Наступила еще одна пятница; весь день Альфонс провел в тревожном ожидании: наступление ночи внушало ему ужас, прежде неведомый. Впрочем, с Мари он об этом не заговаривал и вернулся к себе около десяти часов вечера. Он уже собирался ложиться, когда его известили, что к нему пришли с визитом. Он удивился столь позднему гостю, но приказал впустить его — это был господин Р., врач, приглашенный Мари. Доктор этот, человек весьма сведущий и страстно преданный своему ремеслу, вообразил, что Альфонс страдает семиричной лихорадкой, давным-давно не встречавшейся во врачебной практике. Он уже сделал по сему поводу доклад в Академии и, готовясь ко второму выступлению, пришел с просьбой разрешить ему провести ночь в спальне Альфонса. По его мнению, повторение приступа доказало бы существование семиричной лихорадки — а, следовательно, наука обогатилась бы новым видом болезни.

Альфонсу это открытие не доставило большого удовольствия: ему очень хотелось посоветовать доктору заняться своими изысканиями в каком-нибудь другом месте, но тот стал умолять не препятствовать прогрессу науки, и Альфонс уступил.

Неизвестно, что случилось с бедным врачом: с уверенностью можно сказать только то, что на следующий день он выглядел гораздо более бледным, измученным и больным, нежели господин де С.; что ушел еще до рассвета; что второго доклада для Академии так и не написал, никогда больше не упоминая о семиричной лихорадке и категорически отказываясь даже подходить к гостинице «Мальта», из которой, впрочем, и сам Альфонс через несколько дней съехал.

В те дни англичане сделали попытку высадиться неподалеку от Генуи;^{206} в народе многие, казалось, готовы были оказать им поддержку. Все французы взялись за оружие; произошла стычка, где Альфонс настолько отличился своей доблестью, что о мужестве его говорил весь город. О нем было написано в тогдашних газетах, он получил орден Почетного легиона, а генерал Моншуази, командовавший дивизией, пригласил его к себе в адъютанты.

Англичане, потерпев неудачу, отступили; французы вернулись в Геную. Раненого Альфонса встречали как триумфатора. При виде его каждый восклицал: «Ессо il bravo Francese».[60]

Каким же тяжким был этот день для несчастной Мари! Возлюбленный сражался против ее соотечественников! Как она трепетала, зная его безумную смелость! Но когда она услышала звучавшие со всех сторон хвалы, когда увидела, что он возвращается под приветственные клики тех самых людей, что совсем недавно желали победы врагам, сердце ее переполнилось счастьем. Альфонс, ее дорогой Альфонс покрыл себя славой в сражении и вступил в город героем, всеобщим любимцем! Она сама влюбилась бы в него еще сильнее, если бы это было возможно!

Он получил в бою две легкие раны, но это не мешало ему выезжать в свет. Было объявлено, что во дворце генерал-губернатора состоится большой бал — миледи и господин де С. получили приглашения.

В мире мало найдется столиц, настолько созданных для роскошных празднеств, как Генуя — резиденция же генерал-губернатора поражала своим великолепием. В те времена всем представителям власти предписывалось не жалеть ни усилий, ни затрат, чтобы создать у подданных должное представление о богатстве и могуществе Франции. Именно поэтому все было сделано, дабы предстоящее торжество запомнилось надолго. Фасад дворца и подъезды к нему были освещены множеством цветных гирлянд; у дверей и в галерее-портике стояли длинные ряды портшезов и карет; повсюду сновали лакеи в богатых ливреях.

Миледи прибыла на бал вместе с мадам Коста, которую вел под руку Альфонс; господин Дюраццо сопровождал Мари. Генерал-губернатор оказал особую честь господину де С., лично представив его нескольким генуэзским дамам. Все взгляды были обращены на молодого офицера, ибо внимание к нему вызывалось как историей его любви и верности, так и доблестью, проявленной в сражении. Женщины восхищались благородством его облика, и многие из них украдкой вздыхали, завидуя счастью кроткой Мари; что до мужчин, то каждый желал бы оказаться на месте Альфонса. Никто не мог устоять перед очарованием прелестной англичанки; даже дамам пришлись по сердцу скромная простота ее манер и добрый нрав: она была прощена за свою красоту, и о ней не было сказано ни одного худого слова.

Внезапно в зале поднялся какой-то глухой ропот; все взгляды с любопытством устремились на дверь. Мари осведомилась о причинах этого оживления — оказалось, мажордом возвестил о прибытии графини Паолы. И вот она входит: все взоры прикованы к ней, все разговоры смолкли. Она проходит по залу — а за спиной ее нарастает гул голосов. Мужчины обмениваются восхищенно-одобрительными возгласами, дамы же таинственно перешептываются, изъясняясь намеками, внятными только для посвященных.

Мари не верила ни единому слову из тех нелепых сплетен, что распространялись на счет графини — однако ей уже давно хотелось посмотреть на загадочную Паолу, а потому она, повинуясь общему движению, также повернулась к двери. Альфонс же, когда говорил с Мари, ничего не видел и не слышал: но ее любопытство пробудило его интерес, и он стал глядеть в ту же сторону. Паолу уже успело окружить несколько человек, поэтому она лишь мелькнула перед ним. Мари спросила, как он ее находит — Альфонс ответил, что у нее великолепная фигура и благородная осанка, но о лице ее он сказать ничего не может, поскольку не сумел разглядеть. «Так подойдите к ней поближе, — сказала Мари, — а потом возвращайтесь ко мне, я хочу знать ваше мнение».

Приближаясь к графине, Альфонс ощутил некое внутреннее содрогание; ему стало не по себе, и он почувствовал, что по какой-то непонятной причине не смеет поднять глаза. Заставив себя это сделать, он увидел, что взор Паолы устремлен прямо на него. Взгляды их встретились; в то же мгновение кровь застыла у него в жилах, колени подогнулись, и он рухнул на паркет. Мари, следившая за ним глазами, громко вскрикнула… Все бросились к нему на помощь, и вскоре он пришел в себя — однако раны его открылись и начали кровоточить.

Спешно был вызван личный врач генерал-губернатора; Альфонса перенесли в одну из спален дворца; доктор остановил кровь и перевязал раненого. Жизнь его была вне опасности, но ему нужен был покой, поэтому генерал-губернатор повелел всем, в том числе и бедной Мари, покинуть больного, оставив с ним только своего врача.

По общему мнению, причиной этого досадного происшествия стала сильная жара. Бал, прерванный на какое-то время, возобновился и продолжался до рассвета. Мари задержалась ровно настолько, чтобы удостовериться, что состояние Альфонса не вызывает тревоги. Когда ей сообщили, что он задремал, она немедленно удалилась.

Ослабев от потери крови, господин де С. провел ночь в оцепенении, внешне походившем на дрему; на следующий день у него начался сильнейший жар, сопровождаемый бредом. Ему чудилось, будто он находится на корабле и слышит плеск волн; затем он заговорил о какой-то женщине, привидевшейся ему, и об умирающем мужчине. Это продолжалось до девяти часов, после чего наступило некоторое успокоение. Многие из бывших на балу — графиня в том числе — прислали справиться о его здоровье. В десять прибыл генерал-губернатор, ведя под руку Мари. Доктор заверил их, что жар окончательно спал, чем еще больше успокоил кроткую девушку.

Господин де С., пожелавший перебраться к себе несмотря на все настояния генерал-губернатора, к вечеру почувствовал себя гораздо лучше. Наступила ночь с пятницы на субботу: он ожидал повторения того, что уже дважды с ним случалось. В соседней комнате бодрствовал один из слуг. В одиннадцать часов ничего необычного еще не произошло; Альфонс постепенно засыпал; правая рука у него свесилась с кровати и как-то вдруг занемела; он решил, что виной тому неудачная поза, и поднял руку, чтобы получше укрыться одеялом — при этом движении пальцы его прикоснулись к лицу, которое было холоднее мрамора. Он испустил крик и услышал легкий шелест, как если бы по полу зашуршала какая-то ткань. Вошел слуга, и Альфонс спросил, кто это приходил; слуга удивился его словам, ибо никого не видел.