Стоит сказать о том, что татарские отряды участвовали в русском ополчении Смутного времени. Просто это были совершенно другие татары, практически не имеющие этнической связи с татарами нынешними. Как, впрочем, никогда не были коренными жителями Крыма «крымские татары». В прошлом они были завоевателями, терзавшими южные пределы России совместно с Турцией, позднее — ненадежным этническим меньшинством, на поддержку которого всегда рассчитывали враги России. Такую же роль в современной России играет новая татарская «знать», закрепившаяся в Поволжье и создавшее диаспорные группировки в крупных городах страны.

Из современной Конституции Татарстана мы могли почерпнуть очень интересную мысль: «Республика Татарстан — суверенное государство, субъект международного права, ассоциированное с РФ на основе Договора о взаимном делегировании полномочий и предметов ведения». Это по сути дела сформулированный акт предательства России, повод для немедленной реакции правоохранительных органов и спецслужб. Авторы многих текстов татарских законов и татарской политики, истинные чужаки для России, не арестованы только по одной причине — в Кремле обосновался режим, не желающий заниматься защитой национальной безопасности. Это позволяет не только по факту отторгнуть от России часть ее территории, но и осуществлять геноцид русского народа. Доля судей-татар в республике в 1996 г. достигла 80 %, чиновники на 3/4 татары, а после проведения выборов по сценарию Шаймиева такое же соотношение сложилось и в представительных органах Татарстана. До сих пор клан Шаймиева остается у власти — даже вопреки федеральному законодательству. За кулисами татарские «чужаки» сговорились с кремлевскими, поскольку для них Россия — не своя страна.

Серьезным дестабилизирующим фактором для России является неверное представление о русско-татарских отношениях как об отношениях равнокачественных и равномощных субъектов. В действительности, верной позицией было бы полагать, что «русскими» именуется множество близкородственных этносов, сохранивших свои особенные антропологические черты и территориально-культурные локусы, в совокупности с русской общностью городского типа, в значительной степени нивелирующей эти различия. Напротив, татарский народ может быть представлен двумя крупными группами с выраженной (и весьма различной) этнической доминантой — крымские и поволжские татары, плюс городские татары вне мест компактного проживания татар, в значительной степени ассимилированные и составляющие обрусевшую «периферию» татарского этнического ядра, а также малая и сильно дифференцированная группа сибирских татар.

Оставляя в стороне проблему крымских татар, можно говорить о том, что в Российской Федерации русско-татарские отношения сводятся к трем типам контактов: 1) отношения внутри татарской этнотерриториальной «вотчины» (Татария), где деловые и культурные преимущества татар обеспечены расистскими административными методами и этнополитическая ситуация характеризуется этносоциальным расслоением; 2) отношения вне этой «вотчины» в сельской местности, где этническая дифференциация менее заметна, но все же обеспечивает некоторые признаки межэтнического взаимодействия в противовес межличностному; 3) отношения вне татарской «вотчины» в средних и крупных городах России, где этнические различия перестают играть существенную роль, а землячества и религиозные общины скорее имитируют объединение, чем отражают действительное проявление этнической идентичности.

Таким образом, русское достаточно однородное (но многонародное) этническое пространство обнимает татарский анклав, размывая его «периферию», в которую Татария постоянно поставляет новый этнический «материал», проходящий неизбежное обрусение (по данным советского периода до половины браков у татар были этнически смешанными, у великороссов — 17 %, у русских народов в целом — не более 13–15 %). Последнее обстоятельство не может не вызывать недовольства среди провинциальной татарской интеллигенции и у социально слабых слоев татарского сообщества, которые совместными усилиями начинают искать виновника, будто бы навязавшего им невысокий социальный статус. Эти поиски заканчиваются в этой весьма малочисленной, но политически шумной группе формированием «образа врага», редко относимого на счет конкретного русского человека, но с уверенностью фиксируемого на русском народе (русских этнических группах и русской нации в целом). Отчужденность от русского большинства и большой культурной традиции закрывают Татарию для процессов модернизации и превращают ее в «маленький Казахстан», анклавом вклинившийся в Россию, что противоречит интересам большинства татар, но вполне удовлетворяет амбиции этнономенклатуры и агрессивного альянса провинциальной интеллигенции и маргиналов.

Ответная реакция русского населения Татарии — повышенная неприязнь к доминирующему меньшинству и поиск источника своего незавидного социального положения среди окружающих татар. Так, после «дефолта» 1998 года 15,0 % русских в Татарии определенно фиксировали наличие напряженности в межэтнических взаимоотношениях. Среди татар таких было лишь 7,7 %. Этническая номенклатура Татарстана подогревала и подогревает этот тлеющий раздор мерами по вытеснению русского языка и местническим этнокультурным протекционизмом, дополненным прямыми этническими привилегиями, вводимыми методами этногрупповой солидарности.

По данным социологических исследований (Набережные Челны, 1999) 36,7 % русских и лишь 6,2 % татар считали, что их национальность затруднит продвижение вверх по профессиональной иерархии. Напротив, 15,5 % татар и только 5 % русских, посчитали, что их этническая принадлежность повышает шансы на должностной рост. Негативные карьерные ожидания русских составляют 62,7 % (шансы на продвижение русских считаются менее предпочтительными) 10,2 % русских считают, что у русских вообще нет никаких надежд на повышение в должности. Для татар же 83,1 % русских видят явные карьерные предпочтения. А вот в обратной ситуации цифра совсем иная — лишь 15,4 % татар признают наличие каких-либо предпочтений для русских.

Наиболее показательны ответы на вопрос, «существует ли этническая дискриминация?» Ответы среди респондентов распределились следующим образом:

________ «Да» - «Нет»

1. Татары  21,5 - 41,5

2. Русские 60,0 - 18,3

Заметим, что в данном случае конфликтность оценивается гораздо выше, чем в случае оценки межэтнической напряженности, которая относится респондентами к взаимодействию между народами. А в случае, когда речь заходит о дискриминации, претензии направлены скорее к власти, к клановым группировками, осуществляющим дискриминацию. Как показано ниже, русские и татары в целом высказывают очень высокий уровень симпатий друг к другу. Получается, что татары распространяют негативное отношение к федеральной власти с ее либеральным западничеством (а в недавнем прошлом — с интернационал-коммунизмом) на русских, а русские жители Татарии распространяют недовольство этнократической властью и ее сепаратистскими наклонностями — на татар. Власть федеральная «россиянская» и власть региональная «татарстанская» становятся причиной раздора.

Можно обобщить приведенные данные, заключив, что русские в Татарии считают власть чужой, а татары (за исключением, вероятно, тех, кто находится в самом отчаянном положении и проявляет негативизм по любому поводу или же недоволен прорусским «оппортунизмом» татарских властей) — своей. Причем оценка «свой»-«чужой» формируется по этническому признаку только по ряду вопросов, в остальном же русские и татары порой даже не замечают насколько близки их взгляды на жизнь.

Увы, татарские исследователи, «политкорректные» к татарским властям, объясняют эту ситуацию всего лишь капризностью русских, будто бы имевших привилегии в советский период и теперь, якобы, остро переживающих их утрату. Русские становятся виноватыми во всем — и в коммунистическом тупике прошлого, и в либеральном тупике настоящего, а татары (прежде всего татарские номенклатурные «верхи») выводятся из зоны критики.