Мэтью достал из мешка прорезиненный макинтош, найденный сегодня утром. Он тщательно завернул коробку, стараясь, чтобы был двойной защитный слой. Затем, убедившись, что на него по-прежнему не смотрят, выкопал яму в обломках, сунул туда коробку и присыпал мусором. Запомнив место, он вдобавок поставил рядом разбитый графин как памятный знак.

Они вернулись в лагерь на обед, а потом Миллер сказал, что они продолжат поиски в верхней части острова у порта Святого Петра, который избежал приливной волны. Эштон возражал; он сказал, что не может ходить, что еще не нашел обуви, которая не калечила бы ему ноги.

— Собираетесь найти, отсиживая задницу? — спросил его Миллер. — Ладно, можете оставаться. Но вы должны приносить пользу. Делайте загородку для кур. Мы нашли проволочную сетку у торговца скобяным товаром. Смотрите, чтоб вышло хорошо. Я проверю, когда вернусь.

Перед выходом Эштон отвел Мэтью в сторону. Его лицо, обычно расслабленное и обвислое, выглядело еще хуже из-за двухдневной щетины; впрочем, Мэтью подумал, что сам вряд ли выглядит лучше. Эштон сказал:

— Вы не поищите для меня пару, Мэтью? Десять с половиной. И широкая колодка.

Его капризность, то, как он добавил последние слова, так и подбивали Мэтью спросить: “Обычные или замшевые?” Он сказал:

— Посмотрю. Размер трудный.

— У меня всегда были затруднения с обувью, даже когда я был мальчишкой.

Огромная волна пронеслась через Шаротер и ушла назад. Они пересекли высохшее речное дно, усеянное знакомыми уже промоинами, телами людей и домашних животных, раздутыми и разлагающимися на солнце. Облегчением было взобраться на противоположную сторону и быть окруженными более нормальными формами разрушения. Идти было трудно. Обломки домов образовали щебень, который скользил под ногами. Они шли медленно, потея и ругаясь, когда время от времени кто-нибудь падал. Наконец они выбрались на открытое место. Идти стало легче. Солнце жгло, и запах смерти казался еще сильнее.

Сильный толчок, длившийся около десяти секунд, к их ужасу, обрушил груду обломков прямо перед ними. Пыль поднялась столбом. После того как дрожание прекратилось, они оставались на месте, боясь расстаться с относительно безопасным участком, на котором стояли. Мэтью не мог понять, сам ли он испугался или ему передался страх остальных, но он чувствовал сильнейшее нежелание двигаться, почти паралич. Мускулы его болели от напряжения.

Наконец Миллер сказал:

— Кажется, кончилось. Можно двигаться дальше.

Гарри и Де Порто возражали. Де Порто сказал:

— Единственный путь, который мне нравится, — назад. Мы достаточно искали. Живых не осталось. Это место как будто пропустили через мясорубку. Мы зря теряем время.

— Пошли! — сказал Миллер. — Двигайтесь, когда я велю!

Они продолжали стоять.

Обращаясь к Мэтью, Миллер сказал:

— Мы можем повернуть наверху Гранта! Там был склад, на который нужно взглянуть. Должно быть много консервов. А вернемся через Фоултон.

Мэтью кивнул.

— Разумно. Вряд ли будут еще толчки. — И он пошел вперед, а остальные за ним.

— Вы думаете, это опасно? — спросил Миллер.

— Вы о последнем толчке? Он сильнее предыдущих.

— Я думал о телах. — Он принюхался. — Гниют. Может быть болезнь.

— Да, риск есть. Но еще опаснее пить воду. Ее нужно кипятить.

Миллер сказал:

— Я велю это женщинам. И все же я не вижу смысла в продолжении. Мало надежды найти живых.

Местность, по которой они проходили, казалась еще более опустошенной, чем другие; в непосредственной близости Мэтью не видел ни одного кирпича на другом. Издалека за ними молча следила собака, потом она убежала. Похоже на помесь восточноевропейской овчарки.

Мэтью сказал:

— О собаках придется подумать. Если мы ничего не предпримем, они одичают и могут стать опасными.

— Ненавижу проклятых псов, — ответил Миллер. — Всегда их не терпел. Было бы ружье, перестрелял бы их.

— Можете взять мое.

— С одним зарядом? Прибережем его. На случай мятежа.

Склад, о котором говорил Миллер, они не нашли. Не осталось никаких примет, никаких особенностей, только развалины. Время от времени они кричали, но все менее и менее охотно.

Они уже собрались поворачивать назад, когда Де Порто сказал:

— Что это?

— Что? — спросил Миллер.

— Кажется, я что-то слышал. Послушайте.

Они прислушались и услышали. Слабый и приглушенный, но, несомненно, человеческий голос. Миллер взревел: “Кто тут?” — и получил немедленный ответ. Женский голос. По сигналу Миллера они разошлись и стали обыскивать местность в том направлении, откуда он доносился. Мэтью оказался на правом фланге линии. Он шел осторожно, ощупывая дорогу. Мало хорошего принесет он засыпанному человеку, если пройдет по нему.

Миллер нашел место, откуда нужно было копать, и они приступили к работе. Она была нелегкой: обломки слежались. Мэтью не понимал, как могла выжить девушка или женщина. Ответ заключался в прочном погребе с особенно крепким деревянным полом, защитившим его. В одном месте пол прогнулся, но выдержал. Лестницы, ведущие в подвал, были забиты мусором, и потребовались дальнейшие раскопки. Солнце стояло низко, когда они закончили. Миллер проделал дыру. И только тогда, среди смешанных возгласов радости и благодарности, Мэтью понял, что смущало его в голосе, доносившемся изнутри. Это был не один голос. Внизу находились две девушки.

С помощью Миллера они выбрались наружу, пошатываясь и закрывая глаза от солнца. Грязные, взъерошенные и истощенные, они тем не менее не были ранены. Миллер дал одной из них воды в пластиковой бутылке, которую нес Гарри, а потом отобрал, чтобы она не выпила все. Тяжело дыша, она смотрела, как вторая девушка допивала воду.

Первую девушку звали Ирен, вторую — Хильда. Они спали в погребе, когда произошло землетрясение. Такое желание было странным и не очень нормальным, но оно спасло им жизнь. Их припорошило известкой, обвалилась одна стена. Хильда сжимала разбитые очки и непрерывно плакала. Обеим девушкам было лет по 25.

Мэтью заметил, что когда Ирен вымоется и приведет себя в порядок, то будет весьма привлекательна.

Он подумал о Джейн, такой же оборванной, может быть, также спасенной, и его захлестнула волна горя и жалости. На мгновение он возненавидел их за то, что они живы.

В лагере они застали хаос. В результате сильного толчка мамаша Латрон снова впала в помешательство: она смотрела в небо и кричала, что видит ангелов, идущих с огненными копьями и щитами ярче бриллиантов. Энди жаловался, что его отбросило и еще больше повредило ногу. Билли разжег костер, но ужин готов не был.

Миллер спросил у Эштона:

— Какого дьявола ничего не готово?

— Я делал загон для кур. Вы мне сами сказали.

Миллер гневно поглядел на шаткое сооружение из сетки и кусков дерева. Пнул ближайший столбик, тот упал.

— Ну и работа! Где Ширли?

— В палатке.

Миллер позвал ее, она вышла. Ширли плакала и была еще менее привлекательна, чем всегда.

— Где ужин? — спросил Миллер.

Ширли показала на мамашу Латрон:

— Она не помогала. А я испугалась землетрясения.

Миллер ударил ее, и она снова заплакала. Удар был не силен, но, как заметил Мэтью, нанесен с сознательным высокомерием. Он должен был произвести впечатление на новеньких, следивших молча за этой сценой.

— За работу, — сказал Миллер. Обернувшись к Эштону, он добавил: — А вы, старый бесполезный педераст, помогите ей. Мы сами займемся загородкой, которую вы должны были сделать.

Пока мужчины занимались загородкой, а Ширли и Эштон готовили ужин, Ирен и Хильда вместе с Мэнди спустились к ручью. Вернулись они умытыми. Ирен оказалась привлекательной девушкой с густыми черными волосами, очень красивыми, когда смылись грязь и известь, большими карими глазами и правильными чертами лица. В нормальном мире почти каждый мужчина бросал на такую девушку второй взгляд, а здесь ее воздействие даже на Гарри и старого Эштона было несомненным. Хильда, хотя и не столь привлекательная — у нее были слегка выступающие вперед зубы и подслеповатый взгляд близоруких, лишенных очков глаз, — тоже была приятной девушкой. Ширли по сравнению с ними выглядела обыкновенной шлюхой, и судя по ее угнетенному виду и всхлипываниям, она это понимала.