Сталин начал наступление только лишь 12 и 14 января, бросив в бой 225 пехотных дивизий и 22 танковых корпуса.

Генерал Гудериан рассчитал соотношение сил, свидетельствующее о преимуществе советских войск:

Несмотря на все это, необходимо было сражаться. Это был вопрос жизни и смерти. В «Мемуарах солдата» Хайнц Гудериан, тогдашний начальник Генерального штаба сухопутных войск, отвечавший за руководство действиями войск на Восточном фронте, пишет, что первое советское вторжение в Восточную Пруссию оказалось предсказанием судьбы, которая ожидает немецкий народ в случае, если он не сможет удержать приближающуюся волну.

В развалинах лежало 700 лет труда и цивилизации. Гудериан констатирует: «Перед лицом такого будущего требование безоговорочной капитуляции было жестокостью, преступлением против человечества, для солдата, кроме того, еще и позором».

18 января 1945 года штурмбаннфюрер фон Фелкерсам оказался вблизи расположенного на северо-восток от Познани Иновроцлава. Там, в центре семидесятипятикилометрового фронта, растянувшегося между Вислой и Вартой, он принял удар неприятеля. На этот фронт ринулась тридцать одна пехотная дивизия и пять танковых корпусов, при поддержке многочисленной артиллерии и сильной авиации.

Я с беспокойством следил из Фриденталя за ходом операции с помощью радио. У меня не было возможности помочь ему людьми, поэтому я послал две дюжины грузовиков с продовольствием и боеприпасами — он добивался их с 18 января. Когда через два дня мне стало известно об окружении Иновроцлава, я создал себе условия, дающие возможность наблюдать вблизи за ходом сражения. Я доверял показаниям Фелкерсама в тактике; он взял на себя командование всеми подразделениями в окруженном городе. Однако информация, поступавшая ко мне с других участков фронта, доказывала, что превосходство неприятеля действительно было сокрушающим. «Охотничье подразделение Восток» и остатки других подразделений составляли лишь горстку солдат перед лицом огромной массы вражеских войск. Я был готов совершить недисциплинированный поступок и приказать моему батальону тотчас же отступить после получения сигнала тревоги.

Адриан фон Фелкерсам, бесспорно, принадлежал к числу наиболее элегантных и сохраняющих хладнокровие искателей военных приключений. В 1945 году ему пошел двадцать седьмой год. Он был рослым, худощавым молодым человеком с серыми глазами. Чтобы изобразить более точно его портрет, я приведу историю, которую он рассказал мне как-то вечером во Фридентале. За подвиг в той операции он получил Рыцарский крест:

«Это было в июле 1942 года на Кавказе. Хотя я и являлся всего лишь лейтенантом дивизии «Бранденбург», в этой операции мне требовалось сыграть роль майора Трухина из НКВД, прибывшего прямо из Сталинграда со специальными инструкциями (позволю себе окутать их туманом тайны) и подразделением, насчитывающим 62 человека. В большинстве своем оно состояло из жителей Прибалтики, бегло говоривших по-русски. Остальными были выбранные лично мной судетские немцы. Мы особо не гордились формой НКВД, но ничего не поделаешь, особенно если противник не соблюдает военное право. Мы оказались во главе 17-й армии Рихарда Роффа, а, точнее, 13-й танковой дивизии генерала Трауготта Герра, достигшей в Армавире трубопровода Ростов — Махачкала — Баку. Нас десантировали вблизи населенного пункта Белореченска, находящегося в 50 километрах на северо-запад от Майкопа — крупного нефтедобывающего центра. Мы получили два задания: максимально облегчить нашим танкам захват Майкопа и обеспечить (по мере возможности) охрану от уничтожения оборудования, предназначенного для добычи нефти.

Разведка сообщила мне, что в соседней деревне расположились биваком остатки разбитых советских частей. Они оказались отрезаны от своих подразделений, и в неоднородных группах вспыхивали ссоры. Они состояли из кубанских казаков, украинцев, небольших отрядов киргизов, черкесов и туркменов (они все были мусульманами), а также грузинов, русских и сибиряков, общей численностью примерно 700–800 человек. Присоединиться к отступающим частям стремились только русские и сибиряки, но они находились в меньшинстве; их офицеры были взволнованы. Но мое внимание больше всего привлекло то, что, кроме лошадей и верблюдов, они имели грузовики и бензин. Вскоре мой план был готов.

На рассвете мы окружили деревню и, стреляя в воздух, атаковали ее. Разбудив и разоружив всю компанию, мы с окриками «Давай! Давай!» вытолкали всех на главную площадь. Там мои верные товарищи «из НКВД» окружили всю группу и прикрывали меня, когда я вскочил на капот одного из грузовиков и сымпровизировал речь.

После констатации факта, что мы обнаружили их всех спящими блаженным сном в то время, когда советской родине необходима бдительность каждого ее защитника, я крикнул: «Что здесь происходит? У нас здесь что, дезертиры?! У нас предатели! Вы что не понимаете, товарищи, что наш гениальный отец народов, наш великий товарищ Сталин, все предусмотрел? Почему фашисты дошли до Кавказа? Я скажу вам! Чтобы погибнуть здесь, все до одного! Эти горы будут их могилой!»

В этот момент несколько казаков позволили себе сделать саркастические замечания, рассмешившие одного из них. По-моему знаку его схватили двое моих товарищей-«энкаведистов».

— Его убить, товарищ майор?

— Через минуту, товарищи. Ему не помешает послушать. Отведите!

Я продолжал свою речь. В конце приказал:

Мои люди сразу же разделились на группы; около тридцати из них осталось на площади. Остальных мои «энкаведисты» сели в грузовики и реквизировали два легковых автомобиля, после чего я сказал, чтобы казаки двигались вперед. После 45 минут интенсивного марша мы подошли к оврагу. Я вышел из легковой машины и подозвал атамана.

— Ты хочешь присоединиться к немцам? — спросил я. — Мне об этом известно. Ведь тебе ведомо о том, что вместе с немцами сражаются несколько казацких частей? Скажи правду.

— Зачем вы мне это говорите, товарищ майор?

— Думаешь ли ты, что твои люди последуют за тобой?

Он не ответил.

— Слушай. Спрячешься здесь на час или два. В деревне останутся только украинцы. Тогда иди в направлении Анапы — присоединись к толпе дезертиров из Красной Армии и дойдешь к немцам.

— Что это за игра, товарищ?

— Через минуту услышишь стрельбу. Лежи и не шевелись. Все подумают: да, НКВД их расстреливает! Сейчас понимаешь?

Я вернулся в деревню, где всем была слышна «стрельба». Мне пришлось объяснить русским офицерам и офицерам-сибирякам, что здесь необходимо оставить украинцев и солдат-кавказцев, так как ими «займется» другое подразделение НКВД, которое вскоре должно прибыть. Русские и сибиряки вскочили на грузовики, а я двинулся вперед за ними, с этого момента располагая моторизованным спецподразделением.

Утром 2 августа мы добрались до главной дороги и влились в огромный поток автомобилей, движущихся прямо на юг. Царил неописуемый хаос. На пересечении дороги с железнодорожной линией Армавир — Туапсе настоящие подразделения НКВД напрасно старались справиться с паникой. Я представился их командиру, которым оказался подполковник в скверном настроении.

— Кто вы? — спросил он.

— Майор Трухин из бригады Жданова, товарищ полковник.

— Откуда вы едете и с какой целью?

— Мы едем из Сталинграда со специальным заданием, товарищ полковник. 124-я бригада.

Лицо полковника посветлело. Он никогда не слышал о 124-й бригаде и специальном задании. Опыт подсказывал ему сохранять осторожность.

— Наконец-то вы здесь! Мы ждем вас со вчерашнего дня. Как видите, кавалерия и танки направляются нами на Туапсе, а транспорт — в район Майкопа. Пехота там также перегруппировывается. Направляйте вашу колонну на Майкоп и, пожалуйста, обращайте внимание на пехотинцев. Возможно, что фашисты внедрили в их ряды шпионов. Я рассчитываю на вас!