В наших путешествиях как-то сама собой у нас образовалась коллекция интересных фотографий крылец с резными столбами. Они были по конструкции одинаковы, но рисунки столбов разнообразны. Их порезки чередовались от простых, окаймленных поверху подсечкой бантиков до весьма сложных по членениям и исполнению.

Сечение столбов не столь крупное, всего до 15 сантиметров. На древних же образцах народной стройки встречаются столбы толщиной 25 сантиметров. Но наши столбы крылец соответствовали толщине венцов своих избяных срубов.

Так что в любом случае народный плотник обладал чувством соразмерности, чувством пропорций. Ему крайне необходимы были резные столбы крылец. Разумеется, не только укрыть крылечко от дождя и снега. Это само собой. Но придать красоту своему дому. И эти избы с крыльцами действительно красивы. Вроде бы и малая форма, но она придает уют всему дому. Вот отчего в народном зодчестве крыльцу наряду с наличниками отводилась главенствующая роль.

Следует заметить, что в западных районах Подмосковья избы, как правило, открыты для обозрения, почти полностью выходят за забор палисада. Вспомните другие районы Подмосковья, где мы чаще видели сплошную линию, образуемую высоким глухим забором и торцевым фасадом избы.

В размерах жилья мы не заметили существенного различия от других районов Московской области, но после точных промеров отдали предпочтение западным избам. Хотя и не намного, но их высота была чуть больше и доходила в горницах до 2 метров 50 сантиметров. И конечно, над всей избяной обстановкой возвышалась русская печь, сложенная, как обычно, на глине из кирпича с мягко «заваленными» углами.

Рубленое опечье, или под, в Волоколамском районе крестьяне называют рассадником. Происхождение слова осталось для нас неясным. Обычно рассадником называется приподнятый над землей сруб с почвой, где высаживается рассада. Может быть, когда-то и сруб опечья мог подойти для такого дела.

А теперь давайте выйдем из Теряевой слободы и отправимся в путешествие по окрестным деревням.

Если от надвратной церкви Иосифо-Волоколамского монастыря пойти направо, то вскоре, идя по извилистой лесной дороге, придем в деревню Большое Стромилово. Проселок у околицы сделал еще изгиб, и не сразу раскрылся вид на порядок домов деревенской улицы. По всему было видно, что Стромилово — деревня старинная и запечатлела в своем облике приметы плотницкого мастерства. Каждый дом имел только ему присущие детали. То ли это резной столбик крылечка, то ли искусный пропиловочный узор на наличниках окон, а то вдруг радостно блеснет малыми оконцами-гляделками затейливая светелка.

Вот необычная композиция с такой миниатюрной светелкой на вздыбившейся крыше, что, пожалуй, и голову из ее оконца не высунешь. А сруб избы тяжко, по самые окна, ушел в землю.

И вдруг перед нами в конце деревни вырос такой изукрашенный пятистенок с восемью (!) окнами, что мы оторопели. Обилие плетеной вязи на огромных наличниках, нарочито выкрашенных белилами, просто ошеломляло. Широкие поля досок-прибоин, прикрывавших торцы сруба, также были испещрены фантастическими разводами.

Нас не покидало ощущение, что вся эта красивость не более чем конфетная обертка, яркая, но не связанная конструктивной логикой со срубом избы. Искусство не любит многословия. Красивое не может быть самоцелью, иначе оно неизбежно обернется красивостью, этаким бахвальством. Вот он, вкус зажиточного хозяина! Ему непременно нужно утвердить себя на деревне.

Узкое пространство между окнами в 60–65 сантиметров целиком перекрывается вязью сквозной резьбы. Рисунок орнамента разделяется между окнами зрительной осью и, зеркально соединяясь, создает впечатление невероятно сложного узора обвитой плющом виноградной лозы с сочными кистями. Но и винограда — символа изобилия — мастеру показалось мало. И он ввел в свой орнамент образы неведомого, фантастического мира язычества. Занятные кентаврасы с колючими хвостами, мохнатыми ногами сошлись в замысловатом танце на досках-прибоинах.

Старожилы давно покинули дом, а новые хозяева живут здесь каких-нибудь 15–20 лет и ничего не могли рассказать об истории дома. Впрочем, ее легко домыслить.

Да, в наших путешествиях по Подмосковью мы не встречали большего узорочья. Пожалуй, резьба дома в деревне Большое Стромилово по соседству с Иосифо-Волоколамским монастырем является вершиной развития пропиловочной рези. От древнего сурового облика крестьянских жилищ до своего рода стиля рококо — крайне резкие социальные грани в русском крестьянстве предреволюционной поры. И действительно, остальная застройка в деревне была скромна и не производила столь богатого вида.

Мы вышли из деревни и, перейдя по шаткому мостку речку, остановились полюбоваться дивной панорамой Иосифо-Волоколамского монастыря. Кажется, что он возник сам собою, будто поднялся из озерных глубин славный град Китеж. Но и в этой древней панораме недостает высокой колокольни. Ее унесла война. Ныне идет реставрация грандиозного ансамбля отечественной архитектуры.

Следуя обмелевшей речонкой, мы дошли до деревушки Высоково, на краю которой стояла большая рига. Проселок ввел нас сразу в центр деревни. Через крутые берега речки был перекинут старый, полусгнивший мост. Рядом лежали штабеля новых лесин, ожидая своего часа. С десяток банек сгрудилось на берегу. Их трубы не дымились, но можно представить, как в банный субботний день они весело возносят столбовые дымы, как пышут жаром их каменки и в парной, где плещут квасом на раскаленные камни, густо пахнет хлебным духом и березовым веником.

К сожалению, мы не часто видели баньки в пройденных нами деревнях, и, когда их встречаешь в таком изобилии, трудно не поддаться очарованию, веявшему от них, так красиво расположенных на крутых берегах речки.

Посреди деревни стояли два больших, добротно рубленных дома, по-видимому первого десятка нашего века. Один из этих пятистенков расположился вдоль улицы, другой — торцом. Такие дома вряд ли могли принадлежать рядовому крестьянину. Действительно, старожилы подтвердили, что пятистенок, торцом развернутый к улице, принадлежал становому. Окна пятистенка были заколочены, и, очевидно, его использовали под летнюю дачу переехавшие в город потомки первого хозяина на деревне.;

Совсем близко от деревни Высоково выстроила избы деревня Родионове. Когда-то парни и девчата переходили под гармонику из деревни в деревню. Это не так уж давно было. Еще в наше время перед войной многолюдны были окрестные веси, а ныне они тихи. Много сожжено изб отступавшими фашистами, а строились новые в меньшем количестве.

На околице Родионова нас встретили гумна. Избы были мало примечательны, но в одну из них, с затейливым крылечком, мы вошли. То была клеть с сенями и хозяйственным двором. Крыша избы на четыре ската со светелкой. Старушка хозяйка попечалилась, что живет она ныне одна, а вся семья Шибановых разлетелась кто куда. А изба большая, чистая. В ней светло и просторно. Русская печь на рассаднике разделяет комнату на горенку, спальню и кухню. Потолки в избе высокие, на двух матичных балках. Красный угол. Все как в прошлом веке, если не считать вездесущего телевизора, никелированных кроватей, стола, покрытого пластиком. И если снаружи, кроме телевизионных антенн, электрических проводов, шиферных кровель, вроде и нет примет нового, то в интерьере избы их значительно больше. Жив человек, и нет тех барьеров, что незыблемо встали бы между ним и его веком.

Есть в старых избах что-то щемящее сердце. Столетиями вдыхали наши предки смолистый дух избяного сруба. Может быть, в нашей крови сохранилось наследственное это чувство, заставляющее всякий раз при встрече со старой избой волноваться, уважать, любить это простое, скромное, вековечное жилище труженика.

Следующая деревня была огромной и называлась странным именем — Чащь. Состояла она из двух перекрещивающихся улиц, одна из которых оборачивалась проселком и вела к Теряеву. В этой деревне не было для нас примечательной стройки из мира плотницкого искусства. Зато соци-альное неравенство дореволюционного крестьянства здесь впечатляюще иллюстрировано.