Лез на крепкий лед. Мороз жег, покрывая голову и грудь ледяным руном. С бронзовым стуком шумело сердце.

Впереди во мраке перед Саидом горели два жарких сиреневых глаза.

Алмазная броня покрывала плечи и лицо чабана, как фантастический скафандр космонавта.

В прорыве дымно бегущих туч блеснуло созвездие Ярлыги — он узнал его…

С утра дядя Вася посматривал на часы, словно у него в кармане лежал билет на поезд или на самолет. Но времени впереди было много.

В этот день он проснулся очень рано, чтобы не пропустить зарю. Так рано он вставал в молодости, когда ему предстояли экзамен, решающая встреча, свидание.

Спал дядя Вася один. Постель убирала жена. Сегодня по-солдатски убрал сам.

Пощупал подбородок — зарос. Бриться не хотелось. Но сегодня нельзя уступать себе ни в чем. Побрился, надел армейский китель с темными пятнами от орденов.

Наколол дров, накормил скотину, вычистил коня, а часовая стрелка ползла еле-еле.

Встретил хромого тракториста, отдал ему три рубля, занятые еще летом.

Завтракал без интереса, но съел все.

Посмотрел на жену, суетившуюся по хозяйству, сказал, чтобы к обеду не ждала, приторочил карабин к седлу и поехал «на охоту».

У Синего лимана зажег камыш, погрелся, покурил в ямке, посматривая на часы.

По степи скакал всадник.

Избежать встречи не удалось: конь выдал.

Подъехал Маркелия, рассказал о несчастье.

Несколько дней Секки скрывалась на чердаке кошары Маркелия. Хасан заявил в милицию о пропавшей жене, написал письмо в аул, порывался ехать на поиски, считая, что Секки сбежала с Саидом.

Чабан из бригады Маркелия, все знавший о Секки, сказал под пьяную руку в присутствии Ибрагимова: «И близко, да не найдут!» Ибрагимов эти слова передал рабочим. Магомет предложил обыскать кошару Маркелия.

Ибрагимов позвал грузина к себе под видом важного разговора. В отсутствие Маркелия рабочие нашли Секки в соломе и увезли на машине.

Произошло это час назад. По словам чабана, разболтавшего тайну, машина пошла кружным, малолюдным путем к железнодорожной станции.

Маркелия погнался на коне. Встретил легковую машину. От шофера узнал, что тот десять минут назад видел грузовик, у них спустил баллон, стоят. Конь Маркелия захромал, чабан вернулся, чтобы звонить в линейную милицию.

— Дай твоего белого! — торопился Маркелия.

Дядя Вася взглянул на часы.

— Где стоит машина?

— На повороте к Камышаннику.

— Попробую догнать, в молодости джигитовал неплохо…

И только снеговая пыль взвеялась за конем.

Он хотел провести этот день в неторопливой езде по бурунам, даруя жизнь попадающим на прицел птицам, в молчаливом сращении с природой. Но план его сорван, часы идут безостановочно и быстрее. И он скакал, не щадя ни коня, ни себя.

На повороте машины уже не оказалось. Вытоптанный в пятнах масла снег обозначал стоянку.

Конь шатался, хрипел, алая пена падала в снег с горячего железа удил.

Острым глазом охотника объездчик заметил на дороге два одинаковых окурка.

За буруном показалась машина.

Объездчик снял футляр с телеметрического прицела — и в черный пунктир перекрестия точно вписался резиновый баллон.

Людей в кузове не было видно. Может, это другая машина? И медлил спустить курок…

Пока держал карабин на прицеле, сзади послышался рокот легкого «газика»-вездехода. Дядя Вася бросил дрожащего коня, побежал навстречу «газику».

Шофер вездехода — явный горец. Рядом плотный паренек с круглым лицом, в котиковой шапке, сизом коротком пальто с полупогончиками… Русский, горец? Выбора у дяди Васи не было.

— Поедем быстрее, вперед, уголовное дело, по дороге расскажу…

Когда рассказал, заметил, что шофер прибавил газу.

— Задержим! — сказал паренек. — Только ты, русский, уходи, да и винтовка — штука опасная. Так возьмем.

Дядя Вася посмотрел на часы. До назначенного им самим срока оставалось немного. А он еще Бекназарова увидеть хотел. И коня брошенного жалко — сам растил.

Хлопнула дверца. Объездчик крикнул:

— Вы кто по нации будете?

— Чеченцы! — сердито ответил паренек.

Долго смотрел вслед «газику» и жалел, что нет запасного коня.

Визит к Бекназарову не состоялся. До поселка еще далеко, а осталось только девять минут. Барсов бросил повод, ускорил шаги. Конь шел следом.

Сидящий в «газике» практикант сельскохозяйственной академии Мансуров уже различал лица людей в кузове «газа».

Показался степной хуторок — три-четыре домика и длинный сарай.

— Не обгоняй, — сказал Мансуров шоферу.

Возле низенькой глинобитной чайной машины остановились.

Продрогшие балкарцы посмотрели на прибывших и побежали в буфет. Мансуров заглянул в домики. В одном куча детей на полу разбирала новую швейную машину, изображая голосами шум трактора. В другом две старушки чай пьют. Тогда Мансуров зашел в чайную.

— Удачи вам! — по-балкарски приветствовал он Хасана, Магомета и рыжебородого муллу.

— Земляк? — улыбнулись они. — Садись к нам.

Зазвенели стаканы.

Мансуров один стакан выпил, два незаметно вылил себе на валенок.

— Шофера угостите, — сказал он. — Такой мороз!

— Твоего тоже! — добрел от вина и удачи Хасан.

Выпили и шоферы.

Шофер «газика» тотчас ушел к машине, а шофер «газа» жадно смотрел на вновь налитое вино.

Мансуров завел интересный для всех разговор о Коране, религии, как бы оправдываясь за свой городской, русский вид. Балкарцы стали торжественными. Мулла на память цитировал слова пророка.

Ушурма, шофер Мансурова, вытащил ключи в кабине «газа», вскочил на грузовик, разрезал ремни на туго спеленатом ковре. Оцепеневшая, с кляпом во рту женщина слабо сопротивлялась, не зная, кто этот парень. Она сейчас хотела только одного — и будет хотеть всю жизнь — пропороть кинжалом брюхо Магомета. Когда он вязал ее на чердаке кошары, его волосатые руки жадно залезли к ней под платье…

— От Саида, — тихо сказал Ушурма, вспомнив имя, которое называл встречный в степи.

— Где твой шофер? — торопил Магомет, расплескивая вино.

— Сейчас позову. — Мансуров пошел к двери. — Подождите, бутылка коньяку есть, распить надо с друзьями.

Балкарцы благодарно улыбнулись.

Вездеход вырвался на околицу и помчался в сторону райцентра.

Уже вечерело. Тихо начинался буран.

Начальник милиции калмык Сергеев в ожидании машины писал рапорт о переводе в другой район. Черноземельский район отнимал у него все время, ничего не оставлял для семейной жизни. Молоденькая жена начальника заявила напрямик:

— Пойду на танцы, если будешь по ночам пропадать на этих проклятых кошарах!

А танцы — нож острый товарищу Сергееву. Сам он не мог танцевать и часами стоял в тени на танцплощадке, пока жену вольно кружили юнцы с синими усиками, в узких брючках.

Тяжелый район достался ему. Вот уже третий звонок насчет кражи какой-то балкарки. Он попросил машину в райкоме партии — свои были в разгоне — и в ожидании ее написал рапорт.

Машина подошла. Начальник оставил рапорт в утешение жене, перезарядил пистолет — и раздался новый звонок: в степи найден мертвый человек с карабином…

Девятая минута истекла…

Сергеев послужил уже немало. Ему далеко за пятьдесят. Два шрама на теле носит и соответственно шрамам — два ордена. Он уже подумывал о пенсии. Ему хотелось развести садик, читать любимую тюремно-воспитательную литературу, по утрам гордо вести сына в детсад, по вечерам участвовать в самодеятельности пенсионеров — он неплохо играл старых благородных отцов и чудаков-академиков в комедиях.

Но пока ночь, буран, ухабистая дорога…

Впереди замелькал одинокий, прыгающий огонек фары — мотоцикл. Потом пропал.

Отъехав десяток километров, Сергеев встретил две машины — «газик» и «газ», идущие одна за другой на бешеной скорости. Выстрелами вверх начальник остановил машины.