— Господа! — возразил Петр. — Считаю долгом объяснить вам причину моего поведения. Поверьте, господа, я действовал не из прихоти и не для приобретения суетной славы. У меня были другие, гораздо более благородные и возвышенные побудительные причины. Во все время здесь моего пребывания я ни разу не забывал священной обязанности, лежащей на мне, правителе обширного царства. В этой скромной хижине я так же неусыпно заботился о благе России, как и в своем великолепном Московском дворце. Мой народ от природы добр, трудолюбив, сметлив, неустрашим. Но, выехав из своего отечества в иностранные земли, я приметил великое различие в торговле и промышленности, я увидел, что многого еще недостает в моей отчизне. Тогда я начал промышлять о том, как бы искоренить загрубелые предрассудки моих праздных дворян, препятствующие распространению просвещения, главного источника благоденствия! Собственным примером хотел я доказать, что труд не только не унижает, но приносит честь и славу, облагораживает человека. Вот почему я сделался простым плотником и вот почему с гордостью и пред целым миром готов сказать, что башмаки, которые у меня на ногах, я заработал собственным трудом! Кроме того, сношения с трудящимся народом научили меня познавать их нужды и печали, и мне теперь легко будет заняться улучшением участи низшего класса моего народа. Я избрал преимущественно ремесло корабельного плотника потому, что, несмотря на изобилие и богатство произведений моего отечества, оно не так богато, как бы могло быть, ибо торговля его, по недостатку кораблей и мореплавания, слишком незначительна. Для быстрейшего достижения своей цели я уговорил многих здешних ремесленников переселиться в Россию, где они будут приняты с удовольствием и где им будет оказана всякая помощь. Ручаюсь в том своим царским словом. Что, любезный синдик, веришь ли ты теперь, что я завлекал твоих соотечественников не одними пустыми обещаниями?

Синдик упал на колени.

— Ваше величество! — вскричал он жалобным голосом. — Всемилостивейший, всеавгустейший, самодержавнейший царь! Простите униженнейшему, покорнейшему рабу вашему!

— Простите все униженнейшему, всепокорнейшему, преподлейшему рабу вашему! — проговорил и писарь, который тоже упал на колени,

— Встаньте, встаньте! — сказал царь милостиво. — Вы исполняли ваш долг, и я не имею права гневаться на вас.

— О великий царь! — произнесли хором посланники и сенаторы.

— Нет, господа, — произнес Петр с величественным смирением. — Не хвалите меня за то, что я, владетель обширнейшего государства в мире, занимался ремеслом простого плотника, жил в этой бедной хижине и сам готовил себе пищу. Поступок мой есть слабое подражание целой жизни Того, Кто пострадал ради спасения всего человеческого рода и во всю земную жизнь Свою не имел верного места, где преклонить утомленную главу!

Великий царь и все присутствующие в благоговейном молчании опустили головы.

— Ну, мейстер Блундвик, — ласково продолжал русский царь, — теперь я готов удовлетворить твое любопытство. В пробеле ты можешь теперь вставить имя покупателя, и новый корабль будет называться его же именем: «ЦАРЬ ПЕТР АЛЕКСЕЕВИЧ». Надеюсь, что он будет первым образцовым кораблем моего нового флота. Друзья мои! — продолжал Петр, обращаясь к своим бывшим товарищам. — Я никогда не забуду счастливых дней, которые провел между вами и в этой хижинке!

— Ура! Ура! — закричали все в один голос. — Да здравствует великий русский царь Петр Алексеевич!

Гаарден, жена и дети бросились к ногам царя.

— Ваше величество! Могущественный, славный государь! — вскричал старый плотник. — Не гневайся на нас, недостойных рабов твоих!

— Встань, старый товарищ, встань! — сказал Петр с некоторым неудовольствием. — Одному Богу подобает поклоняться. Я не люблю этого и даже своим русским наистрожайше запрещаю падать предо мною на колени! Встань, Гаарден, встань! Я не забуду тебя, и если ты хочешь последовать за мною со своим семейством в Россию, то найдешь у меня верное пристанище.

— С радостию, ваше величество! — закричал Гаарден. — Я готов последовать за вами хоть на край света!

— Не торопись, Гаарден, — возразил Петр. — Я не хочу пользоваться первой минутой: подумай хорошенько и потом дай мне ответ. Еще одно слово, старый товарищ. Неужели ты не примиришься в этот радостный для меня день со своим Вильгельмом? Будешь ли ты еще упорствовать, если сам русский царь попросит тебя простить молодому человеку и позволить ему следовать своей склонности?

— О! Всемилостивейший царь! — проговорил Гаарден. — Приказывайте: каждое ваше слово будет для меня законом.

— Гаарден, Гаарден! — сказал царь, погрозив старику пальцем. — Неужели просьба царя для тебя важнее заповеди Господней? Но все равно: благодарю тебя за согласие. Если я не ошибаюсь, то, кажется, твой Вильгельм прячется там в толпе, боясь показаться тебе на глаза. Сюда, Вильгельм! Обними своего отца.

Робко приближался юноша, боязливо взглянул на старика, но тот, проливая слезы, протянул к нему руки. Вильгельм бросился в его отверстые объятия.

— Благослови своего сына, Гаарден, — произнес Петр. — Я беру и его с собою в Россию. Он умный, благородный малый, а таким людям я рад, они всегда найдут во мне защитника и покровителя. Теперь вы все, мои добрые товарищи, вы, господа сенаторы и посланники, будьте сегодня мои гости. Мельник Фоэрбук, я приглашаю и тебя, чтобы доказать тебе, что я не злопамятен. Бестужев! Позаботься хорошенько угостить моих любезных гостей, с которыми мы выпьем стакан доброго вина за благоденствие Голландии и честных, добрых обитателей ее!

Сенаторы и народ замахали шляпами, а синдик и писарь его — париками, и все единодушно и с восторгом воскликнули:

— Честь и слава и многия лета русскому царю!

— Да здравствует Петр Алексеевич истинно Великий!

И все оживились, все дышало радостию и восторгом. В это самое время светлый золотой луч осветил Саардам и окрестности его, как бы приветствуя русского царя; легкий ветерок округлил паруса лодок, плывших по морю, и мельничные крылья закружились быстрее и быстрее, как бы принимая участие в общей радости.

Все веселилось, все ликовало, и долго-долго эхо вторило общему восклицанию:

— Да здравствует славный русский царь!.. Ура!.. Ура!..

Аладьин Егор Васильевич (1796–1860) — прозаик, поэт, переводчик, удачливый издатель самого долговечного альманаха пушкинской поры «Невского альманаха» (1825–1833), а также альманахов «Букет или карманная книжка для любителей и любительниц театра» (1829) и «Подснежник» (1830). Автор светских, нравоучительных и исторических повестей: «Кум Иван», «Тысяча вторая ночь», «Брак по смерти», «Владислав и Александра» и др. Среди переводов — «История Петра Великого» В. Бергмана (1840).

Башуцкий Александр Павлович (1803–1876) — в 1824–1833 гг. адъютант при петербургских военных генерал-губернаторах (М. А. Милорадовиче, П. В. Голенищеве-Кутузове, П. К. Эссене), затем до 1849 г. в статской службе; в 1850–1854 гг. — в монастыре.

Автор многих физиологических очерков, в которых вывел галерею петербургских типов («Водовоз», «Гробовой мастер», «Дачники» и т. п.), исторического и статистического описания столицы, воспоминаний, романа «Мещанин» (1840); издатель «Журнала общеполезных сведений» (1834–1838), «Детского журнала» (1838), журнала «Иллюстрация» (1847–1848), альманаха «Наши, списанные с натуры русскими» (1841–1842).

Кукольник Нестор Васильевич (1809–1868) — романист, поэт, художественный критик. Один из популярнейших литераторов николаевского времени. Его перу принадлежат романтические исторические драмы (среди них «Рука всевышнего отечество спасла», «Генерал-поручик Паткуль», «Князь Даниил Дмитриевич Холмский», «Торквато Тассо»), исторические романы, повести, преимущественно из эпохи Петра Великого («Капустин», «Сказание о синем и зеленом сукне», «Позументы», «Прокурор» и др.). Издавал сборники «Сказка за сказкой» (1841–1844), «Художественную газету» (1836–1841), «Иллюстрацию» (1845–1847).