Вот отчего появилась идея создать в Московской области, в городе Истре, у стен древнего Ново-Иерусалимского монастыря, музей деревянного народного зодчества под открытым небом, где будут собраны лучшие постройки со всех концов Подмосковья.

Здесь вы увидите крестьянские усадьбы, выстроившиеся на настоящей деревенской улице, с амбарами, банями и всем тем, что составляло уклад жизни на селе. Здесь будут и церкви, рубленные в прошлых веках народными умельцами с выдающимся мастерством и творческой фантазией. Здесь можно будет увидеть длинношеий колодезный журавль и мельничные крылья. Словом, все то давнее, ушедшее, но так необходимое нам в сегодняшней жизни, ибо оно прививает уважение к труду наших предков, любовь к земле, к Родине. Музей начал жить… За белыми стенами монастыря из-за вершин деревьев выглядывает лемешиная маковка церкви из села Семеновского. Вестница далекого XVII столетия, она донесла до нас запечатленный образ красоты здания, каким его представляли и каким его рубили стародавние мастера. Чуть поодаль кряжисто поднимается над воротами рубленый фронтон избы Кокорина из деревни Выхино. Берем кованое кольцо калитки и попадаем в патриархальную усадьбу подмосковного крестьянина начала XIX столетия… По территории музея можно долго бродить, вспоминая страницы прочитанных книг о быте Древней Руси, но даже самый увлекательный заповедник не заменит нам романтики дальних дорог. Давайте проедем по нашей области, чтобы лучше понять, на каком наследии вырос музей в Истре. Каждая деревня, каждое село на нашем пути — это встречи с интересными людьми, потомками старинных плотников-древоделей. Ныне они, наши современники, своим трудом облагораживают родную землю. Новая стройка сейчас на селе. Так окинем прощальным взглядом на наших путях-дорогах уходящие из современной жизни старые избяные срубы и отдадим дань уважения безымянным народным мастерам, творившим и нам наказавшим творить прекрасное.

Московские вокзалы в выходные дни напоминают растревоженный муравейник. Поначалу теряешься, попадая в людскую круговерть возле касс, табло и электропоездов. Но, присмотревшись, видишь, что все здесь подчинено строгому расписанию. Беспрерывно подходят и отходят поезда. Ощущение такое, будто вся Москва снялась с места и отправляется путешествовать. Отправимся и мы в путь по городам и весям великого Подмосковья на встречу с деревянной Русью, подчиняясь ориентации географических карт на север.

Лосиноостровская, Лось… В этих названиях остановок слышатся отзвуки шумящих боров, окружавших древнюю Москву. Справа по ходу движения от платформы Маленковская к платформе Яуза уходят к горизонту лесные кущи. Это остатки древних подмосковных дебрей, где когда-то видимо-невидимо было зверья и дичи, где и теперь на полянах стоят могучие красавцы дубы, что помнят перекличь охотничьих рожков и взмах соколиных крыльев. А сейчас безбоязненно близ людского жилья разгуливают лоси, застывая на вершинах холмов и задумчиво слушая тишину леса с дальними посвистами электричек и напряженным гудом высоковольтных проводов.

Проезжаем мимо Мытищ, древнего подмосковного таможенного города, где в старину Орали пошлину — «мыт» — с направляющихся в столицу торговых гостей. Но здесь мы не выходим, так как нынешний индустриальный районный центр не сулит нам встречи с деревянной Русью.

Давайте уедем подальше от Москвы. Живут же где-нибудь вдалеке от шумной столицы старик со старухой в избе с резными наличниками, у которых пышет жаром русская печь, а в красном углу светится экран телевизора.

От станции Щелково на местном автобусе, минуя придорожные села и деревеньки с новенькими железными и шиферными крышами, доедем до села Фряноно.

Первые сведения о селе относятся к XVII веку. Известно, что в 1680 году Фряново представляло собой большое село, где была деревянная «шатровая вверх» церковь: «…имелись в ней образы местные, да три царские двери, да два колокола, а книг нет». Любопытно и то, что фряновцы за право иметь на селе церковь были в 1699 году обложены данью в размере «пяти копен сена, да пяти копен жита». Конечно, в нашем представлении этот налог звучит чисто символически, однако запись о том, что в случае нарушения сроков выплаты двери церкви будут запечатаны, свидетельствует о трудности его погашения.

С такими предварительными сведениями о селе мы подъезжаем к Фрянову. С правой стороны проплывает приземистое деревянное сооружение. Успеваем заметить венчающую луковичную главку. Неужели это и есть наша древняя церковь? Сейчас мы наверстаем эти триста метров от остановки и начнем таинство исследования. Поэтому снисходительно окидываем взглядом зашитые дощечками и раскрашенные миниатюрные домики, выстроившиеся напоказ по обеим сторонам крутой улицы к речке Шеренке. Кусты сирени и вишни в палисадниках придают этим домикам милый безыскусный уют.

Автобус, почти задевая за угол сруба, проезжает мимо необычного дома. Мы, пораженные мелькнувшим видением, забываем о фряновской церкви. От остановки почти бегом устремляемся к дому. Не ошиблись ли?! Под № 34 стояла изба, крытая осиновой дранкой с отливающими металлическим холодом венцами сруба и солнышками в завершиях наличников.

Да, время, которое сокрушает камни, здесь отступило. По неведомому стечению обстоятельств изба не пожелала смешаться с новой застройкой и осталась стоять, не отступив ни на пядь от прежней красной линии уличного порядка. Но все же следы борьбы избы со временем остались. Из-за обветшавших и просевших нижних венцов сруб дал крен в сторону шоссе. И хотя завалинка с дощатой обвязкой поддерживает избу, высокий фронтон «тянет» сруб, производя впечатление надвинутой на глаза шапки. И еще со стороны замечаешь, что крыша избы резко обрывается сразу же за сенями. Где же пристройка хозяйственного двора?

Как не заглянуть в такой дом! Однако иногда встречаешь сумрачных, неразговорчивых хозяев, и как-то становится неловко, что докучаешь им своими вопросами. Но здесь нас гостеприимно встретил семидесятилетний хозяин дома Николай Иванович Камин. Это мы уж потом узнали, что ему за семьдесят. Сначала же, как только после нашего стука открылась тяжелая плотницкая дверь, на пороге вырос худощавый человек с приветливым выражением лица, будто он давно нас ждал и вот, дождавшись, приглашает заглянуть в его «историческую хибару». Он так и сказал: «хибару».

Очевидно, на селе Камина выделяли и не раз расспрашивали об истории дома, так что нам почти не приходилось задавать хозяину вопросов. Он сам начал рассказ:

— Прадед в ней жил. Вроде бы она, изба-то, уже стояла. В общем, лет двести будет. А вышку-то и двор во время последней войны на дрова разобрали.

Мы слушаем. Не перебиваем. В уме прикидываем: неужели изба — современница Радищева? Вряд ли. Столько лет сруб не стоит. Но что за корысть Камину вводить нас в заблуждение? Просто уж так повелся счет народный: умер дед — век, умер отец — еще век.

— Вышка и двор под одним коньком были, — говорит, вспоминая, хозяин. И нам ясно, что встает перед его взором изба детства, где знакома ему каждая трещина и сук в бревне, скрип на ходу каждой половицы.

«Ах, под одним коньком…» — мы все прикидываем. Так это же брус — тип жилья, когда «вышка» — холодная летняя комната — и сруб хозяйственного двора располагаются в одну линию с избой. Вот отчего владение под № '34 произвело на нас странное впечатление куцым своим видом.

— Да, да, лет двести будет… — задумчиво подытоживает хозяин. Мы ему не перечим. Не так уж важна для нас дата крестьянской постройки. Главное другое — изба рублена по старым правилам плотницкого искусства, именно в этом ее достоинство.

В старину был обычай при новостройке закладывать монету в нижние венцы левого угла дома. Вот бы найти такую монету — и ясен вопрос. Но изба стоит крепко. В ней живут. Как странно видеть здесь телевизор и магнитофон. Бревенчатые стены затаились за обоями. Почему ж так волнующе действует на нас вид обычной когда-то крестьянской избы, чудом сохранявшейся в селе Фрянове?