Это была одна из причин, по которой она желала избавиться от Марии. Весьма жалкая причина — признавала королева Елизавета. Истинное основание было выше тщеславия и жеманства женщины. Это был мотив королевы: она боялась за корону. Мария могла встать во главе католических подданных Елизаветы. Те оспаривали законность брака Генриха VIII и Анны Болейн, могли провозгласить Марию, а не Елизавету, настоящей королевой Англии; следовательно, Мария должна умереть.

Но должно быть хорошее основание для ее смерти. Было бы глупо устраивать убийство королевы. К королевскому достоинству следует относиться с почтением. Надо сфабриковать уголовное дело против Марии; и даже тогда Елизавета без радости подпишет смертный приговор.

Она вышла к своему Совету и там обрушилась на предательство Норфолка. Члены Совета робко указали, что, договариваясь о браке, Норфолк не совершил ничего противозаконного, чтобы понести суровое наказание. Она внезапно вскипела гневом.

— Что не может сделать закон, — закричала она, — то сделаю я своей властью!

Затем, предположив, что, возможно, она слишком открыто показала свой страх в отношении Марии, что было бы глупо, она изобразила из себя эмоциональную женщину и притворилась, что лишилась чувств, так что советникам пришлось принести уксус и нюхательную соль для того, чтобы привести ее в сознание. Оправившись от «обморока», она снисходительно заявила придворным, что она иногда опасается, что она — всего лишь слабая женщина, и поблагодарила их за хороший совет, на который, она знала, всегда можно положиться.

Елизавета покинула заседание Совета, размышляя, как бы так ей уничтожить врага, чтобы никто не догадался, что она причастна к этому.

Лесли, епископа Росского, встревожили эти события. Он знал, что узников будут допрашивать, и его беспокоило, насколько они могут обвинить Марию. Пока он размышлял об этом в своей комнате, вошел его слуга и сказал, что какой-то джентльмен просит принять его по неотложному делу. Лесли приказал немедленно привести его к нему, и в комнату вошел человек. Когда они остались одни, прибывший сразу же перешел к делу.

— Меня зовут Оуэн, — сказал он, — я дворянин из дома графа Арандела.

Лесли был взволнован.

— Вы привезли известия от вашего господина?

— Как вам известно, мой господин находится в Тауэре, но перед тем, как его забрали, он приказал мне зайти к вам и изложить вам этот план. Он убежден, что королева Скоттов в большой опасности.

— Боюсь, что это так.

— И что ее во что бы то ни стало необходимо увезти из замка Татбери. Если бы удалось освободить ее из этой тюрьмы и привезти в Арандел, то там она могла бы сесть на корабль и отплыть во Францию. Когда она окажется там, ее друзьям будет легче служить ей. Но она должна как можно скорее покинуть Татбери.

— Я согласен с вами, — сказал Лесли — Мне не нравится ее новый тюремщик.

— Вы правы, что сомневаетесь в его добрых намерениях. Но в этом есть кое-что в нашу пользу. У графа и графини тоже нет оснований любить Хантингдона, поскольку он назначен и их тюремщиком. Вполне возможно, что они будут готовы способствовать побегу королевы.

— И рисковать своими головами?

— Они больше не несут ответственности за нее. Несомненно, им будет приятно видеть провал Хантингдона там, где они не оплошали… хотя они и покинули свою узницу, уехав на ванны в Бакстон.

— Я должен как можно скорее написать королеве и рассказать ей об этом плане.

— Пожалуйста, сделайте это. Это желание моего господина.

Как только Оуэн ушел, Лесли написал письмо Марии и послал гонца в Татбери.

Теперь Марии было нелегко получать письма от своих друзей, поскольку Хантингдон был более жестоким тюремщиком, чем все предшествующие. Напряжение в Татбери возрастало, а так как над королевой навис постоянный страх, что она может быть убита, дни, полные тревог, нельзя было назвать скучными.

Мария и ее верные подруги все время с тревогой наблюдали за поведением всех окружающих, в том числе и слуг.

В Татбери приехал гонец с письмами для Марии, которые должны были пройти через руки Хантингдона; но одно письмо он спрятал на себе и, выждав подходящий момент, передал его Сетон. Это было послание Лесли, сообщавшее о плане ее побега в Арандел.

Прочитав письмо, Мария передала его Сетон. Та хорошо понимала, какая тревога нависла над ними в этих стенах. Она часто думала, как легко могут подсыпать яд в пищу Марии либо заставить ее подойти к окну или на верхнюю площадку лестницы и сбросить вниз. С момента их возвращения в Татбери она постоянно была начеку и спала в комнате Марии, вскакивая при малейшем шорохе ночью, но даже ее железные нервы начинали сдавать от напряжения.

— Что ты думаешь, Сетон? — спросила Мария.

— Я уверена, что стоит попробовать.

— Я готова рискнуть своей жизнью ради побега.

Сетон кивнула.

— Нортумберленд и Вестморленд готовы прийти к вам на помощь. Есть много шансов на успех.

— Я беспокоюсь насчет дворян севера, Сетон, потому что их цель — не только вернуть мне шотландскую корону, но и возвести меня на трон Англии.

— Всему свое время. Прежде всего побег. Это то, чего мы желаем. Давайте сначала сбежим, а потом посмотрим, куда ехать дальше.

— Мне кажется, лучше во Францию, Сетон.

— Мы были там счастливы.

Мария задумалась на несколько мгновений, затем сказала:

— Есть еще одно, Сетон. Как быть с Норфолком? Он в Тауэре. Если я убегу, то Елизавета обрушит свою месть на него, а это может стоить ему жизни. Не думаю, что смогу дать свое согласие на этот план, пока Норфолк находится в Тауэре.

Сетон печально посмотрела на госпожу. Она не была столь высокого мнения о Норфолке, как Мария, считая его эгоистичным и жадным. Сетон часто думала, что, если бы не Норфолк, Мария уже давно могла бы скрыться от своих врагов.

— Пусть Норфолк сам позаботится о себе, — быстро сказала она. — Есть шанс убежать из этого места.

Мария была поражена.

— Сетон, ты забыла, что мы с ним обручены.

— Он находится в Тауэре, но, возможно, вам угрожает большая опасность.

— Но он может оказаться еще в большей опасности, если я разгневаю Елизавету своим побегом. Остается только одно. Я должна написать Норфолку.

— Писать опасно, ваше величество.

— Нет. Я зашифрую письмо… новым шифром, поскольку они украли старый. У нас здесь есть друзья, которые проносят наши письма, такие же друзья есть и в Тауэре. Кто догадается, что пробки бутылок с элем, которые приносят в камеру герцога, содержат мои письма! Нас хорошо обслуживают, Сетон!

Сетон поняла, что бесполезно предупреждать королеву против Норфолка. Она, которая всегда была такой доверчивой, такой великодушной, упорно наделяла других теми же качествами.

Ответ Норфолка был почти безумным. Она не должна прислушиваться к этим диким планам побега. Она должна оставаться на месте. Он убежден, что те друзья, которым она готова поверить, могут, несмотря на свои обещания, покинуть ее, если сами окажутся в опасности. Ему было бы глупо пытаться выбраться из своей тюрьмы, так как если бы его поймали при попытке к бегству, то он явно лишился бы головы, в то время как в настоящий момент, поскольку он не совершил никакого преступления, ему почти не угрожает опасность. Но если она убежит, то может быть уверена, что Елизавета обрушит свою месть на него.

Когда Сетон прочла письмо, она испытала гнев, будучи уверенной, что Норфолк думает только о себе, а не о королеве.

— Может показаться, что мы стараемся ради блага милорда Норфолка, а не ради королевы Скоттов, — с горечью произнесла она.

— У нас одно дело, — ответила Мария. — Я никогда не простила бы себе, если бы он пострадал из-за моих действий.

— Будем надеяться, — отпарировала Сетон, — что он будет испытывать то же самое, если вред будет причинен вам по его вине.

— Я уверена, что он разделяет мои чувства, — таков был ответ Марии. — Не забывай, что мы с ним помолвлены.