— Благодарю, давно мечтал о молоке, — ответил на это монах, даже не подумав возразить.

Во дворе замка было уже многолюдно. Народ собирался теперь каждое утро, всем нравилось наблюдать за тренировками князя. И хоть любопытное зрелище подошло к концу, люди не расходились, коротая время до завтрака. На отца Филарета обращали внимание, как-то сразу светлели, кланялись. Проповедника не было видно, да Кристоф и не любил вставать рано. Обычно появлялся к завтраку, а потом шел в часовню, которую уговорил графа отдать ему на обустройство. Отец Филарет только раз там и был, как-то грустно было от суеты Кристофа, его повелительных манер, громкого голоса. Руководитель из него был неплохой, сумел быстро народ помогать заставить. Сам лишь командовал и поучал. Отца Филарета предпочел не замечать, что только порадовало монаха.

После отъезда горца, заняться вроде бы и нечем было. Отец Филарет заглянул в оружейную, где трудились уже Яков с Андреем. Оба отвлеклись, радостно поздоровались, видно было что этот труд доставляет им удовольствие. Маленький Борислав ворвался в оружейную, но притормозил, завидев монаха.

— Здрасте, — неловко сказал он.

— Здравствуй, Славко, — откликнулся отец Филарет, — слышал, ты теперь у князя служишь.

— Да, — сразу оживился мальчишка, — уже третий день. Вот и сейчас спешу. Только передать отцу велено, чтоб завтракать шли. Князь сказал, — он нахмурился, припоминая, и выпалил, — дело — делом, а и о хлебе забывать не гоже. Вот.

— Ну, молодец, — похвалил монах, — и правда, позавтракать надо. Я вот уже успел. Прожорливый что-то стал на свободе-то.

— Идем, — кивнул сыну Яков, который тут же убежал, — а вы, отче, собрались куда?

— А в город, думаю прогуляться. Погода хорошая, — тут же решил монах, — Да и в церковь зайду. Давно я в храме Божьем не был.

На этом они распростились, а монах, зайдя к себе в комнату, собрал кое-какие вещи в дорогу, удивляясь, что же он раньше не подумал пойти в город. Двор опустел, видимо все на завтрак ушли, только дозорные у ворот негромко переговаривались.

Вскинув котомку на плечо, отец Филарет уже отправился к воротам, когда его окликнул князь. Монах остановился, поджидая. Дозорные сразу же замолчали, вытянулись по струнке.

Адам подошел быстрым пружинистым шагом, спросил с ходу:

— В город собрались, святой отец?

— Да, князь. Пройдусь. Разомну косточки.

— Я хотел коня вам дать, теперь есть такая возможность, хоть и не слишком хорош — все не пешком.

Монах улыбнулся и покачал головой.

— Не стоит, князь, в пути я отдыхаю, а верхом для меня — одно баловство. До города то близко совсем, а я уж соскучился по дороге. Пойду так, уж не сердись.

— Да я понимаю, — улыбнулся Адам, — идите, коли так. В церковь, наверно?

— Да, князь, хотелось бы.

— Я поговорить хотел… Но не сейчас, может позже. И я занят, и вас не хочу задерживать. До встречи, тогда.

Князь пошел обратно, а монах зашагал по дороге, уходящей вниз — к Гребенску, наслаждаясь утренней свежестью, пением птиц, видом далеких гор — все еще в легкой дымке. Он и, правда, любил ходить пешком, хотя давнее повреждение подколенных связок порой давало о себе знать. Вот и сейчас правая нога быстро уставать стала — пришлось присесть у обочины, чтобы дать ей отдых. Отец Филарет достал из котомки нож, срезав росшую рядом тонкую березку. Очистив ее от веток и коры, он пошел дальше, опираясь на нее, чувствуя себя с посохом уже гораздо увереннее. Только чуть пожалел о посохе, отобранном разбойниками — тот был настоящим произведением искусства, единственная роскошь, которую позволял себе монах за последние десять лет.

В город он вошел, когда солнце поднялось уже высоко. Из 'Алого Дракона' доносились дивные запахи пирогов и жаркого. Прохожие оборачивались, провожая его взглядами, а он, словно не замечал, весь уже устремился к церкви, купол которой, блестя на солнце, завладел всеми его мыслями.

Храм, который тогда, в полутьме, показался ему заброшенным, сейчас, при свете дня смотрелся иначе. Все-таки умели здесь строить. Красота линий сложенных из камня стен, тяжелые дубовые двери, украшенные резьбой, небольшие оконца с цветными витражами, забранные узорчатой решеткой. Все сейчас виделось в другом свете. Не так много усилий потребуется, чтобы все привести в порядок. Гораздо важнее, что внутри…

Но мысли эти лишь на мгновение промелькнули. Отец Филарет опустился на колени на пыльную землю перед каменными ступенями и на несколько минут замер, вознося Творцу безмолвную благодарственную молитву. Только поднявшись на ноги, он заметил стоящую рядом женщину, совсем еще молодую, в черном вдовьем наряде.

— Благословите, батюшка, попросила она ясным голосом, глядя на него с робкой улыбкой.

— Бог благословит тебя, — монах осенил ее крестным знаменем и спросил, — как тебя зовут?

— Фрося. Ефросинья.

— Скажи мне, Фрося, а не знаешь ты, у кого ключи от храма?

— Знаю. Я ж тут немного приглядывала, только сил на все не хватало, дети малые, хозяйство… Ключ здесь, у сторожа в ратуше. — Она указала на высокое здание напротив церкви. — Прямо через площадь. Я могу сбегать.

— Сделай милость, очень тебе буду благодарен.

— Да что вы, батюшка, мне не трудно, я мигом.

Ожидая Ефросинью, монах обошел церковь кругом, внимательно оглядывая и дорожку вокруг храма и стены, которые оказались целехонькими, что немало порадовало. Только витражи были кое где разбиты, но сейчас это казалось мелочью.

Покосившийся крест на колокольне удручал — добраться самому пока не представлялось возможным. Трещины на ступенях совсем не волновали, а вот с крестом надо было думать — не хорошо это.

Наконец на площади снова показалась Фрося. Она отдала ключ, и спросила, может ли еще чем-то помочь. И так как монах, поблагодарив ее, отрицательно покачал головой, Ефросинья ушла, объяснив, что времени сейчас совсем нет, но позже обязательно еще зайдет.

Ключ легко повернулся в скважине и отец Филарет открыл тяжелую, заскрипевшую на заржавленных петлях, дверь. Внутри царил полумрак и прохлада. На каменную плитку пола падали цветные зайчики света от сохранившихся витражей.

Отец Филарет не заметил, сколько времени он простоял посреди храма, оглядывая иконы, проникаясь духом церкви. Потом обошел весь храм приложился к каждому образу. Видно было, что хоть и не идеально, но за храмом следили. Пыли было совсем немного.

Вот в алтаре было похуже — сюда явно уже года два не заглядывали. Хотя все оставалось на своих местах — престол, семисвечник, книги на полках, пара простеньких облачений в ризнице, пожелтевших от времени, но вполне еще пригодных, все было покрыто толстым слоем пыли и казалось серым и неприглядным. Оставив в сторону посох и сбросив котомку, отец Филарет засучил рукава и принялся за уборку. С большой любовью прикасался он к каждой вещи, словно к неожиданно вернувшимся к нему старым знакомым.

За делом незаметно пролетел день, даже голода он не чувствовал, пока вновь пришедшая Фрося не позвала его, сообщив, что принесла поесть. Наспех перекусив и поблагодарив добрую женщину, за подол которой цеплялся малыш лет пяти, монах снова принялся за работу. Лишь, когда свет, падающий из окон, стал совсем тусклым, он засобирался в обратный путь, решив завтра же прийти сюда снова.

Отдав ключи сторожу в Ратуше, который глянул на него острым заинтересованным взглядом, отец Филарет хотел было уходить, когда сторож окликнул его.

— Эй, батя. А ты чего, новым попом у нас будешь?

Монах приостановился:

— Может и буду. Посмотрим.

— А ты дом то церковный смотрел? Ты глянь, глянь, может передумаешь.

— А что не так с домом? — Отец Филарет скорее обрадовался сообщению сторожа, чем насторожился. Вот ведь как, дом то он и не приметил.

— Так там, батя, одни стены остались. Все обвалилось, крыша течет. Да ты вон возьми ключ, сходи сам глянь. Мож, передумаешь, а мож, это. Скажешь голове. Чтоб нанял кого, это ведь лучше заранее обговорить. А то он тебе дом и не показал, потому что знает. А согласишься, так он после уже гроша ломанного не даст. Скажет, раньше думать надо было. Он такой.