Разрыв-трава также отыскивается в ночь на Ивана-Купалу. С ее помощью можно ломать все замки, сокрушать все препоны и разрушать все преграды. Но так как и она, подобно папоротнику, держит цвет не дольше того времени, которое полагается для прочтения символа веры и молитв Господней и Богородичной, то имеется, следовательно, достаточное основание считать ее просто сказочным зельем.
Сверх таинственных обрядов и сложных приемов, из которых ни одного нельзя позабыть, -- для искателей кладов придуманы еще заговоры и даже молитвы. Те и другие сотканы из гнилого прядева пустых слов: "Пойду в чистое поле, во леса дремучие, запорные грязи. через океан-море". А здесь "стоит столб, а на нем сидит Спас-Пресвятая Богородица". "За болотом немного положено -- мне приходится взять. Отойди же ты, нечистая сила, не вами положено, не вам и стеречь". При розыске таинственных сказочных цветков главная мольба заключается в том, чтобы черт поиграл им да опять отдал и не шутил бы, не глумился над рабом Божьим". В самодельных же молитвах, придуманных для раскрытия клада, рассчитывают на то, чтобы силою слов и знамением креста сокрушить нечистую силу, приставленную сторожить клад и "отчитывать" самый клад {По Поволжью известны, так наз., "вызывные книги", где и записаны эти молитвы, достаточно длинные и довольно ловко подделанные под общепринятый способ молитвенных церковных возношений.}. Впрочем, прямой нужды в этом отчитывании не имеется, но требуются особые благочестивые приемы в тех случаях, когда над кладом находится или часовня, или поставлен крест, или висит на золотой цепи икона Богородицы в золотой ризе, или же, наконец, подвешена одна лампадка. И то, и другое, и третье знаменует присутствие такого клада, который спрятан с таким зароком. чтобы нашедший его построил церковь, или часть приобретенного разделил нищим, или разнес по чтимым монастырям. Народное воображение даже над кладами великого чародея и беспримерного богача Стеньки Разина поставило в некоторых местах иконы Богоматери и перед ними повесило неугасимые лампады.
Когда, при помощи папоротника, клад будет найден, то кладоискатель еще не может считать свое дело оконченным, так как мало найти клад, но нужно еще уметь взять его. Иным счастливцам не надо ни молитв, ни заклинаний, ни вызывных книг, ни руководителей -- к ним сами клады напрашиваются, а у иных неудачников уже найденные, отрытые -- из рук уходят, не даются. Чтобы взять клад, надо знать известную сноровку. Если клад, выходя из-под земли, превращается в какое-либо животное, или даже в живого человека, то надо его ударить наотмашь левой рукой со словами "аминь-аминь, рассыпься". Без этого кладом не овладеешь. К одной калужской нищенке, в то время, как она шаталась по селу, приставал петух, теребил ее за подол, совался под ноги: ударила его старуха палкой -- и рассыпался петух деньгами. Один уломский старик-гвоздарь шел как-то из деревни в город. Дело было под вечер. Вдруг средь поля что-то загрохотало. Оглянулся -- катится бочка, а со стороны кричит чей-то голос: "перекрести дорогу!" Старик испугался, отскочил в сторону -- покатилась бочка мимо, а в ней ясно слышен был звон серебряных денег. В той же Уломе (Новг. губ.) деревенские ребята пошли искать клад и по пути позвали с собой одинокого старика, жившего на краю села в избушке. Старик отказался: "зачем идти искать -- коли Бог захочет, так и в окошко подаст". Долго искали клад ребята, но ничего не нашли. На обратном пути увидали под кустом мертвого барана.-- "Давай подкинем его старику в окошко". Утром увидал у себя старик мертвого барана, взял, благословясь его за ноги, чтобы выбросить на двор, а баран и рассыпался по избе червонцами. Одному пензенскому дьякону каждый полдень являлся неведомый мужик со всклокоченными волосами и бородой, в синей изорванной рубахе и таких же портках. Появится -- убежит в сарай и пропадет, и все на одном и том же месте. Смекнул дьякон, в чем дело, и стал рыть в том месте землю. Вырыл яму в сажень глубиной и наткнулся на пивной котел, прикрытый сковородкой. Хотел было его вытаскивать, да вдруг услышал чей-то грубый голос: "а что ты тут, добрый человек, делаешь?" -- "А тебе какого черта нужно?" -- ответил дьякон и тотчас же услышал, как в руках его дрогнул котел и затем медленно и тяжело начал погружаться в землю. Догадайся дьякон позвать того человека на помощь -- и стал бы богачом. У других неудачников случается и по иному. Роют двое, сговорившись поделиться поровну, да стоит одному подумать про себя, как бы нарушить договор -- и тотчас же полуотрытый клад загремит и провалится. Иные даже домой принесут отрытое с намерением исполнить зарок, предписывающий сделать какое-нибудь пожертвование, но, залюбовавшись сокровищем, спрячут до доброго случая, а потом раздумают: у таких, вместо денег, оказываются либо черепки разбитого горшка, либо стекольные верешки от бутылки.
XVI.
ЗНАХАРИ-ШЕПТУНЫ.
Всякий человек, умудренный опытом и заручившийся каким-либо знанием, выделяющим его из среды заурядных людей, получает право на название знатока, или, что одно и тоже по корню слова, -- знахаря. Житейская практика показала, однако, некоторую разницу в бытовом применении этих двух слов. Первое из них присваивается тем, кто знает толк в оценке всякого рода вещей, умеет верно определять доброту, качество и свойство предметов -- словом, кого обычно называют иностранным именем "эксперта". Всякий же знахарь, пользующийся общим уважением за выдающиеся знания, приобретенные личным трудом, и за природное дарование, собственно есть не кто иной, как самоучка-деревенский лекарь, умеющий врачевать недуги и облегчать телесные страдания не только людей, но и животных.
Строго говоря, мы не имели бы никакого права причислять этих людей, промышляющих лечением болезней, к категории тех, которые знаются с нечистой силой, если бы суеверные, основанные на предрассудках, понятия еще не господствовали властно в народной среде. В деревенском же быту продолжают смешивать знахарей и ворожбитов, знахарок и ворожей с чародеями, т. е. колдунами и колдуньями. Это делается по вековечной привычке во всем необычном подозревать сверхъестественное, и по простодушной вере, что во всем, не поддающемся нашему разумению, несомненно должно быть участие и работа таинственных сил, хотя бы и не злобных. Сами знахари. своими приемами врачевания и требованием при этом особенной или странной обстановки, поддерживают это заблуждение. не столько в видах корысти, сколько но глубокому убеждению, что иначе действовать нельзя, что так повелось искони, и что очень мудрено довериться силе целебных снадобий, если они не заговорены заранее или не нашептаны тут же на глазах больного, так как главная сила врачевания заключается в словах заговора, а снадобья служат лишь успокоительным и воспособляющим средством. Поэтому-то и зовут знахарей "шептунами", именно за те "заговоры" или таинственные слова, которые шепчутся над больным, или над снадобьем. Заговоры воспринимаются или изустно от учителей, или из письменных записей, в изобилии распространенных среди грамотного сельского населения под названием "цветников", "травников" и "лечебников". Произносятся они полушепотом, с целью, чтобы не услышал непосвященный человек (иначе заговоры не имеют никакого значения) и чтобы остались они неотъемлемой собственностью одних только знахарей. Сопровождаются заговоры различными движениями рук и губ для того, чтобы удержать силу слов, или, как говорится, "запечатать замок". Знахари, даже искренне убежденные, тоже проделывают это, хотя они во многом отличаются от колдунов, между которыми так много плутов, принявших на себя личину притворства ради явного корыстного обмана. В этом особенно часто обвиняют тех мастеров, которые бродят по деревням и известны нод именем "коновалов". Они собственно лекари-знахари, избравшие своею специальностью лечение лошадей, но дерзающие лечить и других животных, и даже людей. Некоторые из них, вроде ладожан и егорьевцев, (из Рязан. г.) давно уже отнесены в число несомненных колдунов, чему способствует и внешний наряд их, состоящий, как и у самоедских и сибирских шаманов, из разнообразных ремешков, колечек, сумочек, бляшек и т. п. В довершение сходства, ладожане и егорьевцы вечно похваляются своими связями с нечистой силой.