Выспавшись на шкурах, Камыш, как положено, разложил их в тени елей, дал намазанной на них печени ссохнуться, после чего старательно счистил скребками. Затем он натер шкуры оленьим и волчьим жиром и слегка подкоптил в дыму костра, в который ради этого специально кинул охапку сырых ольховых веток. На возню с мехами ушел целый день, но следующим утром, позвав девочку из дома, юный охотник расстелил перед ней оленью шкуру:
— Вставай на край.
Когда девочка выполнила его просьбу, он острым кремневым наконечником разрезал шкуру с изрядным припуском. Дернул и отбросил оставшиеся обрезки. Получилось, что девочка стоит уже на двух отдельных кусках меха. Камыш поднял передний край левого куска, завернул на ступню, затем задний, сверху наложил боковые. Кусочком угля провел ровную линию вокруг щиколоток, отпустил, срезал по линии лишнюю кожу, достал из сумки шипы боярышника:
— Потерпи, уже скоро.
Снова завернув края шкуры, он проколол дырочку сперва в том месте, где задний кусок прилегал к боковому, продел кусочек крапивной нити, затянул. Повторил операцию с другой стороны ноги. А затем сделал ряд дырочек на боковых краях в том месте, где они соприкасались над ступней. Шип боярышника сломался аккурат на последней дырке, но Камыш только засмеялся забавной шутке духов, продел через отверстия одну длинную нить, затянул шнуровку и завязал бантик наверху получившегося мехового ботинка:
— Вот так! А то земля после дождей холодная стала. Да и не поранишься, коли наступишь на что…
— Здорово! — восхитилась Золотая Тень. — Мне папа точно такие же делал! Как у тебя ловко получилось.
— Поршень обернуть дело не сложное, — не принял похвалы Камыш. В стойбище у Большой Реки в такой обувке ходили все от мала до велика, благо шкур у охотников всегда имелось в достатке. — Не егози, дай второй сделать.
Вскоре девочка радостно скакала в новой обувке, а паренек не спеша свернул себе вокруг ступней еще пару.
— Не убегай, — подманил он спутницу и поднял волчью шкуру. — Есть еще кое-что.
— Не, — мотнула головой Золотая Тень. — Тебе надо первому. Ты же муж!
— Пока не муж, — поправил ее Камыш. — Мне нельзя. В ней охотиться плохо. От волчьей одежды волком пахнет, живность лесная бояться будет, шарахаться, силки обходить. Так что вставай, обшивать буду.
Меховое платье было сделано так же быстро и незамысловато: дырка для головы посередине с разрезом впереди, чтобы шнуровку сделать. С боков — широкий нахлест и опять же дырки для крапивной сшивки. Уже к полудню девочка оказалась одета с ног и до плеч. Только голова осталась неприкрытой и давно нечесаной.
Но Камышу все еще было не до того, чтобы любоваться своей спутницей. В новых сапогах несколько дней он то бегал на берег и раскалывал кремневые камни, выбирая себе самые лучшие осколки, то стриг крапиву для будущих шнуров, то, набрав или нарубив каких-то деревяшек, старательно что-то выстругивал, обстукивал, ровнял. Последние дни перед главным таинством, которое приходится иногда творить каждому мужчине, ушли на обработку костей. Юный охотник принес от муравейника несколько звериных ребер и берцовых костей, небольшими камушками отбил то, что показалось лишним, а потом долго ровнял, благо кость легко истирается о шершавые, окатанные озером камни. Ребра он с одной стороны заточил, добавив на края глубокие заусеницы, с другой — заузил почти на половину начальной ширины. Берцовые же кости расколол вдоль, сломал пополам и заточил получившиеся куски каждый на тонкое длинное острие.
Юный охотник еще долго проверял сделанные заготовки, вспоминал, не забыл ли что-либо важное и нужное. Но все же настал момент, когда никаких отговорок уже не осталось, и пришлось начинать. Первым делом Камыш принес волчий пузырь, что все это время вымачивался у берега, потом сходил к муравейнику за костями, раздробил их на мелкие куски и набил пузырь почти полностью. Набрал из озера чистой воды, завязал горловину и положил объемистую емкость в очаг. С краю, не на угли. Подбросил дров и начал внимательно следить за действом. Когда вода внутри забурлила, надувая емкость — откатил ее подальше, но так, чтобы тепло все-таки доставало. Когда кипение остановилось — придвинул обратно, стараясь выдержать равновесие между почти закипанием и «еще нет».
На самом деле, если приспособиться, это было не очень трудно. Пододвигать, когда угли остывали. Убирать подальше, подбросив свежих дров. Вот и вся сложность. Когда солнце описало путь почти через все небо, Камыш решил, что время пришло, копнул в песке ямку, перекинул пузырь в нее и аккуратно разрезал сверху.
— Что это? Суп? — полюбопытствовала Золотая Тень.
— Клей. Самый крепкий, что только знают люди. Он настолько прочен, что, если склеить две палки, а потом попытаться разорвать, то сломается одна из палок. А место склейки останется целым.
Камыш даже не представлял, насколько точно подметил возможности костного клея. Пройдут еще многие тысячелетия, десятки тысяч лет, а этот клей так и останется одним из самых прочных, известных людям. Но Камыш о таком не задумывался. Высунув язык от старания, он макнул в наваристую гущу разлохмаченную зубами палочку, тщательно промазал паз на заготовленном древке, вложил в этот паз основание костяного гарпуна, торопливо, но туго обмотал его крапивной нитью, сверху мазнул еще клея, отставил, взялся за другое древко, вклеил наконечник и в него.
— Вот, держи, — поняв, в чем дело, стала помогать ему девочка, подавая древки и наконечники.
Закончив с гарпунами и новым тяжелым копьем, в которое юный охотник вставил каменный наконечник, он взялся за рукоятки покороче. В паз на одну вклеил полуовальный кремневый скребок, а на другую закрепил камень тоньше и длиннее.
Все, больше не придется ему мучиться, зажимая пальцами маленькие камушки, пилить шкуры, не имея возможности толком нажать на острие! Теперь он сможет удерживать каменные ножи за удобную рукоять и применять всю свою силу. Еще один нож Камыш сделал плоским и длинным, вклеив в паз один за другим несколько острых кремневых полосок. Пригодится, чтобы резать траву. Да и шкуру опасного зверя можно одним движением резануть на большую длину. Следующими были топоры: он вставлял тяжелые кремниевые камни в развилки деревянных рогатин, заливал клеем, туго заматывал ремнем, сверху снова заливал клеем — чтобы важный инструмент выдерживал любые, даже самые сильные удары. После этого насадил на удобные ручки костяные шила. Кость — вещь ломкая, и он сделал сразу пять, чтобы имелся запас. Макнул в клей несколько тонких можжевеловых палочек, потом обвалял их в песке, подул, макнул в клей, в песок, отложил. Это будут сверла. Последней его жертвой стала нитка. Ее он тоже вымочил в клее, вывалял в песке, остудил, снова вывалял и вымочил. И так — несколько раз.
Теперь клея в пузыре оставалось совсем на донышке. Камыш повыбрасывал из него оставшиеся кости, достал гибкую емкость, положил на ровный слой песка. Клей застывал на глазах, он уже походил на студень. Подобрав слегка подгоревшую палочку из очага, Камыш подровнял «студень» с краев, придавая ему форму правильного квадрата, расчертил крест-накрест, наметил в каждом кусочке дырочку. Для Золотой Тени пояснил:
— Его можно использовать еще раз, если размочить и разогреть. Клеить готовым, конечно, проще. Пусть будет в запасе.
Девочка кивнула, прошлась вдоль длинного ряда остывающих инструментов:
— Как много! И не верится, что мы все это сами сделали. А еще, Камыш, я сплела новую куклу. Это будет девочка. Мы назовем ее Свиристелькой, хорошо?
— Ладно, — устало согласился юный охотник, которого куклы интересовали меньше всего. — Очаг еще горячий. Перекусим? Что у тебя сегодня на ужин?
С этого дня жить стало еще проще. Камыш уже не напрягал пальцы, срезая лозу, а крепко держал всей ладонью толстую удобную рукоять ножа. Удовольствие одно, а не работа! Он уходил проверять силки, имея в руке гарпун с крепким и острым наконечником, способным пробить насквозь любого волка, а в сумке — топор на длинной рукояти, которым без труда можно раскроить череп даже огромному медведю. Мотыгой с каменным острием глина копалась почти без труда. За пять дней он отнес на холм две полные корзины, затем не спеша старательно обмазал прутья этих же корзин с обеих сторон. Это было намного проще, чем лепить емкости из одной глины, и к тому же получалось прочнее. «Мазаные» корзины намного реже трескались и кололись, чем чисто глиняные.
