Юс чувствовал себя скверно. Его знобило, и очень хотелось есть. Пару выданных лепешек и сыр он сглодал за минуту и теперь сидел, скорчившись, обхватив руками колени. Ему не хотелось никуда идти и ничего делать, а только есть, есть, есть, и лежать, чувствуя теплую сытость, и есть снова. Будто внутри копошился ненасытный, жадный зверек, и кричал, и постанывал, и грыз.

Юс не спал почти всю ночь. Палатку дергал и бил ветер, и было очень холодно. Юс сжался в комок в спальнике, надел куртку, трое носков, шерстяную шапку. Не помогло. Холод будто сочился изнутри, из черной ледяной дыры где-то под сердцем. Утром Юс едва смог разогнуть посиневшие пальцы, чтобы удержать в них чашку густого чая с толстым слоем плавающего поверх жира.

Солнце уже спряталось за хребет, и от горы, сверху, от ледников приползла длинная тень, – будто придавила куском мерзлого чугуна. Юс подумал: надо встать. Достать палатку, спальник. Примус. Согреть воды. Хотя бы. Сосчитать про себя: три, четыре. И встать. Но сперва разлепить веки.

– Юс, Юс. Юс! Не спи, не спи! – Нина шлепнула его ладонью по щеке. Его голова вяло мотнулась в сторону. – Не спи, да вот же горе, замерзнешь, как кролик! Вставай! Хочешь пеммикан? Я для тебя специально в альплагере взяла, много, полный рюкзак. На, жуй, жуй!

Она пихала ему в рот бурые соленые кубики.

– На, коньяку хлебни… потихоньку, потихоньку. И еще пеммикану.

– Спасибо, – сказал порозовевший Юс.

– И еще коньяку… ну что, почувствовал себя живее? А теперь давай берись за свой рюкзак, – вон он лежит, – и пошли. Нам сейчас снаружи нельзя. Там, внутри, спокойнее. Пошли же!

Юс покорно взвалил на плечи рюкзак. Позади громко ссорились Есуевы киргизы. Шавер втолковывал им что-то, крутя пальцем у лба. Его люди сидели поодаль, держа автоматы на изготовку.

– В чем дело?

– Потом, – Есуй махнула рукой. – Все – потом. Пока – подальше от этих.

Они вскарабкались на груду бетонных обломков, проползли на четвереньках под нависшей плитой. Есуй зажгла фонарь, осмотрелась.

– Э-э, да тут снегу намело. Дальше нужно.

Они прошли по захламленному коридору направо, поднялись по ступенькам. Есуй заглянула в приоткрытую дверь.

– Порядок. Здесь. У тебя, надеюсь, палатка в рюкзаке? Ставь тут, на полу. У меня вода есть, два литра в бутыли. Можем чаю сделать.

– Не нужно. Коньяк еще есть?

– Есть, – Есуй рассмеялась, – на. Все только не выпей.

Когда Юс, путаясь в собственных пальцах и клюя носом, распустил завязки спальника и залез внутрь, туда следом за ним скользнула и Есуй. И шепнула на ухо: «Ну, куда ты столько на себя напялил? Замерзнешь ведь».

Гора была источена тоннелями, как муравейник. И сочилась водой. Не имперские строители продолбили хаос переплетающихся туннелей, – это сделала за них вода, тысячелетиями протачивая мягкие пласты. Строители лишь доделали, подправили наспех. А теперь вода медленно брала свое. Хлюпала под ногами. Серебристой пленкой одевала стены. Ледяная, медленная вода.

Они шли по коридорам уже много часов. Их было всего шестеро: Шавер, Семен, Юс с Ниной и двое Шаверовых людей. Остальных он оставил снаружи, присмотреть за грузом и киргизами. Хотя в этом, скорее всего, не было никакой надобности. Если киргизы хотели бы уйти, они ушли бы. Вместе с караваном. И горстка Шаверовых людей их не остановила бы. К тому же появились местные. Они приехали утром, дюжина верховых с винтовками. Юс видел их. Видел, как их встретили Есуевы киргизы. Он проснулся на рассвете оттого, что веки пощекотал свет. Серый, осторожный. Юс выполз из спальника, стараясь не потревожить мерно посапывающую Нину, натянул комбинезон, выбрался из палатки. Свет падал сверху и сбоку из узких, глубоких окошек-бойниц, глядящих на восток. Юс поднялся по короткой винтовой лесенке в крохотную комнатушку с ржавой пулеметной станиной посреди, заглянул в амбразуру – и увидел под собой хлопочущих вокруг костра киргизов и обрюзгшего, одетого в засаленную пятнистую униформу человека с камчой в руке, сидящего на расстеленном ковре. Киргиз, кланяясь, поднес ему пиалу с чаем.

– А, это за мной, – сказала Есуй. – Ну, не дергайся так, Юс, это всего лишь я. По мою душу явились. Они считают меня ведьмой. Думают, будто я приворожила их бия. Нас будут ждать – и здесь, и у всех известных им выходов.

– Так как же мы будем возвращаться?

– Не знаю. Знает наш общий друг с револьвером на боку. Наверняка он не захочет идти назад пешком. Так что гляди за ним в оба.

– Буду, – пообещал Юс. Нина обняла его сзади, тихонько поцеловала в затылок.

– Пойдем, чего на них смотреть. Если б пулемет был еще здесь… – она рассмеялась. – Но пулемета у нас нет, а есть только примус, и скоро будет чай. Пошли.

Допить чай им не дал Семен. Явился, грохоча ботинками по лестнице, объявил громогласно:

– Це я! Нэ треба стреляты!

– А с чего ты взял, что мы собираемся стрелять? – спросила Нина.

– А холера вас знае, – буркнул тот в ответ. – Збырайтеся, часу брак.

– Ну, хоть чаю нам попить дай. Не можем мы голодные.

– Пице, только швыдко. Чекаемо на вас за первшае брамой.

– Не повезло нам с Вергилием, – сказала Нина ему вслед.

Она достала из своего рюкзака черный продолговатый ящичек, раскрыла. Разложила на расстеленной куртке черные, глянцевито поблескивающие детали.

– Ты стрелять умеешь?

– Не очень, – ответил Юс.

– Тогда чай завари.

Под ее пальцами детали вщелкивались, ввинчивались друг в друга. Потом она достала из рюкзака темный, затянутый в пленку пенал. Ударив ладонью, вогнала на место, в короткий кривой прикладец.

– Готово. А чай?

– И чай.

– Хорошо. А вот это тебе, – она протянула ему темные очки в массивной оправе. – Там, внизу, от них проку почти нет. Но, по крайней мере, будешь видеть, кто в тебя стреляет. И меня ни с кем не спутаешь.

Они все время спускались вниз. Вниз, вниз, вниз. Протискивались в проломы, ползли на четвереньках по трубам, путаясь в обрывках кабелей. Семен подолгу рассматривал каждую новую комнату. Искал цифры на стенах, сверялся со своей бумажкой. Вода сбегала по ступенькам, клокотала, проваливаясь в шахты. Сперва воды было по колено, потом по пояс, по шею. Сверху капало – будто долбило по темени льдинками. Юс считал шаги. Отсчитав очередную тысячу, доставал из кармана фляжку. Отхлебывал, вздрагивая от вязкого огня, медленно ползущего по пищеводу. Отдыхали, забравшись на огромную решетчатую станину, высовывавшуюся из воды посреди огромного зала, будто скелет ящера.

– Хутка ужо, – объявил Семен. – Хутка.

– Куда уж быстрее! – Шавер выматерился.

– Ну, хлопче, не лякайся. Щэ два зала, и вниз.

– С аквалангом, что ли?

– Может, и с аквалангом.

Когда снова ступили в воду, Нина шепнула Юсу на ухо: «Скоро. Смотри за мной».

В последний зал они вплыли. Пол внезапно исчез под ногами, Юс забарахтался, забил руками, стараясь отцепить рюкзачные лямки, чувствуя, как течение крутит, несет его. Больно ударился костяшками о металл. Ухватился. Перебирая руками, прополз вперед. Увидел конус желтого света, тыкающегося влево-вправо.

– Юс! Юс!

– Здесь я, здесь, – выговорил хрипло.

– Сюда иди, сюда! Здесь мелко.

Завернул за угол – точно, пол. По колено. Пошел к желтому свету впереди.

– Ты цел? – спросила Нина.

– Да, воды только нахлебался.

– Ты отойди вон туда, за ту вон перегородку. И рюкзак сними. Сейчас рвать будут.

Семен с Шавером суетились возле большого стального короба, вделанного в стену. Прилепляли пакеты, тянули проводки.

За перегородкой вверх уходила винтовая лестница. Юс уложил на ее ступеньки рюкзак, присел рядом. Отхлебнул из фляжки. Там осталось совсем немного, еще на пару глотков. Снял с кисти темляк фонаря. Надел очки. Сквозь них свет фонарей казался нестерпимо ярким – зелено-желтая, брызжущая, расплавленная лава. А рядом с ним – смазанные, красноватые силуэты людей.

Семен крикнул: «Жысь! » Грохнуло – несильно, толкнув неподатливый воздух. Будто ветер распахнул дверь. Плеснула в стену волна. Юс подождал немного, осторожно выглянул. Впереди маячили два тускло-красных силуэта. Поодаль – еще один, угловатый, несуразный.