см. главу 5.) Он внушил ЦРУ идею тотального проникновения КГБ во все поры западного общества, в том числе и в разведку. Эта идея нашла отклик у шефа контрразведки ЦРУ Джеймса Энглтона, и в ЦРУ началась масштабная охота на «кротов» КГБ, так как по сведениям Голицына у КГБ был «крот» в ЦРУ. «Крот» этот имел псевдоним САША, был русского происхождения, его фамилия начиналась на «К», и он работал в Германии. Орлов походил по всем признакам на искомого «крота», и в 1964 году контрразведка ЦРУ начала его разработку. А в середине 1964 года дело Орлова было передано в ФБР.
В начале марта 1965 года в квартире Орловых был произведен обыск, а сам он подвергся проверке на детекторе лжи. Однако никаких улик, а тем более доказательств, ФБР не обнаружило. Несмотря на это, за домом Орлова было установлено постоянное наблюдение, а его самого регулярно вызывали на допросы в ФБР. В апреле Орлов не выдержал прессинга и тайно обратился в посольство СССР в Вашингтоне с просьбой о политическом убежище, которое было бы ему гарантировано вместе с семьей. Но Элеонора Орлова не пожелала ехать в СССР, и побег не состоялся. ФБР стало известно о посещении Орловым советского посольства, но, так как он объяснил этот визит необходимостью узнать адрес матери, никаких осложнений не последовало.
В марте 1966 года дело Орлова получило неожиданное продолжение. Сотрудник КГБ И.П. Кочнов по личной инициативе пошел на контакт с ЦРУ. Среди всего прочего он заявил, что И. Орлов является «кротом» КГБ. Правда, все обстоятельства сотрудничества Кочнова с ЦРУ, а самое главное, исчезновение в Вене Н.Ф. Артамонова (об этом эпизоде речь пойдет далее), свидетельствуют о том, что Кочнов был подставой КГБ, а показания против Орлова — попыткой направить ФБР по ложному следу. Во всяком случае, на судьбе Орлова это заявление никак не отразилось. До самой смерти Орлова ЦРУ и ФБР относились к нему подозрительно, но так и не нашли ни малейших доказательств его виновности в чем бы то ни было.
Второго мая 1982 года в возрасте шестидесяти лет И.Г. Орлов скончался. Но и его смерть не принесла покоя семье. В 1985 году в США бежал сотрудник КГБ B.C. Юрченко, и история САШИ обрела продолжение.
Список предателей, бежавших на Запад после победы над фашистской Германией, открывает шифровальщик ГРУ И.С. Гузенко.
Игорь Сергеевич Гузенко родился в 1919 году в деревне Рогачево Дмитровского района Московской области. По окончании средней школы он поступил в Московскую инженерную академию, но окончить ее не успел, так как началась Великая Отечественная война. С началом войны Гузенко был призван в армию и направлен в спецшколу, готовившую шифровальщиков. Затем в течение года он воевал на одном из фронтов и после полугодовой стажировки в главном шифровальном бюро ГРУ был командирован вместе с семьей в Канаду шифровальщиком военного атташе и резидента ГРУ в Оттаве полковника Николая Заботина. Надо сказать, что при направлении Гузенко за рубеж возникали некоторые сомнения. В частности, отмечалась такая черта характера, как корыстолюбие, а также пристрастие к алкоголю.
В Оттаве Гузенко сумел завоевать расположение своего шефа Заботина и поэтому пользовался рядом привилегий. Так, вопреки всем установленным правилам, он проживал вместе с женой и сыном не на территории посольства, а на частной квартире в городе. Факт вопиющий, поскольку шифровальщикам разрешалось покидать территорию посольства только в сопровождении двух человек. Об этом стало известно в Москве, после того как заместитель начальника Первого управления ГРУ полковник Михаил Мильштейн в мае — июле 1944 года совершил инспекционную поездку по легальным резидентурам в США, Мексике и Канаде. В ходе проверки Мильштейн установил, что Гузенко не только проживает за пределами посольства, но и имеет доступ к личному сейфу заместителя резидента по агентурной работе полковника П.С. Мотинова.
Кроме того, у Мильштейна, по его словам, сложилось впечатление, что Гузенко готовится к побегу и находится на пути к предательству. Вот как он вспоминал об этом позднее:
«Перед отъездом я еще раз сказал Заботину о необходимости переселения Гузенко в посольство и решил снова побеседовать с Гузенко. Я внимательно слушал его, задавал часто несущественные вопросы — какое-то необъяснимое и тревожное предчувствие на протяжении всей беседы неотступно мучило меня. Мне все время виделась в нем какая-то неискренность. Внутренний голос подсказывал, что с ним неладно. Что он решил что-то важное для себя, но боится, что его замысел сорвется. И вот тогда, в июне 1944 года, я пришел к выводу, что он готовится бежать. Готовится, но еще не решил окончательно».
Начальник ГРУ генерал-лейтенант И.И. Ильичев и начальник отдела кадров ГРУ полковник С. Егоров не приняли всерьез опасений Мильштейна, но тем не менее в сентябре 1944 года в Оттаву ушла телеграмма об отзыве Гузенко в Москву. Однако резидент Заботин сумел настоять на отмене этого решения, и лишь в августе 1945 года новый начальник ГРУ генерал-лейтенант Ф.Ф. Кузнецов подписал телеграмму с категорическим указанием Заботину немедленно отправить Гузенко и его семью в Советский Союз.
Узнав об этом, Гузенко принимает решение не возвращаться на родину. Вечером 5 сентября 1945 года он обратился в редакцию, газеты «Оттава джорнел», с заявлением о том, что он располагает документами, свидетельствующими о советском шпионаже против Канады. В редакции ему не поверили, тогда он обратился в министерство юстиции с просьбой предоставить ему политическое убежище. В министерстве юстиции к его словам тоже отнеслись недоверчиво и предложили прийти на следующий день. Недоумение по поводу заявления Гузенко было столь велико, что там всерьез обсуждался вопрос о передаче его советским представителям в Оттаве, дабы избежать политических осложнений. Всю ночь Гузенко с семьей скрывались у соседей, и на следующий день он вновь обратился к канадским властям. Только факт взлома дверей квартиры Гузенко сотрудниками безопасности советского посольства и настойчивое вмешательство Уильяма Стефенсона, занимавшего пост главы британской миссии по вопросам координации обеспечения безопасности, спасли жизнь Гузенко. Стефенсон убедил руководство Королевской канадской конной полиции (КККП), занимающейся вопросами разведки и контрразведки, укрыть Гузенко на территории специальной военной школы на северном берегу озера Онтарио.
