— Знаешь, почему я не люблю кладбища?

— Потому что зороастрийцам нельзя здесь появляться?

— Каждый раз, когда я сюда прихожу, у меня такое ощущение, будто у меня кто-то стоит за спиной. Почти неуловимое ощущение чьего-то присутствия. Не присутствия людей на похоронной процессии, а другого присутствия. Словно какой-то человек застрял между жизнью и смертью и пытается выбраться, но сам не знает, чего он хочет — жить или умереть. И он просит, чтобы ему помогли. Но эту просьбу слышу только я. И помочь не могу.

Они остановились возле могилы с небольшим памятником из черного мрамора. Могила была окружена небольшим забором и выглядела ухоженной — о ней помнили, и сюда регулярно приходили. Гилад сделал шаг по направлению к могиле.

— Познакомься, — сказал он, обращаясь к Константину. — Это Владимир Гордон. Мой отец.

Константин посмотрел на фото, выгравированное на памятнике.

— Что говорят в таких случаях? — спросил он. — «Я рад знакомству» звучит неуместно…

— Не знаю. В любом случае, теперь вы знакомы. — Он посмотрел на памятник. — Папа, это Константин.

— Ты ему обо мне не расскажешь? Он ведь меня не знает.

— Конечно, знает. Я ему часто о тебе рассказываю.

Гилад сделал еще пару шагов и, осторожно переступив через невысокий забор, положил руку на черный мрамор памятника.

— Ну вот, папа, вы и познакомились. — Гилад помолчал, прислушиваясь к своим мыслям. — Я знаю, что сегодня не суббота, но, надеюсь, ты не в обиде на меня за то, что я потревожил твой покой посреди недели. Просто мне хотелось с тобой поговорить, а в прошлую субботу я не мог придти из-за траура. Наверное, ты уже знаешь, что произошло. Ты всегда знал, что у меня происходит, даже если я об этом не говорил. Помню, я провалил экзамен по математике, а ты позвонил мне и сказал: «Ну что, братец, в математике ты не силен? Ничего, все поправимо. Давай-ка сходим в кино. Экзамен ты сделаешь еще раз, а этот фильм скоро перестанут показывать». Фильм был совсем не смешной, но мы смеялись. — Гилад снова сделал паузу и присел рядом с могилой. — Я хотел сказать тебе, что мне тебя не хватает. В жизни бывают такие моменты, когда мне хочется позвонить тебе и сказать, что я неудачник. И что все у меня идет наперекосяк. И чтобы ты сказал мне: «Это у моего чемпиона все идет наперекосяк? Это другие думают, что у тебя все идет наперекосяк. Потому что у них все идет наперекосяк. А у тебя все отлично». И еще я хотел попросить тебя кое о чем — надеюсь, это тебя не затруднит. Если Кристина рядом с тобой, береги ее. Ночью она сбрасывает одеяло на пол и жалуется, что у нее мерзнут ноги. Если у меня не получилось сберечь ее, то, пожалуйста, постарайся, чтобы она не чувствовала себя одинокой.

Гилад взял с дорожки небольшой камень и положил его на могилу.

— Вот так, папа, — сказал он. — Я люблю тебя. Надеюсь, ты был рад познакомиться с Константином. Честное слово, я ни разу не преувеличил, когда рассказывал тебе о нем.

Константин положил руку ему на плечо.

— Идем, — сказал он. — Мне здесь неуютно.

Гилад поднялся, в последний раз взглянул на могилу, и они направились к выходу с кладбища.

— Давай присядем, — предложил Константин.

Гилад согласно кивнул, и они присели на скамейку возле ворот кладбища.

— Я тебя тоже кое с кем познакомлю, — сказал Константин и, расстегнув цепочку своего медальона, открыл его. — Это свадебное фото моих родителей.

Гилад посмотрел на фотографию красивой темноволосой женщины и мужчины в белом шарфе.

— Ты похож на отца, — улыбнулся он. — Как две капли воды!

— Этот медальон мне отдали после смерти отца. Очень ценная вещь, таких медальонов мало. Обычно их получают люди из высшего ранга священнослужителей. Зороастрийцы верят, что такой медальон дарит тому, кто его носит, мудрость во время принятия решений и внутреннюю гармонию.

— Сила огня, — кивнул Гилад, изучая медальон. — Я знаю эту птицу — это священный символ зороастризма. Это единственное, что у тебя осталось от родителей?

Константин промолчал. Он разглядывал молодого человека и девушку, которые стояли у одной из могил и что-то тихо говорили друг другу.

— Я думаю, что поеду во Францию, — снова заговорил Гилад.

— Тогда начинай собирать вещи. Мы поедем в ближайшие дни. — Константин снова надел медальон. — А теперь поедем обедать. От разговоров по душам у меня разыгрался аппетит.

Констанция Толедано достала нитку из иглы, которой вышивала, положила ее в небольшую коробочку и оглядела вышивку на пяльцах.

— Осталось совсем чуть-чуть, — сказала она. — Еще никогда я не вышивала так быстро!

На полотне был изображен человек, сидевший на холме спиной к зрителю, и наблюдавший за закатом над Иерусалимом. Закат уже был вышит, были вышиты и дома — остался только сам человек и холм, на котором он сидел.

— Неудивительно, вы вышиваете почти двадцать четыре часа в сутки, — ответила Марика, откладывая книгу. — Такими темпами вы организуете выставку вышитых вами картин.

— Надо бы и вам научиться вышивать, дорогая. И тогда мы с вами будем походить на довольных жизнью кумушек, которые не работают, а только вышивают целый день и обсуждают светские сплетни.

Закат можно было увидеть не только на картине Констанции, но и за окном. Солнце уже опустилось ниже небоскребов делового Тель-Авива, и теперь проглядывало между ними, готовясь опуститься еще ниже — оно висело над крышами невысоких домов старых районов, окрашивая небо в красно-розовые тона.

Теперешняя комната Марики находилась на втором этаже дома Флоры Толедано, и отсюда нельзя было видеть происходящее на улице. Женщины слышали только приглушенные голоса соседей, которые возвращались с рынка или же спешили туда, надеясь, что успеют сделать покупки.

— Как тут тихо, — сказала Констанция, откладывая вышивку. — Не могу привыкнуть к этой тишине… в нашей с Боазом квартире так шумно. Я говорю ему, что нам следует переселиться куда-нибудь подальше от города. — Она положила руку на живот и вздохнула. — Мне так хочется покоя. Эти городские квартиры придуманы для молодых, которые приходят туда только для того, чтобы переночевать. Как вам повезло, дорогая, что вы живете далеко от города… ваш мудрый муж в свое время принял верное решение.

— Слышали бы вы, как мой мудрый муж ругается каждый раз, когда у него что-то случается с машиной, — рассмеялась Марика. — Попробовали бы вы пожить в наших местах без машины! Туда даже не всякий таксист согласится ехать. А об автобусах говорить не приходится. Представляете, каково это — вы встаете в пять утра для того, чтобы поехать в Тель-Авив, а машина не заводится. Или случается что-нибудь еще.

— Да, пожалуй, это минус. Но плюсов, моя дорогая, в вашем положении больше.

Заглянувшая в комнату Флора Толедано оглядела собеседниц.

— Вы проголодались? — спросила она.

— Похоже, за эту неделю я поправлюсь как минимум килограмм на семь, — печально вздохнула Марика. — Помочь вам накрыть на стол, госпожа Толедано?

— Нет-нет, — покачала головой Флора, — я справлюсь. Я позову вас, когда все будет готово.

Когда за хозяйкой закрылась дверь, Констанция снова взяла вышивку и достала иглу.

— Похоже, ваши отношения налаживаются? — улыбнулась она, посмотрев на Марику.

— Похоже, что так, — согласилась та. — Наверное, до этого у нас просто не было возможности пообщаться. Может, Константин прав, и она научит меня готовить. Я не скажу, что мне хочется научиться готовить, но почему бы и нет.

Констанция пожала плечами.

— Не знаю, что вам сказать, дорогая. Это, конечно, полезное умение для женщины. Но зачем же вам готовить, если у вас есть экономка? Работа по дому отвлекает женщину от главного — от того, чтобы быть женщиной. Уж лучше поливать цветы, вышивать, рисовать, писать книги и растить детей. Но кухня, уборка… я помню, как моя мать сутками стояла у плиты и целыми днями вытирала пыль. Не думаю, что это подходящая участь для женщины.