И тогда стали распространяться какие-то невероятные слухи. Президент отказался подписать указы; он совершил самоубийство; войскам было приказано стрелять; в конце концов выборы так и не состоялись; кто-то сказал, что Саврола был арестован, и его схватили в здании Сената. Другой человек сообщил, что его убили. Шум толпы превратился в глухой нестройный ропот растущего гнева.

Наконец был получен ответ. На площади привлекал внимание один дом, который был отделен от Палаты представителей лишь узкой улицей, свободной от транспорта. Ее охраняли войска. На балконе этого дома снова появился молодой человек по фамилии Море, член Гражданского Совета, и его приход вызвал шквал нечеловеческих криков, охвативших огромную толпу. Он поднял руку, призывая людей к спокойствию, и через несколько мгновений его слова стали слышны тем, кто находился поблизости.

– Друзья, вы преданы. Мы стали жертвами жестокого обмана. Надежды, которые мы лелеяли, вдребезги разбиты. Все было сделано напрасно. Мы обмануты! Обмануты! Обмануты!

Отрывки из его страстной речи были услышаны в самом центре возбужденной толпы. И тогда он провозгласил слова, которые были услышаны тысячами людей, и тысячи собравшихся повторили их:

«Право на регистрацию гражданства попрано, и фамилии более половины избирателей вычеркнуты из списков. О, народ Лаурании, ты должен знать об этом!»

Толпа моментально замолчала, а потом стал слышен душераздирающий стон, в котором были выражены ярость, разочарование и решимость множества людей.

В этот момент президентский экипаж, запряженный четырьмя лошадьми, в сопровождении форейтора, одетого в ливрею республиканцев, а также эскорта улан, двинулся к основанию лестницы, в то время как из здания парламента появилась удивительная фигура. Это был мужчина, одетый в изумительно красивую форму генерала армии Лаурании голубого и белого цветов; на его груди сияли медали и ордена; его умное мужественное лицо было спокойным.

Он остановился на минуту, прежде чем подняться в экипаж, словно желая дать толпе возможность свистеть и гудеть, чтобы люди в конце концов успокоились. Он хладнокровно разговаривал со своим спутником сеньором Лоуве, министром внутренних дел. Один или два раза он обратился к обезумевшей толпе, а затем медленно спустился по ступенькам. Лоуве был намерен сопровождать его, но он услышал рев толпы и вспомнил о неотложных делах в Сенате; таким образом его спутник остался один. Солдаты достали оружие. Люди ревели от ярости. Конный офицер, сдерживавший свою лошадь, напоминал винтик какой-то безжалостной машины. Он отдал приказ своему подчиненному. Несколько отрядов пехотинцев начали дефилировать от боковой улицы, расположенной справа от правительственного здания. Они шеренгами продвинулись на участок, частично захваченный толпой.

В сопровождении отряда уланов президент вошел в экипаж, который немедленно начал быстро двигаться. Как только экипаж оказался на краю открытого участка, толпа неистово рванулась вперед. Охрана встала на защиту президента.

– Отступить назад! – скомандовал офицер, но на него не обратили ни малейшего внимания.

– Вы намерены отойти или мы сами вас подвинем? – повторил он, переходя на крик.

Однако толпа не отступила ни на дюйм.

Людям угрожала неминуемая опасность.

– Мошенник! Предатель! Лжец! Тиран! – раздались возгласы из толпы.

Люди употребляли и многие другие выражения, о которых неприлично писать.

– Верните наши права – это вы их украли!

И тогда кто-то позади толпы выстрелил в воздух из револьвера. Эффект был поразительным. Уланы оставили свои позиции и бросились вперед. Крики ужаса и ярости раздавались со всех сторон. Люди мчались, преследуемые отрядами кавалеристов; некоторые падали на землю и были раздавлены насмерть; других сбивали с ног и калечили лошади; третьих пронзали копья солдат. Это было ужасное зрелище. Те, кто стоял сзади, швыряли камни, некоторые стреляли в воздух из пистолетов. Президент оставался невозмутимым. Стройный и несгибаемый, он взирал на всю эту бойню, как люди смотрят на лошадей, участвующих в гонках, когда ставки не сделаны. Его шляпа была сбита, и струйка крови, стекавшая по его щеке, свидетельствовала о том, что ему был нанесен удар камнем. В течение нескольких моментов он не мог принять решение. Толпа могла бы штурмовать экипаж и разорвать его на кусочки! Ведь были и другие, более легкие способы умереть. Но благодаря дисциплине войск удалось преодолеть все трудности. И случилось так, что поведение этого человека заставило врагов подчиниться ему. Толпа отступила, все еще продолжая свистеть и улюлюкать.

Тем временем офицер, командовавший пехотой у здания Парламента, был встревожен натиском людей, устремившихся к экипажу президента. Он решил отвлечь толпу.

– Мы вынуждены будем открыть огонь, – доложил он майору, находившемуся рядом с ним.

Этот офицер хоть и был ниже званием, но представлял другое ведомство и был, по-видимому, наделен более широкими полномочиями.

– Отлично! – ответил майор. – Это позволит нам завершить наши эксперименты по прорыву сквозь толпу. До сих пор мы пытались использовать пули с мягкими наконечниками. Это очень ценный эксперимент, сэр.

И затем, повернувшись к воинам, он отдал несколько приказов.

– Очень ценный эксперимент, – повторил он.

– Все это довольно дорого, – сухо заметил полковник. – И половины войск будет вполне достаточно, майор.

Раздался лязг затворов, это заряжались винтовки. Люди, стоявшие в первых рядах напротив войсковых цепей, немедленно начали неистово бороться, пытаясь укрыться в глубине толпы, чтобы избежать угрозы оружейного залпа. Лишь один мужчина в соломенной шляпе стоял с гордо поднятой головой. Вдруг он бросился вперед.

– Ради бога, не стреляйте! – закричал он. – Проявите милосердие! Мы разойдемся.

В какой-то момент наступила пауза, потом был отдана четкая команда и раздался оглушительный залп. Послышались стоны и крики. Мужчина в соломенной шляпе откинулся назад и упал на землю; другие люди тоже упали и молча лежали в странных искаженных позах. Все люди, за исключение воинов, разбежались; к счастью было много выходов с площади, и через несколько минут она стала почти пустынной. Экипаж президента продвигался сквозь расступавшуюся толпу к воротам дворца, охраняемым солдатами. Он добрался до него в безопасности.

Наконец все закончилось. Дух толпы был сломлен, и вскоре огромная площадь Конституции стала почти пустой. На земле валялись сорок трупов и некоторые использованные патроны. Эти люди сыграли свою роль в истории человеческого развития и забылись живыми людьми. Тем не менее солдаты подобрали пустые гильзы, и вскоре на это место приехали полицейские с тележками и собрали другие вещи. И снова в Лаурании воцарились тишина и покой.

Экипаж в сопровождении охраны проехал через древние ворота по широкому двору к входу во дворец. Президент вышел из экипажа. Он глубоко понимал важность сохранения доброй воли и поддержки армии. Тогда он немедленно подошел к офицеру, который был командиром улан.

– Я надеюсь, что никто из ваших воинов не был ранен, – сказал он.

– Ничего серьезного, генерал, – ответил офицер.

– Командуя отрядом воинов, вы проявили великую мудрость и отвагу. Об этом будут помнить. Но, вероятно, легко руководить смелыми людьми; они, кстати, тоже не будут забыты…

Президент хотел добавить еще что-то, но его отвлекло мимолетное движение, которое он уловил краем глаза.

– О, полковник, вы правильно сделали, что пришли ко мне. Я ожидал некоторых волнений среди недовольных слоев общества, как только стало известно, что мы были полны решимости поддерживать закон и порядок в государстве.

Эти последние слова были сказаны смуглому, загорелому мужчине, который вошел во двор через боковые ворота. Полковник Сорренто, как звали незнакомца, был военным начальником полиции. Занимая эту важную должность, он одновременно выполнял обязанности министра обороны республики. Правительство уполномочило гражданскую власть немедленно прибегать к оперативной и эффективной помощи военных, если необходимы или желательны строгие меры. Такой порядок соответствовал духу времени. Обычно Сорренто был спокойным и невозмутимым. Он участвовал во многих сражениях и испытал на себе жестокость и беспощадность войны. Несколько раз он был ранен, и его считали смелым и твердым человеком. Но есть что-то ужасающее в концентрированной ярости толпы, и по манере поведения полковника было видно, что он не был равнодушен к происходящему.