«А! – коротко ответила леди Изабель, приподняв голову и полуприкрыв глаза (что заставило Роджера Вула боязливо поморщиться). – Значит, вы считаете, что исполнители из „Девятой труппы“ – всего лишь люди, притворяющиеся инопланетянами?»

Сиборо пожал плечами: «Ничего не могу сказать с уверенностью. Всем нам приходилось присутствовать на представлениях, казавшихся чудесными и таинственными – но все мы знаем, что это впечатление создавалось искусной манипуляцией и сценическими трюками. В сегодняшних исполнителях я не заметил ничего бесспорно нечеловеческого. Если бы вы сказали, что они – выпускники Академии кикимор-пересмешников из богом проклятого приюта для помешанных на планете Проциона, у меня было бы меньше оснований вам не поверить».

«Глупости!» – отрезала леди Изабель тоном судьи, выносящего окончательный приговор.

Сиборо хмыкнул и подчеркнуто отвернулся. Торп не сдержал нервный смешок: «Вы глубоко несправедливы! Все мы – люди, все мы смертны, каждому из нас приходится искать свою дорогу в непролазной темной чаще сомнений. Бернарду Бикелю, вероятно, известны…»

Леди Изабель прервала его возгласом, выражавшим высшую степень раздражения. «Не произносите при мне имя этого самонадеянного позёра! – приказала она. – Все его так называемые „мнения“ – поверхностное пустословие!»

«Бикеля повсеместно считают лучшим специалистом по сравнительному музыковедению, – холодно процедил Сиборо. – Мы не можем не учитывать его взгляды».

Леди Изабель вздохнула: «Чего еще можно было ожидать?»

Тем временем, занавес снова поднялся.

«Девятая труппа» представила нечто вроде празднества на лоне природы. Наряженные в розовые, зеленые и желтые блузоны с голубыми узорами, забавные фигуры напоминали то ли фей, то ли арлекинов. Как прежде, никакого сюжета, по-видимому, не было, и в перемещениях исполнителей нельзя было заметить никакой четкой закономерности. Изящный музыкальный аккомпанемент – стрекочущий, щебечущий, позвякивающий – время от времени подчеркивался хрипловатым гулом, словно издали доносился рев штормовой сирены или кто-то дул в огромную раковину. Фигуры сновали справа налево и слева направо, удаляясь и приближаясь – что это было? Павана? Буколическое торжество? Очевидно бесцельное движение, реверансы, легкомысленные антраша и пробежки вприпрыжку продолжались без какого-либо развития, без каких-либо заметных изменений, но в какой-то момент зрители внезапно прониклись уверенностью в том, что происходившее у них перед глазами не было фарсом или утонченным развлечением: зал наполнился предчувствием чего-то мрачного и кошмарного, вызывавшего душераздирающую печаль. Светильники постепенно тускнели, и театр погрузился в темноту. Ослепительная сине-зеленая молния озарила «Девятую труппу» – фигуры застыли на сцене во внимательно-вопросительных позах, словно ошеломленные загадкой, ими же предложенной вниманию публики. Музыка умолкла, светильники зажглись, занавес упал.

«Любопытно, любопытно! – бормотал Торп. – Хотя рудиментарно до расплывчатости».

«Явное отсутствие дисциплины, – отозвался Сиборо. – Достойное похвалы воодушевление, дерзкая попытка освободиться от традиционных ограничений – но, как вы заметили, незрелая, недостаточно кристаллизовавшаяся».

«А теперь позвольте мне откланяться, мадам Грэйс, – сказал Торп. – Чрезвычайно благодарен за ваше приглашение». Критик слегка поклонился в сторону Роджера: «Всего хорошего».

Эльджин Сиборо также произнес несколько церемонных фраз, и журналисты удалились.

Леди Изабель поднялась на ноги: «Шуты гороховые! Пойдем, Роджер».

«По всей видимости, сегодня нам не по пути, я уже договорился…» – начал было отказываться Роджер.

«Ни с кем ты ни о чем не договаривался. Отвези меня на званый ужин к Лилиэн Монтигль».

Роджер Вул подчинился. Он во многом – практически во всем – зависел от щедрот своей тетки, в связи с чем находил полезным оказывать ей различные не слишком обременительные услуги. Выйдя из ложи, они поднялись в лифте на крышу; из многоэтажной стоянки подали скромный небольшой аэромобиль Роджера, марки «Херлингфосс». Отказавшись опереться на предложенную руку племянника, леди Изабель величественно взобралась на переднее сиденье.

Лилиэн Монтигль жила за рекой в древнем дворце, переоборудованном согласно современным представлениям о комфорте. Лилиэн, почти не уступавшая богатством леди Изабель Грэйс, славилась умением устраивать тщательно продуманные развлекательные вечеринки; сегодняшний прием, однако, носил сравнительно неофициальный характер. Исключительно по наивности – или движимая злорадным умыслом – Лилиэн пригласила на тот же ужин Бернарда Бикеля, выдающегося музыковеда, космического скитальца, лектора и бонвивана.

Когда ее представили этой знаменитости, леди Изабель едва заметно поджала губы и ни словом не упомянула о своих взаимоотношениях с Адольфом Гондаром и «Девятой труппой» с планеты Рлару.

Щекотливый вопрос этот, однако, был неизбежно затронут – бросив шаловливый взгляд в сторону леди Изабель, Лилиэн Монтигль собственной персоной поинтересовалась, присутствовал ли господин Бикель на спектаклях, вызвавших такой переполох.

Бернард Бикель с улыбкой покачал головой. Еще не пожилой человек приятной наружности, с седеющей шевелюрой стального оттенка и жесткими усами «щеткой», Бикель излучал непринужденную обаятельность: «Я наблюдал их выступление пару минут по телевизору. Оно не вызвало у меня особого интереса. Боюсь, на старой доброй Земле скучающая публика готова гоняться за любой новизной – все необычное сразу становится модным и столь же молниеносно забывается. Тем лучше для их антрепренера, Адольфа Гондара – постольку, поскольку бездельники и пошляки готовы ему платить, с его стороны было бы глупо этим не пользоваться».

«Уважаемый господин Бикель! – притворно удивилась Лилиэн Монтигль. – Возникает впечатление, что вы сомневаетесь в подлинности происхождения знаменитой труппы!»

Музыковед снова понимающе улыбнулся: «Могу сказать только одно: я никогда не слышал о планете Рлару – не уверен даже в том, как правильно произносится это наименование. При этом, как вам известно, я побывал во многих уголках Галактики».

Сидевшая напротив молодая особа порывисто наклонилась над столом: «Но послушайте, господин Бикель! По-моему, вы ужасно несправедливы! Вы даже не были ни на одном из их представлений! А я была, и я в полном восторге!»

Бернард Бикель пожал плечами: «Адольф Гондар – кто бы он ни был и каково бы ни было происхождение его труппы – без сомнения, фантастически одаренный балаганщик».

Леди Изабель прокашлялась. Роджер откинулся на спинку стула: зачем беспокоиться, зачем напрягаться? Будь что будет: пользуясь преимуществами возраста, пола и умения внушать трепет окружающим, леди Изабель, как правило, с достоинством выходила из положения, повергнув в прах оппозицию. «Не могу с вами согласиться, – произнесла леди Изабель. – Адольф Гондар ничего не понимает в организации спектаклей, хотя, судя по всему, будучи капитаном космического корабля, он неплохо разбирается в том, что непосредственно относится к его профессии».

«Даже так? – одна из бровей Бернарда Бикеля выгнулась вопросительной дугой. – Это обстоятельство, конечно, делает его утверждения еще более колоритными. Что касается меня…» Знаменитый музыковед приподнял бокал и полюбовался блеском багряной жидкости: «Забудем о ложной скромности. Можно сказать, что я практически занимаю вершину иерархической пирамиды в области, называемой сравнительным музыковедением, эвфонической символистикой или просто музыковедением. И я просто-напросто отказываюсь поддаваться надувательству со стороны загадочного Адольфа Гондара. Музыка его труппы поддается пониманию, что само по себе выдает его с головой. Музыка – то же самое, что язык, а язык на самом деле понимает только тот, кто говорит на нем с детства или, на худой конец, досконально его изучил».

«Совершенно верно!» – тихо заметил кто-то из присутствующих. Леди Изабель строго повернулась, пытаясь опознать наглеца, после чего заметила ледяным тоном: «Таким образом, вы отказываетесь признать, что чувствительные и разумные обитатели одной планеты способны воспринимать творчество – в том числе музыку – не менее эмоционально развитых и рациональных представителей другого мира?»