Бледнея от страха, Лиза складывала кусочки головоломки. Странная одежда второго человека, удивление при виде ее собственной одежды, словно здесь такой не носят, деревянная бочка для купания, незнакомый язык, на котором мужчина с ней заговорил, гобелены...

Все это указывало на невозможное.

Тогда она постаралась взглянуть на это глазами музейного работника. Именно так должны были выглядеть покои в средневековом замке. Логика безжалостно указывала на реальность происходящего.

Лиза попыталась успокоиться. Значит, она в средневековой Шотландии, а ее мама осталась в будущем, за семьсот лет отсюда. Мысль о том, что мама одна и никто ей не поможет, показалась Лизе невыносимой.

«Если я действительно оказалась в прошлом, то надо найти способ вернуться домой», – решила она. Но как?

А если прикоснуться к фляге еще раз? Она обдумывала эту возможность, когда за дверью послышались шаги. Лиза быстро метнулась к двери и прислушалась.

– Думаешь, он сделает это? – гулким эхом отозвался голос в коридоре за дверью.

Последовала долгая пауза, не менее гулкая, чем эхо, и второй голос ответил:

– Думаю, да. Он серьезно относится к клятве и знает, что эта женщина должна умереть. Ничто не должно помешать нам добиться своей цели, Дункан. Данотар надо удержать любой ценой, ублюдка Эдуарда разбить, данную клятву исполнить. Он убьет ее, поверь.

Когда шаги стихли, Лиза прижалась спиной к двери. Она не сомневалась, о какой женщине шла речь.

Данотар? Эдуард? Господи, она не только перенеслась в прошлое, а еще и угодила в осиное гнездо – прямо во времена Храброго Сердца![10]

Была уже поздняя ночь, когда Цирцен вернулся в свои покои. Чуть приоткрыв дверь, он увидел, что комната погружена во мрак. Только тонкий луч месяца пробивался из-за гобелена. Наверное, она спит. Что ж, может, это и к лучшему. Он быстро покончит с этим.

Но едва он вошел в комнату, как потерял равновесие и грохнулся на пол. С его губ сорвались проклятия – пол был усыпан черепками разбитой глиняной посуды. Едва Цирцен сообразил, что упал, запутавшись в хитро натянутой веревке, как его ударили по голове глиняной миской.

– Во имя Дагды, девушка! – взревел он, перевернувшись на бок и схватившись за голову. – Ты что, хочешь убить меня?

– Конечно, хочу, – прошипела Лиза.

Цирцен не видел ничего, кроме неясной тени, когда она, к его удивлению, больно врезала ему ногой в самую чувствительную часть его тела – ту, к которой женщины обычно прикасаются куда нежнее.

Девушка, словно испуганная лань, перепрыгнула через него и бросилась к открытой двери.

Привычным усилием воли Цирцен заставил себя забыть о боли и молниеносным движением успел схватить ее за лодыжку.

– Если ты выйдешь из этой комнаты, – тебе конец, – мрачно сказал он. – Мои люди убьют тебя, как только увидят.

– Какая разница? Ты ведь тоже собираешься меня убить! – крикнула она. – Пусти!

Цирцен, не поднимаясь, захлопнул ногой дверь и дернул Лизу за лодыжку так, что она потеряла равновесие и повалилась на него. Цирцен притянул ее к себе, стараясь успокоить, но она дралась, как дикая кошка – зубами, ногтями и даже глиняными черепками, валявшимися на полу. Он прекрасно понимал, что у него было несомненное физическое превосходство, поэтому просто удерживал ее, пытаясь не причинить боли, чтобы она не поранила саму себя. Если кто-то и поранит эту девушку, то это будет только он.

У нее на запястье Цирцен нащупал какой-то металлический предмет. Через мгновение предмет оказался в его руке, и Цирцен сунул его в спорран, чтобы рассмотреть позже – это могло помочь установить ее личность.

Потом он перестал удерживать девушку, а просто навалился на нее всем своим весом, понимая, что ей нечем будет дышать.

– Я сильнее тебя, девушка. Заканчивай эту битву и не глупи.

– И позволить тебе убить меня?! Никогда! Я слышала разговор твоих людей! – задыхаясь от тяжести его массивного тела, пропыхтела Лиза.

Цирцен нахмурился. Так вот почему она устроила ему ловушку! Она, должно быть, слышала беседу Галана и Дункана, возвращавшихся в свои комнаты, а они, очевидно, говорили что-то об убийстве. Надо объяснить этим двоим основные правила секретности и посоветовать им общаться друг с другом на гэльском, если уж так хочется поболтать в коридорах замка.

Цирцен на секунду отвлекся, восхищаясь изобретательностью девушки, и Лиза немедленно воспользовалась этим, боднув его головой в подбородок. И это было очень больно! Он как следует встряхнул ее и был удивлен, что она не только не вскрикнула, а наоборот, по-прежнему пыталась достать его головой. Она явно не собиралась сдаваться, пока не потеряет сознание или не задохнется. Поскольку единственной не занятой борьбой частью тела была его голова, Цирцен инстинктивно сделал первое, что пришло ему на ум. Он поцеловал девушку, сообразив, что в этом положении головой не пободаешься. По опыту он знал, что в схватке главное лишить противника пространства для маневра.

Мысленно поздравляя себя с удачной тактикой, Цирцен не мог не признать, что получил от поцелуя удовольствие, потому что хотел этого с того момента, как она появилась в его замке. Кстати, это было еще одним нарушением его правил. Физическая близость с этой женщиной могла изменить его мировоззрение. Он чувствовал все ее тело, словно они оба были без одежды, а ее остроумная засада возбудила его еще сильнее, чем ее красота.

Цирцен вдыхал ее запах – запах страха, запах женщины и запах ярости, и это довело его до умопомрачительной эрекции.

Вообще-то Цирцен хотел поцелуем показать, кто хозяин положения, и вынудить ее прекратить борьбу, но вдруг обнаружил, что пытается просунуть язык ей в рот и не столько успокаивает ее, сколько соблазняет. Он почувствовал момент, когда его поцелуй стал выражать его желание обладать этой женщиной. Стоило только откинуть плед, стащить с нее эти странные штаны и войти в нее. Желание сделать это казалось Цирцену невыносимым.

Его дыхание участилось. У него уже давно не было женщины, и ему стоило больших усилий, чуть изогнувшись, отодвинуться, чтобы не упираться своим возбужденным членом в ее промежность.

Когда девушка замерла, Цирцен собрал всю свою волю и приподнялся на локте, хотя ему страшно не хотелось отрываться от ее тела.

– Сейчас ты убьешь меня? – прошептала она с закрытыми глазами.

Цирцен смотрел на нее, раздираемый чувствами, боровшимися в его душе. Скорее машинально он вынул кинжал и прижал клинок к ее горлу. Одно движение – и все будет кончено. Просто, быстро, гуманно. Его клятва будет выполнена, останется только убрать тело девушки с перерезанным горлом и вернуться к привычной жизни. Глаза Лизы широко открылись, едва она почувствовала прикосновение холодного металла.

И Цирцен сделал ошибку, заглянув в эти глаза. Зажмурившись, он стиснул зубы. «Режь», – мысленно скомандовал он себе, но его пальцы уже не так уверенно сжимали рукоять кинжала. «Режь», – злился он на себя, но его тело только ближе пододвинулось к ней, и он ощутил внезапное желание бросить кинжал и снова поцеловать ее. «Убей ее, давай же», – заставлял он себя. Но Цирцен даже пальцем не смог пошевелить. Кинжал по-прежнему неподвижно лежал у нее на горле.

– Я не хочу умирать, – прошептала она. – Я ведь еще почти не жила...

Мышцы его руки признали поражение раньше, чем мозг. Более обезоруживающих слов она не смогла бы подобрать. «Я ведь еще почти не жила...» Эти слова сказали ему о многом.

Цирцен убрал кинжал от ее горла куда охотнее, чем приставлял, и, выругавшись, метнул его через всю комнату. Кинжал с глухим стуком врезался в дверь.

– Нет, девушка, я не убью тебя, – сказал Цирцен и мысленно добавил: «Не сегодня».

Он расспросит ее, изучит, узнает ее намерения. И только потом решит – виновна она или нет. Если он увидит, что она изворачивается и лжет, если поймет, что она просто глупая и жадная девка, то с легкостью прикончит ее, уверял он себя.