— А я здесь уже года два. Во всяком случае, в настоящем я не бывал два года, а может, даже два с половиной… Но до сих пор пытаюсь привыкнуть к мысли о том, что скоро эта рыба-пешеход заляжет в вечную спячку на красный песчаник, и к нашему времени…
— Мы сейчас двигаем в юрский период, — предводитель наверняка относился к тем, кто слышит только себя самого, и то, что непосредственно его касается. — Тебе когда-нибудь случалось там бывать?
— Само собой. Тамошняя пустыня постепенно превращается в ярмарочную площадь или что-то вроде.
— Ну, мы-то найдем себе местечко, а не найдем — расчистим.
К палаткам группа возвращалась уже вместе с Бушем. Дорогой выяснилось, что худощавого предводителя зовут Лэнни, остряка — Питом, а девушку — Энн (она считалась девушкой Лэнни). Буш назвал свою фамилию, решив ограничиться этим.
Всего в отряде было шесть мужчин, все на мотоциклах, и четыре девушки, Странствующие по девонийским пустыням на задних сиденьях машин. Все они, исключая разве Энн, были весьма неказисты. Компания принялась возиться с мотоциклами, только Буш праздно присел в стороне. Он огляделся, ища свою Леди-Тень, но та исчезла. Возможно, она яснее других поняла, почему Буш пристроился к группе.
Единственный из пришельцев, показавшийся Бушу мало-мальски интересным, был намного старше остальных. Его неестественно черные волосы наверняка были крашеными. Под длинным носом кривился рот, который невольно привлекал к себе внимание. Человек покамест не раскрывал своего примечательного рта, а молча и сосредоточенно разглядывал Буша.
— Говоришь, что странствуешь уже третий год? — спросил Лэнни. — Ты миллионер, что ли?
— Художник. Живописец и группажист. Я создаю пространственно-кинетические группажи — если вы представляете, что это такое. А официально работаю в Институте Уинлока, куда вскоре и вернусь.
Лэнни, хмыкнув, вызывающе сощурился:
— Заливаешь. Не можешь ты работать в Институте. Они посылают сюда только статистов, да и тех самое большее месяцев на восемнадцать. Я, что ль, не знаю? А чтоб на два с половиною года… Нечего мне голову морочить!
— Верно, меня послали на восемнадцать месяцев, но я… Я просто застрял тут еще на год, вот и все.
— М-да. Пустят тебя тогда на шнурки для ботинок — прямо на Стартовой.
— Ну уж нет! Если хочешь знать, я — один из самых опытных Странников. Мне однажды удалось даже приблизиться к историческим временам, чего пока еще никто не может. Так что им придется поискать для шнурков чью-нибудь другую шкуру.
— Ха! Сейчас-то ты к ним не ближе нашего, торча здесь, в девоне. Так я тебе и поверил.
— Не верь, пожалуйста, кто тебе мешает.
Бушу надоело переливать из пустого в порожнее, и он вздохнул с облегчением, когда Лэнни сердито отвернулся.
В разговор вмешался один из «молокососов»:
— Весь год мы работали как проклятые на «зелененькие», потом тренировки и все такое; вот наконец-то прибыли сюда… И до сих пор не верится, что мы — тут.
— И правильно не верится: практически нас тут нет, в этом измерении и в этом времени. Вселенная — она здесь, а мы — нет. В Странствиях Духа еще много такого, до чего пока не дойти нашим разумом, — Буш произнес это тоном воспитателя, объясняющего малышу, как держать ложку. Сам он все еще не стряхнул с себя неловкости, вызванной предыдущим разговором.
— Может, нарисуешь нас? — спросила Энн. Единственная реакция на род его занятий.
Буш заглянул ей в глаза и подумал, что правильно расценил их выражение.
— Если вы заинтересуете меня — пожалуйста.
Ему было все равно, что ответят. Он разглядывал Энн, пока она не отвела взгляд. Художнику показалось, что он физически ощущает ее присутствие… Здесь ни до чего не дотронешься, это верно, но ведь она была из его времени.
Кто-то из группы решил прояснить род занятий своих товарищей:
— Мы все, кроме Энн и вот Джози, кантовались на Бристольской Станции временных исследований. Слышал про такую?
— Ага. Там мой группаж в фойе. Может, помните — стоит при входе, с подвижными лопастями, называется «Траектория Прогресса».
— Ха, та самая адская штучка! — презрительно выдав эту оценку шедевру Буша, Лэнни швырнул недокуренную сигарету в море. Она лежала на волнах (вернее, над волнами), помигивая, пока не погасла из-за недостатка кислорода.
— А мне та хреновина нравится, — ввернул Пит. — Похожа на пару будильников, которые врезались друг в друга по ночному времени и подают сигнал SOS! — он захихикал, но его не поддержали.
— Нечего ржать над своими шуточками — на это есть другие, — резко оборвал Буш.
— А ты давай, вали отсюда, — неожиданно рявкнул Лэнни. — Тоска берет от твоих заумных речей. Так что мотай, пока ноги на месте!
Буш медленно поднялся с земли. Немного удовольствия получить взбучку, а все в этой кампании, исключая самого Лэнни, были здоровяками.
— Если вам не нравятся мои темы для разговора, могли бы предложить свои.
— Да у нас от тебя уже мозги набекрень! Один твой «вечно красный песчаник» чего стоит!
— Все, что я сказал, — чистая правда. — Буш указал на человека с крашеными волосами, который стоял чуть поодаль. — Спроси у него или у своей подруги… Все, что вы здесь видите, к две тысячи девяностому году спрессуется в несколько футов красного камня. Все: галька, рыбы, растения, солнечный и лунный свет, сам здешний прозрачный воздух — все вберет в себя красная глыба, кажущаяся мертвой. Если ты впервые об этом слышишь, если тебя не трогает поэзия всего этого — зачем же тогда годами копить деньги на Странствие?
— Ничего такого я не говорил, не заводись. Я сказал только, что ты мне до смерти надоел.
— В чем, в чем, а во впечатлениях относительно друг друга мы совпадаем.
Они оба уже зашли слишком далеко, чтобы остановиться без постороннего вмешательства. Энн пришлось на них прикрикнуть, а потом в перепалку встряла толстушка Джози:
— Он думает как художник, ведь правда? — она в основном обращалась к черноволосому человеку постарше. — В том, что он сказал, и вправду что-то есть. Мы не замечаем здесь даже того, что постоянно у нас перед глазами.
— Увидеть и познать чудо может каждый, — раздался ответ. — Только многие страшатся этого.
— Я имела в виду: вот море, из которого все вышло, а вот мы. — Джози с трудом продралась сквозь абстрактное замечание, постичь которое с ее интеллектуальным багажом было не так-то просто. — Ну и, я стою тут, смотрю на воды моря и никак не отделаюсь от мысли, что это — конец мира, а не его начало.
Буш с изумлением понял, что нечто подобное уже приходило ему в голову несколькими часами раньше. Просто замечательная идея; Буш подумал было, не переключиться ли ему со светловолосой девушки на эту.
Все остальные насупились, пытаясь принять глубокомысленный вид. Но Лэнни внезапно вскочил в седло, дернул стартер, и машина рванулась прочь.
То, что ни песчинки не шевельнулось под колесами, повергало в прах все физические законы. Их маленькую группу ограждала невидимая, но непреодолимая энтропическая стена. Четверо товарищей Лэнни тоже оседлали мотоциклы, и двое из девушек заняли места позади. Ни слова не говоря, они сорвались с места и устремились к пустынной равнине, над которой птица-ночь уже распростерла свои крылья. Смеркалось; прибрежный ветерок ерошил листья. Буш остался на холме со Странниками постарше, Джози и Энн.
— Вот вам и ужин в кампании, — мрачно подвел он итог. — Если вам не нравится мое общество — пожалуйста, я ухожу. Я обосновался там, неподалеку.
Он неопределенно махнул рукой, косясь в то же время на Энн.
— Не бери в голову придирки Лэнни, — попыталась успокоить его Энн. — Он — человек настроения.
Буш подумал, что еще не встречал такой отличной фигуры; правда, девушка была давненько не мыта, — но даже это соображение не помогло ему унять внутреннюю дрожь. В энтропической изоляции до Странников не доходят звуки, запахи и ощущения из внешнего мира. Другое дело — человек из Твоего собственного времени: тут все в порядке. Что же касается этой девушки… У Буша вдруг появилось полузабытое ощущение, вернее, предвкушение, — такое случалось, когда его внезапно приглашали на банкет. И еще что-то смутное и непонятное маячило в его душе, чему он, Буш, еще не мог подобрать названия.
