Не было сомнений и в том, что окружавшее их безмолвие точно воспроизводило состояние мира за энтропическим барьером. Надо всем вокруг довлела великая тишь, и Странники примолкли, подавленные ею, чувствуя себя муравьями на ступенях гигантского храма.

Каменные обломки, окружавшие их, казались размером с небольшую гору — ничуть не меньше, чем плиты Стоунхенджа. Они громоздились вокруг в беспорядке; и именно это отсутствие правильности наводило на жутковатую мысль о некоей могучей непостижимой силе, бросившей их сюда.

Глыбы отбрасывали черные резкие тени, и под желтоватым редким покровом облаков они казались чем-то промежуточным между органическим и неорганическим мирами, чем-то, не принадлежащим ни царству минералов, ни царству живого.

Лежащие за гранью времен, они как будто впитали в себя все бесконечные формы жизни, которым еще предстояло когда-то возникнуть на Земле. Эти аморфные глыбы таили в себе слонов, тюленей, моржей, диплодоков, жуков, черепах, улиток, птичьи яйца, летучих мышей, акул, пингвинов. И там же можно было отыскать отдельные части человеческих тел: позвоночники, тазовые кости, грудные клетки, зародыши костей рук и коленных чашечек. Все было различимо — и вместе с тем сплавлено воедино, как воплощение родовых мук природы. Глыбы были разбросаны по всей равнине, насколько хватало глаз, и казалось, покрывали всю планету.

Странники безмолвно смотрели на это, и ими овладел страх, болезненно граничивший с радостью. Никто до сих пор не проронил ни слова. И ничего удивительного, ведь для этих глыб будущего бытия не имелось подходящего названия.

Буш заметил, что Леди-Тень снова появилась между ними.

— Так вот оно, начало начал, — проговорил Буш, первым нарушив молчание.

— Нет, это — общий конец, — возразил Силверстон. — Не удивляйтесь, — упредил он их возражения. — Мы не промахнулись: это и впрямь криптозойская эра. Только стоит она не в начале, а в самом конце ленты истории Земли.

И он поведал спутникам вот что…

— Я должен рассказать вам о революции в мышлении — такой ошеломляющей, что вряд ли кто-нибудь из вас воспримет ее правильно и тем более свыкнется с ней. Поколение Эйнштейна было попросту неспособно вписаться в крутой поворот, перед которым оно оказалось; а мы с вами сейчас стоим на пороге перемен куда более грандиозных.

Заметьте: я сказал «революция в мышлении», постарайтесь помнить это выражение в течение моего рассказа. То, что я предлагаю вашему вниманию, — не выворачивание наизнанку всех известных раньше законов природы, хотя, наверное, будет похоже на то. Наши заблуждения до сих пор крылись в глубине сознания человека, а не в окружающем его мире.

Хотя то, о чем я вам поведаю, вам сперва покажется абсурдным, скоро вы перемените мнение. Ведь вам всем известно, как мы воспринимаем внешний мир — будь то Вселенная, ноготь или капустная грядка. Мы воспринимаем мироздание с помощью чувств. Иными словами, мы знаем только внешний мир вкупе с нами в качестве наблюдателя, Вселенную вкупе с наблюдателем, капустную грядку вкупе с наблюдателем, и так далее. Но ведь при любом восприятии через наши чувства абсолютно неизбежны искажения. Человечество даже не заметило, как возросла степень этого искажения, и потому основало на нем здание науки и цивилизации.

Вот вам вступление к моей теории. А теперь коротко и ясно расскажу, в чем же заключается переворот в мышлении.

Работая с Энтони Уинлоком (в последнее время, правда, наши исследования шли отдельно), я раскрыл истинную природу подсознания. Подсознание, как известно, — древняя суть и основание мозга; оно было еще до превращения человека в разумное существо. Сознание же — образование куда более позднее. И есть веские основания предполагать, что прямым назначением сознания было скрыть от человека истинную природу Времени. Теперь имеются неопровержимые доказательства — впрочем, они всегда существовали — тому, что время движется в направлении, обратном тому, в каком видим его течение мы.

Вы, конечно, знаете, как Уинлок вытащил опорный камень из-под теории единонаправленного времени. Меня же всегда занимало в основном человеческое сознание. Но, скажу еще раз, наши изыскания в этой области ясно определили, что время движется «вспять», как сказали бы вы.

Уинлок и я отталкивались от одной и той же идеи, да и та вовсе не нова. Она начала зарождаться уже у Зигмунда Фрейда. Он упомянул как-то, что бессознательные процессы в мозгу лежат вне течения времени. Как камень в реке. «Бессознательное», по его определению, и есть пародия на то, что мы зовем подсознанием. Читая Фрейда дальше, мы узнаем следующее: «Насильно подавляемые чувства и инстинкты с течением времени остаются неизменными».

В следующем после Фрейда веке — двадцатом — трещина между сознанием и подсознанием переросла в бездонную пропасть. И, как водится, об этой задавленности временем первыми завопили художники — Дега и Пикассо, а в придачу писатели — Томас Манн, Пруст, Уэллс, Джойс и прочие. От них не отставали ученые, открыв миру миллисекунды, наносекунды и аттосекунды. И в нашем столетии мода на эксперименты со временем отнюдь не устарела: нововведения — мегасекунды и гигасекунды — были приняты и тут же подхвачены на щит. Никто теперь не найдет абсурдным утверждение, будто возраст Солнечной системы сто пятьдесят тысяч терасекунд. Вы читали роман нашего знаменитого Марстона Орстона — ну, тот, где в четырех миллионах слов описываются действия девушки, раскрывающей окно?

Все это — яркие примеры титанических усилий, которые сознание и разум затрачивают на подавление человеческого подсознания. Но результаты моих изысканий положат конец господству заблуждений. Само собой, все это произойдет не в мгновение ока: я только завершил то, что начали задолго до меня, а люди наверняка не сразу осознают верность плодов столь длинного пути. Еще в четвертом веке святой Августин писал следующее: «In te, aime meus, tempora metior» — «Тобою, разум, измеряю время. Но меряю не то, что оставляет след. Только сам след я измеряю, когда думаю, что измеряю время. Таким образом, либо след этот и есть само время, либо я не измеряю время вовсе». Как видите, Августин был всего на шаг от истины, как это часто случается с гениальными людьми: ведь гений ближе всего стоит к подсознанию.

А теперь — особое внимание. Все, что вы только что слышали, я рассказал, оперируя старыми понятиями — к которым все мы привыкли. Но теперь я перескажу то же самое по-новому, согласно единственно верной концепции Времени. Привыкайте — этому вы наверняка будете учить своих детей!

Итак, со дней Уинлока и Силверстона сознание истинной природы времени было утеряно, и постепенно восторжествовало мнение, что время обратнонаправленно. Так как истина пока еще лежала у самой поверхности, это стало эпохой всеобщих волнений и исканий. Ученые ломали премудрые головы, изобретая новые временные единицы, а один из писателей того же века, Орстон, начинил свой роман в четыре миллиона слов о девушке, раскрывающей окно. Прочие писатели вроде Пруста и Манна, художники вроде Пикассо провозглашали концепцию-обман, которая уже довлела над обществом. Многие в те времена, не в силах поверить в обратное течение времени, кончали дни в психиатрических больницах.

Темпы жизни общества постепенно замедлялись, мало-помалу выходили из употребления транспортные шедевры — самолеты и автомобили. В следующем, еще более вялом веке психоаналитик Фрейд сделал последнюю отчаянную попытку разорвать порочный круг и совсем близко подобрался к истине. Но после него сама идея подсознания подернулась дымкой и покрылась пылью забвения.

С веками численность населения планеты упала, и лишь изредка, может, раз в столетие, у кого-нибудь появлялся вдохновенный порыв, рывок в направлении истины. Так было и с упомянутым мною Августином.

Вот, друзья мои, как обстоят дела. Я еще не объяснил вам многого, очень многого — но я вижу, даже уже сказанное мной не укладывается у вас в головах. Поэтому прежде чем продолжить, я буду рад ответить на любые вопросы.