Добрышошке-то матушка говаривала,
Да й Никитичу-то матушка наказывала:
— Ты не езди-ка далече во чисто поле,
На тую гору да сорочинскую,
[94]Не топчи-ка младыих змеёнышей,
Ты не выручай-ка полонов да русскиих,
Не куплись, Добрыня, во Пучай-реке,
[95]Но Пучай-река очень свирепая,
Но середняя-то струйка как огонь сечёт!
А Добрыня своей матушки не слушался.
Как он едет далече во чисто поле,
А на тую на гору сорочинскую,
Потоптал он младыих змеёнышей,
А й повыручил он полонов да русскиих.
Богатырско его сердце распотелося,
Распотелось сердце, нажаделося
[96] —
Он приправил своего добра коня,
Он добра коня да ко Пучай-реке,
Он слезал, Добрыня, со добра коня,
Да снимал Добрыня платье цветное,
Да он забрел за струечку за первую,
Да он забрел за струочку за среднюю
И сам говорил да таковы слова:
— Мне, Добрынюшке, матушка говаривала,
Мне, Никитичу, маменька й наказывала:
Что не езди-ка далече во чисто поле,
На тую гору на сорочинскую,
Не топчи-ка младыих змеёнышей,
А не выручай полонов да русскиих,
И не куплись Добрыня, во Пучай-реке,
Ho Пучай-река очень свирепая,
А середияя-то струйка как огонь сечёт.
А Пучай-река — она кроткá-смирна,
Она будто лужа-то дождевая!
Не успел Добрыня словца смолвити —
Ветра нет, да тучу нанесло,
Тучи нет, да будто дождь дождит,
А и дождя-то нет, да только гром гремит,
Гром гремит да спищет молния —
А как летит Змешцо Горшгище
О тыéх двенадцати о хоботах.
А Добрыня той Змеи да приужахнется.
Говорит Змея ему проклятая:
— Ты тетгерича, Добрыия, во моих руках!
Захочу — тебя, Добрыню, теперь потоплю,
Захочу — тебя, Добрыню, теперь съем-сожру,
Захочу — тебя, Добрыню, в хобота возьму,
В хобота возьму, Добрыню во нору снесу!
Припадает Змея как ко быстрой реке,
А Добрынюшка-то плавать он горазд ведь был:
Он нырнéт на бéрежок на тамошний,
Он нырнет на бережок на здешний,
А нет у Добрыиюшки добра коня,
Да нет у Добрыни платьев цветныих —
Только-то лежит один пухов колпак,
Да насыпан тот колпак да земли греческой;
[97]По весу тот колпак да в целых три пуда.
Как ухватит он колпак да земли греческой,
Он шибнет во Змею да во проклятую —
Он отшиб Змеи двенадцать да всех хоботов.
Тут упала-то Змея да на ковыль-траву.
Добрынюшка на ножку он был пóверток,
Он скочит на змеиные да груди белые,
На кресте-то у Добрыни был булатный нож —
Он ведь хочет распластать ей груди белые.
А Змея Добрыне ему взмолится:
— Ах ты, эй, Добрыня сын Никитинич!
Мы положим с тобой заповедь великую:
Тебе не ездити далече во чисто поле,
На тую на гору сорочинскую,
Не топтать больше младыих змеёнышей,
А не выручать полонов да русскиих,
Не купаться ти, Добрыня, во Пучай-реке,
И мне не летать да на святую Русь,
Не носить людей мне больше русскиих,
Не копить мне полонов да русскиих. —
Он повыпустил Змею как с-под колен своих —
Поднялась Змея да вверх под облако.
Случилось ей летать да мимо Киев-града.
Увидела она Князеву племянницу,
Молоду Забаву дочь Потятичну,
Идучись по улицо по широкой.
Тут припадает Змея да ко сырой земле,
Захватила она Князеву племянницу,
Унесла в пору да во глубокую.
Тогда солнышко Владимир стольно-киевский,
А он по три дня да тут былиц
[98] кликал,
А былиц кликал да славных рыцарей:
— Кто бы мог съездить далече во чисто поле,
На тую на гору сорочинскую,
Сходить в нору да во глубокую,
А достать мою, Князеву, племянницу,
Молоду Забаву дочь Потятичну?
Говорил Алёшенька Левонтьевич:
— Ах ты, солнышко Рладимир стольно-киевский,
Ты накинь-ко эту службу да великую
На того Добрышо на Никитича:
У него ведь со Змеею заповедь положена,
Что ей не летать да на святую Русь,
А ему не ездить далéче во чисто поле,
Не топтать-то млáдыих змеенышей
Да не выручать полонов да русскиих.
Так возьмет он Князеву племянницу
Молоду Забаву, дочь Потятичну,
Без бою, без драки-кроволития.
Тут солнышко Владимир стольно-киевский
Как накинул эту службу да великую
На того Добрыню на Никитича —
Ему съездить далече во чисто поле
И достать ему Князеву племянницу
Молоду Забаву дочь Потятичну.
Он пошёл домой, Добрыня, закручинился,
Закручинился Добрыня, запечалился.
Встречах государыня да родна матушка,
Та честна вдова Офимья Александровна:
— Ты ой, рожено мóё дитятко,
Молодой Добрыня сын Никитинец!
Ты что с пиру идёшь не весел-де?
Знать, что место было ти не пó чину,
Знать, чарой на пиру тебя приóбнесли
Аль дурак над тобою насмеялся-де?
Говорил Добрыня сын Никитинец:
— Ты ой, государыня да родна матушка,
Ты честна вдова Офимья Александровна!
Место было мне-ка по чину,
Чарой нá пиру меня не обнесли,
Да дурак-то надо мной не насмеялся ведь,
А накинул службу да великую
А тот солнышко Владимир стольно-киевский,
Что съездить далече во чисто поле,
На тую гору да на высокую,
Мне сходить в норý да во глубокую,
Мне достать-то Князеву племянницу
Молоду Забаву дочь Потятичну.
Говорит Добрыне родна матушка
Честна вдова Офимья Александровна:
— Ложись-ко спать да рано с вечера,
Так утро будет очень мудрое —
Мудренее утро будет оно вечера. —
Он ставал по утрушку ранешенько,
Умывается да он белёшенько,
Снаряжается он хорошохонько.
Да идёт на конюшню на стоялую,
А берёт в руки узду он да тесьмяную,
А берёт он дедушкова да ведь добра коня.
Он поил Бурка питьём медвяныим,
Он кормил пшеной да белояровой,
Он седлал Бурка в седелышко черкасское,
Он потнички да клал на потнички,
Он на потнички да кладёт войлочки,
Клал на войлочки черкасское седелышко,
Всех подтягивал двенадцать тугих подпругов,
Он тринадцатый-от клал да ради крепости,
Чтобы добрый конь от с-под седла не выскочил,
Добра молодца в чистом поле не вырутил.
[99]Подпруги были шёлковые,
А шпеньки у подпруг все булатные,
Пряжки у седла да красна золота —
Тот да шёлк не рвется, да булат не трётся,
Красно золото не ржавеет,
Молодец-то па коне сидит да сам не стареет.
Поезжал Добрыня сын Никитинец,
На прощанье ему матушка да плетку подала,
Сама говорила таково слово:
— Как будешь далече во чистом поле,
На тыя горы да не высокий,
Потопчешь младыих змеёнышей,
Повыручишь полонов да русскиих,
Как тыи-то младые змеёныши
Подточат у Бурка как они щеточки,
Что не может больше Бурушко поскакивать,
А змеёнышей от ног да он отряхивать,
Ты возьми-ко эту плёточку шёлковую,
А ты бей Бурка да промежу ноги,
Промежу ноги да промежу уши,
Промежу ноги да межу задние,—
Станет твой Бурушко поскакивать,
А змеёнышей от ног да он отряхивать —
Ты притопчешь всех да до единого.
Как будет он далече во чистом поле,
На тыя горы да на высокая,
Потоптал он младыих змеёнышей.
Как тыи ли младые змеёныши
Подточили у Бурка как они щеточки,
Что не может больше Бурушко поскакивать,
Змеёнышей от ног да он отряхивать.
Тут молодой Добрыня сын Никитинец
Берёт он плёточку шёлковую,
Он бьёт Бурка да промежу уши,
Промежу уши да промежу ноги,
Промежу ноги межу задние,
Тут стал его Бурушко поскакивать,
А змеенышей от ног да он отряхивать,
Притоптал он всех да до единого.
Выходила как Змея она проклятая
Из тыя поры да из глубокий,
Сама говорит да таково слово:
— Ах ты, ай, Добрынюшка Никитинец!
Ты, знать, порушил свою заповедь.
Зачем стоптал младыих змеёнышей,
Почто выручал полоны да русские? —
Говорил Добрыня сын Никитинец:
— Ах ты, эй, Змея да ты проклятая!
Чёрт ли тя нес да через Киев град,
Ты зачем взяла Князеву племянницу
Молоду Забаву дочь Потятичыу?
Ты отдай же мне-ка Князеву племянницу
Без боя, без драки-кроволития! —
Тогда Змея она проклятая
Говорила-то Добрыне да Никитичу:
— Не отдам я тебе князевой племянницы
Без боя, без драки-кроволития!
Заводила óна бой-дракý великую
Они дрались со Змеею тут трои сутки,
Но не мог Добрыня Змею перебить.
Хочет тут Добрыня от Змеи отстать —
Как с небес Добрыне ему глас гласит:
— Молодой Добрыня сын Никитинец!
Дрался со Змею ты трои сутки,
Подерись со Змеёй éщё три часа:
Ты побьешь Змею да ю, проклятую! —
Он подрался со Змеею éщё три часа,
Он побил Змею да ю, проклятую, —
Тая Змея, она кровью пошла.
Стоял у Змеи он тут трои сутки,
А не мог Добрыня крови переждать.
Хотел Добрыня от крови отстать,
Но с небес Добрыне опять глас гласит:
— Ах ты, эй, Добрьшя сын Никитинец!
Стоял у крови ты тут трои сутки —
Постой у крови да ещё три часа,
Бери своё копьё да мурзамецкое
[100]И бей копьём да о сыру землю,
Сам копью да приговаривай:
«Расступись-ко, матушка — сыра земля,
На четыре расступись да ты на четверти!
Ты пожри-ко эту кровь да всю змеиную!»
Расступилась тогда матушка — сыра земля,
Пожрала она кровь да всю змеиную.
Тогда Добрыня во пору пошёл,
Во тыя в норы да во глубокий.
Там сидит сорок царей, сорок царевичей,
Сорок королей да королевичей,
А простой-то силы — той и сметы нет,
[101]Тогда Добрынюшка Никитинец
Говорил-то он царям да он царевичам
И тем королям да королевичам:
— Вы идите нынь туда, откель принесены.
А ты, молода Забава дочь Потятична, —
Для тебя я эдак теперь странствовал —
Ты поедем-ка ко граду ко Киеву,
А й ко ласковому князю ко Владимиру. —
И повёз молоду Забаву дочь Потятичну…
