Я пробралась вдоль гребня и пошла сквозь густой лес. Небо над головой сияло множеством звёзд, полная луна освещала верхушки деревьев.

Ну, вот и открытое пространство: передо мной расстилалось дно долины; оно было залито тьмой, но пруд сиял, чистый и круглый, как зеркало. Эта красота была мне внове, и хотя я всё ещё находилась в долине, казалось, будто моё путешествие уже началось. Я спустилась вниз.

У пруда я наполнила бутыль.[21] Питьё придётся экономить; воды должно хватить до той поры, когда я, покинув долину, доберусь до какого-нибудь другого водоёма. Ступив на дорогу, я направилась на север. Груз мой теперь значительно увеличился: к мешку с вещами и ружью прибавилась полная бутыль воды; к тому же в кромешной тьме ничего не было видно. Я прошла до самой вершины Бёрден-хилла и спрятала свою поклажу недалеко от дороги, в яме под кустами. Отметив место воткнутой вертикально веткой, я повернулась и зашагала обратно тем же самым путём, каким пришла сюда.

В моём плане было много слабых мест. Мистер Лумис мог бы, например, заметить моё приближение из окна и выстрелить. Мне придётся подобраться к дому на очень близкое расстояние — так близко я не подходила к нему со дня ранения. Мистер Лумис мог бы разгадать мою хитрость и отказаться покинуть дом. Он мог бы также притвориться, что уходит, а потом вернуться назад и захватить меня во время попытки украсть костюм и тележку. А тогда он меня убьёт, в этом сомневаться не приходилось. Было очень страшно, но я заставляла себя идти вперёд.

Вот и дом. В полумраке неясно вырисовывался его тёмный прямоугольный силуэт; нигде не было видно ни огонька, и случайному путнику представилось бы, что здесь никто не живёт. Я сошла с дороги и завернула за дом. Там под грецким орехом отыскала тяжёлый круглый камень и вытащила из кармана сложенный листок бумаги. Я несколько часов корпела над этой запиской, тщательно подбирая и выверяя слова. Сейчас, в темноте, написанное было едва видно. Скользнув вдоль стены дома обратно, я положила сложенный бумажный листок на веранду перед дверью и придавила его камнем. Мой противник не сможет не заметить моё послание. После этого я ретировалась в укромное местечко около Бёрден-крика.

Записка гласила:

Лёжа в высокой траве под ивами, я следила, как поднимается солнце. Небо над холмами посерело, постепенно, одна за другой померкли звёзды. Из темноты стали выступать контуры построек и растений, вернулись краски. Небо на востоке расцветилось оранжевым, и вскоре край солнца показался над вершинами холмов. Завтра я буду любоваться рассветом в другом, чужом месте...

И тут — как ни готовилась я к этому моменту, он наступил почти неожиданно — открылась дверь и мистер Лумис вышел на веранду. Окинув взором окрестности, он чуть ли не сразу же заметил записку, выдернул её из-под камня и снова торопливо оглянулся вокруг, а после этого скрылся в доме, чтобы прочитать моё послание. Он долго не показывался. Я лежала в траве, не отрывая глаз от двери, и пыталась представить себе ход мыслей своего противника. Вспомнила, когда увидела его впервые — больным и немощным в палатке. Сейчас он выглядел куда лучше: мускулы налились, лицо загорело от работы в поле, хотя и сохранило то напряжённое выражение, которое я на первых порах определила как поэтическое, а теперь считала явным признаком безумия. Впервые за последнее время я находилась так близко от этого человека, и при одной только мысли об этом меня начало трясти от страха.

Но мой план сработал! Когда мистер Лумис снова вышел из дома, под мышкой у него торчала винтовка. Он опять оглянулся по сторонам, однако на этот раз взгляд его, более острый, более сфокусированный, поднялся выше: он знал, что я слежу за ним откуда-то издалёка. Он положил винтовку на веранду — нерешительно, будто раздумывая, не совершает ли ошибку. Вновь обвёл глазами окрестности. Мне показалось, что он вот-вот позовёт меня, но он не стал этого делать, вышел на дорогу и повернул налево, направляясь к южному концу долины.

Меня словно что-то пригвоздило к земле. Я понимала, что надо бежать и хватать тележку, но никак не могла поверить, что мой враг действительно ушёл. Почти пять минут я лежала недвижно в траве и дрожала. Посмотрела на юг: мистер Лумис шагал быстро, ещё мгновение — и скроется из виду. Наверняка не оглянется. Я поднялась на ноги и помчалась к дому.

Я перебежала через поле и дорогу к тележке. Почему-то раньше она мне казалась больше размером; под воздействием погоды краска на ней свернулась и облупилась. Подняв зелёный чехол, я заглянула внутрь. Всё, что было мне нужно, лежало на месте: костюм, упаковки с пищевыми рационами, баллон со сжатым воздухом, даже счётчики Гейгера. Пройдёт совсем немного времени, и моя жизнь будет полностью зависеть от этих вещей; тележка со всем её содержимым — залог моего выживания в чуждом мире. Я стала перед тележкой, взялась за оглобли и подняла их. Они оказались не такими тяжёлыми, как мне представлялось. Я потянула вперёд, колёса легко побежали по густой траве лужайки, и тележка выкатилась на дорогу.

Я шла мимо родного дома. Перед моим мысленным взором вставали картины прошлого; я видела этот дом глазами того ребёнка, каким была когда-то: вот я карабкаюсь по ступенькам, торопясь на ужин, а вот сижу на веранде вечером и любуюсь светлячками. Дедушка раскачивает меня на качелях; а сейчас кто-то запел... Картина более позднего времени: ночь, я сижу на качелях и воспаряю в романтических мечтах, представляя себе свою дальнейшую жизнь... А потом — война. Я ощутила возросшую тяжесть тележки, которую тащила за собой, и прибавила шагу.

Дорога уводила вверх. Колёса сухо шелестели по гудрону. Свежий ветер шевелил траву и листья, бросал пыль мне в лицо. С каждым шагом я, казалось, уходила всё дальше от своей прежней жизни; и однако всё, что попадалось мне на глаза, словно бы сильнее натягивало узы, привязывавшие меня к родной долине. Я миновала остатки старой хижины, угнездившейся на дереве. Как представляла я себе свою жизнь, будучи ребёнком? Вспомнить было трудно, но, во всяком случае, ничто в моём детстве не подготовило меня к тому, что происходило сейчас.

Я обернулась. Дорога была пуста. Интересно, где мистер Лумис, ждёт ли он меня у камня до сих пор? Я представила себе его ярость, когда он обнаружит, что его тележка пропала, что его обвели вокруг пальца. Я так нервничала, что с трудом заставила себя повернуться и зашагать дальше. Попыталась найти поддержку в своём сне: классная комната, лица детишек... Но картинка, не задерживаясь, улетучивалась из моего сознания.

Я направлялась в мёртвую зону. Рядом с дорогой текла речка — она приходила сюда откуда-то снаружи; возможно, где-то там мои пути-дороги ещё пересекутся с нею. Вода была чиста и прозрачна, как всегда, и её журчанье между камнями звучало в моих ушах прекрасной музыкой. И тем не менее всё, чего касалась эта вода, умирало. Я вспомнила Фаро, и на глаза навернулись слёзы.

Я опять подумала о мистере Лумисе. Скоро я увижу его в последний раз. Собственно, этой встречи можно было бы избежать. Я так и хотела сделать; и всё же что-то во мне противилось этому желанию. Это непонятное чувство тяготило, словно гиря, словно вес тележки, упорно тянущей меня назад, тогда как я торопилась вперёд и вверх по дороге. Мне вспомнились лицо моего больного гостя и собственная печаль при мысли о том, что он умрёт. На пастбище внизу замычала корова, словно догадывалась, что я ухожу от неё. Или уже ушла.

Если я встречусь с этим человеком, что я ему скажу? Он будет вне себя от бешенства, захочет убить меня. Сделает всё, чтобы не дать мне уйти. Начнёт запугивать, рассказывать об ужасах мёртвой зоны, об одиночестве пустых дорог и молчаливых полей. Заговорит о трупах в домах и в автомобилях; будет уверять, что другого такого места, как моя долина, нет — он долго шёл, много видел, везде искал. Он будет просить: вернись домой, вернись, вернись, я оставлю тебя в покое, только вернись!..