Словом, сиротой юношу назвать было нельзя, и даже утверждение, что нет у него дома, куда привести Атэнаань после свадьбы, не вполне соответствовало истине. Харэватати, ставший после смерти жены еще. более замкнутым и нелюдимым, обмолвился как-то, что, ежели Батару приспичит жениться, тот может занимать пустующую часть его дома и воевать там с вконец обнаглевшими мышами и тараканами весь остаток жизни. Мастер Тати обладал золотыми руками и сердцем, готовым вместить весь мир, даром что при виде его изуродованного огневкой лица грудные дети начинали плакать, а беременные женщины опасались разрешиться до срока каким-нибудь жутким чудищем.
Признав сделанные Батаром эскизы гарнитура лучшими, что вполне соответствовало истине, Харэватати не только поручил ему работу над оправой зеркала, но и предложил выполнить несколько мелких заказов. Об этом-то предложении юноша и размышлял, направляясь через цветущий Фухэй к лавке Харидада. Денег, которые выплатит Угремунда, хватит, чтобы справить свадьбу как должно, и браться за новые заказы Батару не хотелось. Работать он был приучен не за страх, а за совесть и сейчас чувствовал, что должен сделать передышку, хотя нардарские лауры или мономатанские цванги очень бы пригодились следующей зимой, вне зависимости от того, переберется ли Атэнаань в дом мастера Тати или уговорит молодого мужа переехать к ее отцу — Харидад все еще не терял надежды приохотить своего будущего зятя к торговле.
Немедленно садиться за новую работу душа не лежала, но лишних денег у ремесленников не бывает, нечего и помышлять о том, чтобы сидеть сложа руки до осеннего праздника Облетающих Листьев, в канун которого принято играть свадьбы. Искать же заказы среди лета — труд неблагодарный, и, откажись он сейчас от великодушного предложения мастера Тати, останется ему разве что статуэтки для лавки Харидада резать…
Батар сбежал по извилистой тропке и очутился на улице корзинщиков, работавших прямо на ступенях своих легких домиков, основу которых составлял бамбуковый каркас, к которому крепились затянутые толстой вощеной бумагой рамы или циновки, сплетенные из листьев и расплющенных стеблей хлебного тростника. Подобные циновки стелили в домах ремесленников вместо ковров, их же использовала в качесте матрацов большая часть обитателей Фухэя. Значительно более плотными и по-иному сплетенными тростниковыми щитами покрывали жители города и окрестных селений крыши домов. Щиты эти не пропускали влагу, даже когда на побережье обрушивались затяжные осенние дожди, и служили многие годы, а то и десятилетия.
На следующей улице традиционно селились фаянсовых дел мастера, привозившие специальную зеленовато-серую глину издалека и тщательно хранившие секреты своего ремесла, унаследованные от предков-меорэ. Здесь Батар сбавил шаг — навстречу могли попасться знакомые, а тем паче заказчики, считавшие, что негоже девятнадцатилетнему юноше, работавшему в мастерской лучшего в городе резчика по кости, бежать к своей невесте сломя голову.
— Негоже, негоже иметь прыщ на роже!.. — тихонько напевал Батар, сворачивая, на вившуюся между домами тропку и громко щелкая сандалиями по вытесанным в белом камне ступеням. До лавки Харидада, расположенной близ порта, путь не близкий — считай, через весь город надобно пройти, и если он будет чинно вышагивать по пологим, длинными петлями спускающимся к морю улицам, то потратит на дорогу добрую половину дня. Пробираясь крутыми, изученными с детства дорожками, на которых человек непривычный запросто может сломать себе шею, он сократит путь раза в три и увидит Атэнаань еще до того, как Хиридад усядется обедать, поручив ей приглядывать за лавкой.
Несмотря на то что юноше не терпелось увидеть свою невесту, на улице Шкатулочников он все же задержался. Здесь жили люди, которых он почитал в некотором роде собратьями по ремеслу, вот только материал для работы у них был более неприглядный. Матипатары — «лепщики грязи» — создавали свои чудесные изделия из ветоши и рыбьего клея, пахнущего в процессе изготовления так, что с непривычки ароматы выгребной ямы кажутся слаще. Живут и работают, впрочем, варщики клея за городом, а в готовом виде клей почти не пахнет, во всяком случае Батар давно уже к запаху его привык и нос не воротил.
Юноша медленно шел мимо навесов, под каждым из которых стояли вместительные чаны из долбленых колод. В одни подмастерья еще только закладывали мелко нарубленное тряпье, в других раскисшую в водно-клеевом растворе ветошь мешали, время от времени нюхали и добавляли воду или клей, в зависимости от того, вазу или столик, табурет или блюдо собирается изготовить мастер. Вокруг некоторых чанов уже галдела детвора: деловито колотила кулачками, месила ладонями жидкую, желеобразную массу. А мастера, переходя от колоды к колоде, набирали пригоршни вязкого, отвратительного на вид месива, разминали в сморщенных, потрескавшихся от клея и воды пальцах…
Батар раскланивался направо и налево, чинно приветствуя мастеров и подмастерьев, с которыми успел познакомиться и сдружиться, когда Харэватати послал его сюда, дабы приобрел он кое-какие навыки, необходимые для работы с размягченной слоновой костью. Юноша не удивлялся веселой суете и шуточным перепалкам: на улице происходит только приготовление материала и лишь после того, как клеевая масса начнет отставать от рук и покрываться студенистой пленкой, можно будет приступать к настоящей работе. Наносить густой раствор ровным слоем на глиняные или деревянные болванки — формы для будущих шкатулок, ларчиков, пеналов для письменных принадлежностей, подносов или узорчатых подставок под светильники. А потом, дав заготовке подсохнуть, шлифовать жесткую шершавую поверхность ее пемзой, пока не станет она ровной и гладкой. Но самые ответственные процедуры: разрезка изделия на части, чтобы без повреждений отделить его от болванки, склеивание их, сушка, чистовая обработка поверхностей и, наконец, раскраска, происходят уже за закрытыми дверями. У каждого мастера свои секреты, свои ухватки, зато и вещицы выходят у них разные — на любой вкус. Вот, например, у шкатулок мастера Гякусена редкостная, ни с чем не сравнимая фактура…
Склонившись над коробом с готовыми изделиями, около которого стояла внучка мастера, Батар протянул руку, чтобы любовно погладить кончиками пальцев привлекший его внимание ларец, и тут кто-то дернул его за край халата.
— Вот ты, оказывается, где! Тебя отыскать труднее, чем сердолик на галечном берегу!
— Сюрг? — Юноша не мог скрыть удивления. — Что ты здесь делаешь? И почему тебе понадобилось искать меня именно сегодня? Целыми днями я безвылазно сидел в мастерской — нет бы тебе навестить меня тогда…
— Так бы ты и оторвался ради меня от своих поделок! Брось считаться, мог бы и сам ко мне заглянуть! Лучше поздравь — Иккитань сказала, что готова стать моей женой! — Статный темноглазый юноша обнял Батара за плечи и повлек к ближайшему чайному навесу, под сенью которого принято вести как дружеские, так и деловые беседы.
— Иккитань согласилась выйти за тебя замуж? Прямо так и сказала? — Батар с сомнением покосился на приятеля. Сюрг был недурен собой: высок, черноволос, брови вразлет густые над горбатым носом, губы словно киноварью нарисованы. Красивый, уверенный в себе парень и ремеслу доброму обучен: камнезнатец, гранильщик, поделки его в цену входят и смелости ему не занимать, коль решил к Угремундовой дочке свататься. Однако отец ее — не Харидаду чета. Чтобы Баритенкай свое дитятко ненаглядное, единственное, за ремесленника выдал — не бывать этому. Разве что надумала Иккитань против отцовской воли пойти? Она девка норовистая, и все же верилось в это Батару с трудом.
— Так и сказала. Одно, правда, условие поставила. Чтобы изготовил я ей безрукавку красной кожи — варку, да покрыта она была гранатами, как рыба чешуей.
— Поставила, значит, все же условие. И где ты столько гранатов наберешь? — Батар пригубил пахнущий цветами юлуми-тай напиток, покатал на языке, глядя на стекающий к морю город, которым недосуг ему было любоваться в последнее время из-за Угремун-дового заказа.
