— Вас изготовили в Нью-Джерси, не правда ли? — сказал «Пони». — Так я и думал. Невесело таскать товарные поезда и платформы, но должен вам сказать, что они гораздо лучше холодильников или резервуаров с маслом. Я тащил…

— Тащили? Вы-то? — с презрением сказал «Могул». — Вы только и можете, что втащить в парк платформу с припасами. А я, — он остановился, чтобы слова его могли сильнее запечатлеться в сознании слушателей, — я имею дело с грузами большой скорости — одиннадцать вагонов, — тяжелее, чем все, что вам приходилось возить. Я выезжаю, когда бьет одиннадцать, и должен проходить по тридцать пять миль в час. Все, что ценно, хрупко, непрочно, требует быстрой доставки — вот моя работа. Пригородное движение на одну только степень выше передаточного. Товарный экспресс — вот самое главное.

— Ну, я вообще не склонен хвастаться, — сказал «Питтсбург».

— Да? А вас прислали сюда потому, что вы ворчали на подъем, — перебил «Пони».

— Там, где я ворчу, вы легли бы, «Пони», но, как я уже говорил, я не люблю хвастаться. Однако если желаете видеть действительную быстроту доставки груза, вам следует взглянуть на меня, когда я тащу за собой по Аллеганам тридцать семь вагонов с рудой. Тут-то мне приходится показать себя. Хотя я и говорю сам про себя, но я никогда не терял ни одного груза. Да, не терял, сэр. Одно дело уметь тащить за собой вагоны, другое — рассудительность и осторожность. В моем деле нужно уменье рассуждать.

— Ах! Но не парализует ли вас сознание вашей страшной ответственности? — спросил из угла чей-то любопытный, хриплый голос.

— Кто это? — шепнул № 007 локомотиву из Джерсея

— «Компаунд» на испытании. Он ходил служебным в продолжение полу года, когда не был еще в депо. Он экономен (я лично считаю это подлым) в угле, но наверстывает на ремонте. Гм! Я полагаю, вы нашли Бостон несколько уединенным после сезона в Нью-Йорке, сударыня? Я чувствую себя всего лучше, когда бываю одна.

Голос «Компаунда» слышался словно из дымовой коробки.

— Верно, — шепотом сказал непочтительный «Пони». — Здесь никто за нею не ухаживает.

— Но при моем строении и темпераменте — моя работа сосредоточена в Бостоне — я нахожу вашу outrecuidance. [10]

— Это еще что такое? — спросил «Могул». — Цилиндр, что ли, какой? Для меня хороши и простые.

— Может быть, следовало сказать faroucherie, [11]— прошипел «Компаунд».

— Я не желаю иметь дело с машинами, у которых колеса из папье-маше, — настаивал «Могул».

«Компаунд» снисходительно вздохнул и не сказал ничего больше.

— Придают им всевозможные формы, не так ли? — сказал «Пони». — Таковы все Массачузеты. Они трогаются, а затем останавливаются на пол пути, как вкопанные, и сваливают всю вину на то, что с ними обращаются не так, как следует. Между прочим, «Команч» рассказывал мне, что у него в пятницу раскалились втулки. Потому-то и потребовался вспомогательный поезд.

— Если бы я слышал это, стоя в мастерских, с вынутым для починки котлом, и то понял бы, что это одно из тех ложных известий, которые обыкновенно сообщает «Команч». Просто ему прицепили лишний вагон; он упал на подъеме и завизжал. Вот что произошло с ним в действительности. Пришлось послать ему на подмогу № 127. Так он и выдумал, что у него загорелись колеса. Перед тем он говорил, что упал в канаву! Смотрел прямо на меня при свете фонаря и рассказывал мне так хладнокровно, словно резервуар с холодной водой. Расспросите-ка № 127 об этом случае с «Команчем». Он сошел с рельсов, и № 127 (он был как бешеный от того, что его вызвали в десять часов вечера) взял его и примчал в Бостон в семнадцать минут. Все остальное — чистая ложь. Вот что такое «Команч»!

Тут № 007 попался, как кур в ощип, спросив, как это раскаляются втулки у колес.

— Пусть выкрасят мой колокол в небесно-голубой цвет! — сказал «Пони». — Пусть сделают из меня крошечный локомотив с обшивкой из твердого дерева вокруг колес. Пусть меня сломают и наделают из меня пятицентовых механических игрушек! Вот восьмиколесный «американец», не знающий, что такое разогревание втулок! Может быть, вы никогда не слыхали и об автоматическом тормозе? Не знаете, зачем возите домкраты? Вы слишком невинны, чтобы оставить вас одного с вашим собственным тендером. Эх вы, глупая платформа!

Прежде чем кто-нибудь мог ответить, раздался рев вырвавшегося пара, и у № 007 чуть было вся краска не пошла пузырями от огорчения.

— Разогревание втулок, — начал «Компаунд», выбирая слова, словно это были горячие уголья, — есть наказание за поспешность, происходящую от неопытности.

— Это то, что случается, если лететь во весь опор, — сказал пригородный «Джерсей». — Много лет этого уже не бывало со мной. Болезни этой вообще не подвержены локомотивы малой тяги.

— У нас на «Пенсильвании» никогда этого не бывает, — сказал «Питтсбург». — Этой болезнью заражаются в Нью-Йорке, как и нервной прострацией.

— Ах, ступайте к себе на паром, — сказал «Могул». — Вы думаете, что если можете подыматься по худшим дорогам, чем те, которые встречаются на нашем пути, так вы и аллеганский ангел. Ну, а я скажу вам, что вы… Вот мои люди. Я не могу оставаться здесь. Может быть, увижу вас позже.

Он величественно двинулся к поворотной платформе и поплыл, словно корабль по каналу, пока не дошел до своего пути.

— Что же касается вас, зеленый, вертящийся кофейник (к № 007), — ступайте-ка, научитесь чему-нибудь, прежде чем иметь дело с теми, кто проходил в неделю более миль, чем вы проедете в год. Итак, вперед!

— Пусть лопнут у меня трубы, если это показывает вежливое отношение к новому члену нашего братства, — сказал «Пони». — Ничто не дало повода к такому обращению с вами. Но о манерах забыли при постройке «Могула». Поддерживайте свой огонь, юноша, и выпускайте свой собственный пар. Полагаю, что нас сейчас потребуют.

В депо люди вели оживленный разговор. Один из них, в грязной фуфайке, говорил, что у него нет лишних локомотивов. Другой, с клочком измятой бумаги в руке, говорил, что начальник приказал ему сказать тому человеку, который говорил с ним, что он (этот другой человек) должен замолчать. Тогда другой человек стал размахивать руками и пожелал узнать, не думают ли, что он держит локомотивы в кармане. Потом появился человек в черной одежде аббата, только без воротника, весь в поту, так как стоял жаркий августовский день, и сказал, что то, о чем он говорил, двинулось; под руководством этих трех людей пошли и другие локомотивы — сначала «Компаунд», потом «Питтсбург» и, наконец, № 007.

В глубине своей топки № 007 таил надежду, что, как только испытание будет закончено, его выведут с пением и приветственными восклицаниями под управлением смелого, благородного машиниста, который погладит его по спине, прослезится над ним и назовет его своим арабским конем (мальчики в мастерской, в которой его строили, читали удивительные рассказы из железнодорожной жизни, и № 007 ожидал, что все произойдет по писаному). Но машинист сказал только:

— Что за странный инжектор приделал Юстис к этой штуке! — И потом, сердито переводя рукоять, крикнул:

— Неужели я должен ездить на этой машине!

Человек без воротника отер пот и ответил, что при настоящем состоянии парка, груза и еще чего-то придется пока работать на передаточных путях. № 007 храбро пустился в путь, вложив всю свою душу в передний фонарь и испытывая такое нервное состояние, что звук его собственного колокола чуть было не заставил его сойти с рельсов. Фонари раскачивались и приплясывали внизу и вверху, впереди и позади него; а со всех сторон по шести путям, то спускавшимся, то подымавшимся с лязгом и визгом, неслись вагоны — такое количество вагонов, которое и не снилось № 007. Тут были вагоны с минеральными маслами, сеном; вагоны, полные мычащих животных, вагоны с рудой и с картофелем, с торчащими посередине дымогарными трубами; вагоны-холодильники, откуда ледяная вода стекала на полотно дороги; фруктовые и молочные вагоны с вентиляцией; открытые вагоны с платформами, наполненными материалом для продажи; открытые вагоны, нагруженные сельскохозяйственными машинами, красными, зелеными, сверкавшими, точно позолоченные, при свете электричества; открытые вагоны с высокими кучами сильно пахнущих кож, с грудами свежих досок, издававших приятный смолистый запах; вагоны с булыжником; вагоны, скрипящие под тяжестью медных, железных деталей в тридцать тонн и ящиков с заклепками для какого-нибудь нового моста; и сотни, сотни вагонов, нагруженных, запертых и помеченных мелом. Люди — разгоряченные и сердитые — пробирались между тысячами колес к буферу № 007, когда он останавливался на мгновение; люди сидели на его передке, когда он шел вперед, и на тендере, когда возвращался; целые полки людей бегали по крышам вагонов, которые он тянул, завинчивали тормоза, размахивали руками и кричали странные вещи.