Пахра, Рожая, Лопасня… Что громкого в этих названиях? А с ними связаны великие имена в нашей культуре. Л. Н. Толстой, П. И. Чайковский, А. П. Чехов жили и творили на их тихих берегах, запечатлевали в своем творчестве каждый по-своему напевные пейзажи этих мест.
В прибрежных деревнях почти не сохранилось черт прежнего облика крестьянских построек. Время неумолимо диктует свои законы. Новый быт колхозных и совхозных поселков тяготеет к современному комфорту. Нередко среди полей видишь группу блочных, а то и кирпичных пятиэтажных домов — этакие микрогородки с собственной теплосетью и прочими атрибутами коммунального хозяйства.
Процесс влияния города на деревню начался давно, еще в капиталистической России. Тогда оно было чуждым селу и большей частью не считалось с удобством крестьянского жилья. Капиталистический рынок навязывал свою продукцию деревне. Ныне социальные условия жизни в корне другие. Процесс слияния города и деревни — процесс тонкий и требует деликатного подхода к работе зодчих села, социологов, экономистов. Глубокое изучение традиционных приемов в выборе места для поселений, строительной техники, отношения к материалу строительства — вот те непреложные правила, выполнение которых обеспечивает успех в формировании нового, социалистического облика села.
Когда впервые сходишь с автобуса в Мелихове, то сразу обращаешь внимание на ухоженный вид села. Дома сверкают свежею краской, будто поджидают дорогих гостей. Действительно, так оно и есть. Ведь в Мелихово едут не только со всех уголков Советского Союза, а со всего мира, отовсюду, где читают и любят Чехова.
Мы приехали в Мелихово в погожий весенний день. Лед на мелиховских прудах давно уже растаял. Земля подсохла, и травы, цветы, молодые листья деревьев набирали силу. Приехали мы поздновато. Музей закончил работу. На аллеях усадьбы было пустынно, тихо. Казалось, что семья Чеховых только что отошла ко сну, а в глубине сада в знаменитом флигеле, где родилась «Чайка», еще не спит Антон Павлович, дописывая последние строчки уходящего дня.
И мы ушли из усадьбы, чтобы никого не тревожить. Чеховское Мелихово — это своя тема. Здесь и чеховская лирика, и чеховское раздумье. И во всех произведениях писателя возникает перед нами удивительный чеховский пейзаж, созвучный с пейзажами Левитана. Так живо ощущаешь и сырость предзакатного вечера, и влажность утренних туманов над росными травами. Ищешь в окрестностях «чеховское настроение» и находишь в задумчивости мелиховских прудов.
…У этого малого прудика на окраине села, куда ранним утром приходил писатель, стоит редкая для Подмосковья деревянная церковь, рубленная в Мелихове еще в 1757 году. И она связана с именем писателя. И она была в кругу его мелиховских впечатлений. Правда, была не такой, как ныне, после реставрации, когда ей вернули ее древний облик, сняв обшивку, убрав купол, восстановив два восьмеричка над большим восьмериком.
В ней много общего с церковью в селе Веретьеве Талдомского района. И открытость восьмериков внутри вверх, и покрытие трапезной на три ската, и та же некоторая неуверенность плотников в завершении постройки. Что ж, в XVIII веке время былых эпических шатров миновало, а русский плотник продолжал рваться вверх. Срубил один восьмери-чок над большим — показалось мало. Срубил еще — показалось странным, непривычным глазу. И тогда увенчал свое произведение длинной шейкой с главкой.
Отражается в зеркале прудика старинная церковь. Ее бревна сохранили следы топора творца-плотника. Положишь ладонь на теплую, умытую дождями, обласканную ветрами и солнцем поверхность дерева и слышишь, слышишь удары закаленной стали.
Мелихово очаровывает. Здесь незримо присутствует чеховское настроение. И тогда не замечаешь худосочного узкого машинного теса восстановленной постройки, незавершенность оконных обрамлений, прощаешь и висящую на высоте двух метров дверь в церковь, будто не было раньше крыльца. Эти огрехи уходят на задний план, и в памяти остается главное — лиричный образ чеховской усадьбы и старинного села, где помнят и любят великого русского писателя, дорожат его именем.
В переделанных до неузнаваемости, более схожих с сараями, нежели с памятниками деревянного зодчества, из которых пытались вытравить сам дух народного творчества, узнавали мы порой вестников плотницкого мастерства. Так мы встретились и с церковью Николая Чудотворца в селе Васильевском Серпуховского района. Дорога туда либо прямая по Симферопольскому шоссе до 97-го километра, либо от Мелихова через совхоз «Новый быт», в прошлом Давыдова Пустынь, что на реке Лопасне. Эти дороги приведут к селу, расположившему свои дома на увале, окнами к омутам-прудикам речки Бирючевки.
Можно в село зайти и со стороны поля, если идти от станции Шарапова Охота. Впрочем, не ищите короткого пути. Дороги к селу так живописны, что и не заметишь лишних верст. А как великолепно там летом! Идешь вдоль сине-серебристых полей пшеницы и овса, через липовый подлесок и юную дубраву, следишь в звонком небе за жаворонком, а опустишь голову и видишь красные огоньки земляничных ягод. И все окрест настолько уравновешено и композиционно выверено, что так и просится в раму и в музей!
Вот и тихий погост, наводящий на элегические размышления. Вековые липы окружили деревянную полуразрушенную церковь XVII столетия. Сруб храма ушел в землю по окна, и его легко было принять за брошенный сарай. Лишь по «повалу», слегка выгнутым наружу верхним венцам четверика, угадывалось, что перед нами одно из древнейших произведений плотницкого мастерства.
Памятников деревянного культового зодчества XVII столетия в Подмосковье остались считанные единицы. Все они несут на себе печать времени. «Благолепные» переделки XIX века исказили их первоначальный облик. Но эти памятники при внимательном исследовании открывают уникальнейшие элементы народной архитектуры.
Впервые село Васильевское упоминается в 1627 году:
«…по писцовым книгам Серпуховского уезда в окологород-ном стану находилось поместье, за Ондреем Ивановым сыном Семеновым сельцо Васильевское». По числу построек: «в том его сельце двор его помещиков, да двор людской, два двора крестьян и два двора бобылей», сельцо мало чем отличалось от современного Васильевского, где основной доминантой является та же небольшая церковка, построенная Афанасием Андреевым — сыном Семеновым.
Об этой церкви известно, что «в 197 г. (1689) января в 29 день бил челом великому господину св. Патриарху стольник Афанасий Андреев сын Семенов. Обещался он-де построить вновь церковь деревянную во имя Николая Чудотворца в Серпуховском уезде, в окологородном стану, в вотчине своей, в сельце Васильевском, и по построении той церкви благословенная грамота ему дана. В 198 г. (1690) октября 24 дня, по указу св. Патриарха велено ту церковь новопостроенную освятить».
Конечно, говоря об этом памятнике, мы не можем утверждать, что он собой представлял в первоначальном виде. По-новления, характерные для второй половины XIX века, особенно сокрушительно прошлись по нему. Тем не менее приблизительную картину первоначального облика храма мы можем восстановить по сохранившемуся срубу и по оставшимся фрагментам и следам утраченных деталей, существующих на аналогичных памятниках.
Церковь в Васильевском представляет собой распространенный в Подмосковье простейший тип ярусного храма. Ее схема плана обычна: клеть, пятигранный прируб алтаря, рубленный в лапу, и на ширину клети храма прямоугольный притвор трапезной, соединенной с основным срубом редким строительным приемом «в крюк с потемком» (напоминает рубку в лапу, только из торца бревна вырубается треть древесины; применяется при внутренних соединениях).
Четверик храмовой части более высокий, чем прирубы, покрыт на четыре ската и имеет повал в пять венцов. Завершает храм низкий восьмерик, обычно венчающийся луковичной главкой на круглом барабане-шейке, а здесь покрытый металлической шлемовидной главой. Алтарный прируб храма пятискатный и также имеет повал. Крыша трапезной двускатная.
