– Агриппина Федоровна, моя жена, – любезно представил супругу полковник.
Беременная брюнетка в муслиновом платье с круглым, будто отраженным в воде маленьким облачком-животом, слегка распухшим носом и пополневшими губами с трудом выдавила любезную улыбку и протянула гостю маленькую изящную ручку.
– Премного рад знакомству. Иван Авдеевич Самоваров, – надворный советник галантно поклонился и едва прикоснулся губами к нежной, как бархат, коже.
– Наш гость из столицы, из самой что ни на есть цивилизации: с театрами, газетами и французскими магазинами, – вздохнув, произнес Игнатьев.
– Ах, неужели! А я, право же, никогда не была в Петербурге.
– А вот родишь мне богатыря, окрепнешь, а потом и к берегам Невы наведаемся! – пододвигая жене стул, весело пробалагурил полковник.
– Буду рад, дорогая Агриппина Федоровна и уважаемый Родион Спиридонович, видеть вас в стенах моего дома, – учтиво склонил голову Самоваров.
– Благодарим за приглашение. А вы надолго к нам? – подавая гостю чай, поинтересовалась хозяйка.
– Это уж одному богу известно. Хорошо бы, конечно, управиться до заморозков. Очень уж не хочется назад в санях возвращаться, – прихлебывая чай, простодушно заметил Иван Авдеевич и вдруг предложил: – А что, если нам сегодня еще и в гарнизон наведаться? А? Родион Спиридонович?
– Как пожелаете, Иван Авдеевич…
– Вот и славно… Вы уж не обессудьте, Агриппина Федоровна, но хотелось бы безотлагательно приступить к делам. Однако же, думаю, мое общество еще успеет вам изрядно наскучить, – вставая из-за стола, извинительным тоном выговорил надворный советник.
– Ну что вы! Буду с нетерпением ждать ваших рассказов о Петербурге, – прощебетала раскрасневшаяся от жарко натопленной печи и горячего чая Агриппина.
Полковник с гостем вышли во двор. Раскидистый клен уже сбросил листву, и только увитая плющом деревянная беседка, выкрашенная в летний зеленый цвет, горделиво смотрелась на фоне пристыженных из-за своей внезапной наготы деревьев.
– Ох и красота! Прямо райский уголок, – восторженно изрек Самоваров.
– В этом, поверьте, нет моей заслуги. Все благодаря моему тестю. Федор Архипович строил дом для себя, но недавно овдовел… А когда я попросил у него руки дочери, он подарил его нам, а сам поселился в хате бывшего казачьего старшины. Тут, знаете ли, после переселения казаков на новую линию станица совсем опустела, и дома обесценились. Вот тесть-то мой и не растерялся, скупил за бесценок сразу несколько подворий. На месте одного из них он сейчас строит второй каменный дом. Купец-то он ухватистый, дай бог каждому, своего не упустит.
– А что, Родион Спиридонович, горцы все еще балуют? Мне генерал тут занятную историю поведал об исчезнувшем обозном офицере: «Ушел, – говорит, – на службу и не вернулся».
– Да-да. Поручик Рахманов пропал. Как корова языком слизала! Ко мне дважды его жена приходила, вся в слезах. Она ведь с Агриппиной в одном положении – на девятом месяце, и тоже первенца ждет.
– А вы-то при чем? Он что же, под вашим началом пребывал?
– Нет, просто дружили семьями, и я собирался стать крестным отцом его будущего ребенка. Корней для меня как младший брат был, – потухшим голосом произнес полковник и подошел к колодцу. Он молча бросил в темную бездну ведро, поднял его, зачерпнул оловянной кружкой холодной воды и протянул Ивану Авдеевичу: – Не желаете?
– Благодарю, Родион Спиридонович, да ведь только что чайком баловался.
– Как знаете, – пробормотал Игнатьев и большими нервными глотками выпил до дна. – Ну что, в гарнизон?
– Да уж, пожалуй, – согласился Самоваров, придерживая цилиндр и развевающиеся от ветра пелерины крылатки. Непослушные куски материи вздымались при ходьбе, и это делало петербургского чиновника похожим на ветряную мельницу.
Столичный гость мало отличался по внешнему виду от местных состоятельных горожан и мог бы легко сойти за какого-нибудь судью или даже статского генерала, если бы не его широкий боливар – шляпа с большими полями, кверху расширявшимися цилиндром. Такого здесь еще не видывали! Даже в Петербурге и Москве этот головной убор носили лишь самые отчаянные модники либо скрытые противники монархизма – сторонники республики и Симона Боливара, лидера восстания народов Латинской Америки против испанского владычества. Сказать по правде, Иван Авдеевич об этом и не подозревал, когда его дражайшая супруга вернулась после очередной прогулки по Невскому с ворохом пакетов и свертков, перевязанных тонкой бечевой. Наталья Петровна с неописуемой радостью извлекла из черной, будто вымаранной в саже коробки новомодный головной убор. Она тут же водрузила заморскую шляпу на круглую лысеющую голову мужа и, весьма довольная собой, радостно захлопала в ладоши. Иван Авдеевич с некоторой опаской приблизился к висевшему на стене овальному, в бронзовой раме, зеркалу, внимательно посмотрел на себя, тяжело вздохнул и с натянутой улыбкой поблагодарил жену. На следующее утро он вроде бы случайно попытался надеть старый привычный цилиндр, но, поймав на себе строгий взгляд супруги, кивнул и покорно облачился в обновку. С тех пор прошло три месяца, он настолько привык к боливару, что казалось, носил его всегда, но в глубине души он его ненавидел.
Багряная осенняя листва, подхваченная порывистым северным ветром, кружила по улице, норовя спрятаться за деревьями и углами домов, но, не найдя пристанища, будто стая бродячих собак отчаянно бросалась в ноги прохожим и вновь убегала вниз, теряясь в дорожках бульварной аллеи.
Впереди пестрела ярко-красная вывеска «Вещевого магазина». Серое здание, несмотря на устроенные при входе колонны, производило мрачное впечатление. Причиной тому были зарешеченные, на манер тюремных, окна кабинетов, выходивших на улицу. Там же располагался и штаб Навагинского пехотного полка. В одной из комнат, судя по всему, в интендантской, корпел над бумагами офицер лет тридцати. Увидев полковника, он подскочил и вытянулся в приветствии.
– Сидите, сидите, Николай Карпович, – по-свойски распорядился Игнатьев. – Вот, познакомьтесь – Самоваров Иван Авдеевич, прибыл из столицы с инспекцией по вашу душу. – И, обращаясь уже к надворному советнику, сказал: – Вы уж, я думаю, и без меня разберетесь. А вечером, Иван Авдеевич, ждем вас на ужин. Честь имею.
Полковник удалился, и в комнате повисла напряженная тишина.
– Ну-с, с чего начнем? – робко осведомился хозяин кабинета.
– Думаю, со знакомства. Насколько я понял, вы являетесь провиантмейстером Навагинского полка, только вот фамилия ваша…
– Рыжиков… Рыжиков Николай Карпович.
– Ну вот, теперь понятно, – разглядывая полкового интенданта, задумчиво протянул надворный советник. – Итак, хотелось бы для начала проверить состояние складских помещений и заодно ознакомиться с учетными книгами по каждому хранилищу.
По лицу штабс-капитана пробежала едва заметная тревожная тень, но быстро растворилась в поддельной улыбке.
– Как будет угодно. Прошу за мной, – предложил офицер и, выйдя во двор, неспешно направился к цейхгаузам, находившимся под охраной часовых.
Интендантский двор напоминал пятиугольник. Недавно выстроенные склады Кавказской линии выглядели монолитными каменными сооружениями в три этажа с уходящими в землю подвалами. Снизу, со стороны Подгорной слободы, это грандиозное хранилище армейского провианта, амуниции и боеприпасов походило на фортификационное укрепление, способное выдержать любое артиллерийское бомбардирование. Так, собственно, и было.
Осмотрев два десятка помещений, Самоваров внимательно изучил каждую строку в складской книге на интересующую его дату – 1 октября. Но к величайшему своему удивлению, он не нашел какого-либо упоминания о золотом обозе.
– Как вы объясните, господин штабс-капитан, что в учетных книгах, кои были представлены мне для ознакомления, даже не упоминается о том факте, что в ночь с первого на второе октября сего года в один из складов Интендантства поступил на хранение груз следовавшего через Ставрополь персидского обоза? – Самоваров впился в офицера пронзительным взглядом.
