Для тех, у кого хватало ума видеть, Каледония представлялась зыбучим песком невозможного. Согласно первоначальному плану правления, колония почти с самого начала должна была поддерживать свое существование за счет торговли и плантаций. Но становилось ясным, что земледелие здесь практически невозможно и что туземное население ничего не стоит как партнер по торговле. Мечты Патерсона о большой дороге через перешеек к Тихому океану выглядели смехотворными перед преградой Кордильер, высившихся за колонией (в дневниках Уофера имелось точное их описание, однако оно не возымело действия). По иронии судьбы, единственным рынком для товаров Каледонии были другие европейские колонии на Антилах, уже занятые торговыми монополиями метрополий. Широкомасштабная контрабанда могла бы, возможно, преодолеть эти затруднения, но даже в этом случае расположение Каледонии на западной окраине Карибского моря оказывалось неудачным. Шотландцев со всех сторон окружали испанские колонии, а их мадридские хозяева и думать не желали о том, чтобы допустить чужаков в материковую часть Центральной Америки. Каледонцы оказались изолированными и беззащитными, трюмы судов и склады наполняли негодные и непродажные товары, понемногу портившиеся в тропической сырости. Антилы отнюдь не были рогом изобилия, дарующим легкие богатства. Европейские колонии здесь выживали только за счет трудоемкого освоения дикой природы и в жестокой конкуренции с более старыми поселениями европейцев. Теперь же лучше устроенные европейские колонии собирались, подобно стервятникам вокруг бессильной жертвы, чтобы раздавить шотландцев.
Первым из больших европейских судов, появившихся в виду колонии, оказался «Руперт прайз» — английский военный корабль с Ямайки. Его капитан Роберт Лонг официально осматривал берега в поисках разбитых кораблей Серебряного флота Испании, с грузом, стоившим спасения. Однако его отклонило от цели поручение осмотреть позиции шотландцев и сообщить о них английским и ямайским властям. Мощные укрепления шотландцев произвели на него впечатление, и он некоторое время лавировал вокруг Золотого острова, присматриваясь к колонистам и продвигаясь вдоль побережья, чтобы выяснить, не собирают ли испанцы силы для контратаки. Кроме того, несколько торговых судов заходило в гавань с товарами для колонистов. Ненароком заглянул один капер, не знавший, что старая буканьерская стоянка занята. Совет колонии радушно принял его как потенциального союзника против испанцев и источник новостей. Эти визитеры, случайные и не случайные, понемногу открыли торговлю с каледонцами, продавая им говядину, муку и другие товары. Но дело шло туго, потому что капитаны кораблей хотели получить плату наличными и отказывались от ненужных им шотландских товаров. Правда, капитан «Маурепы», французского корабля, по слухам неплохо поживившегося на обломках испанских судов вдоль побережья, согласился, по крайней мере, доставить корреспонденцию шотландцев в места, откуда ее можно было переправить в Эдинбург. Однако французский капитан оказался глупцом. Он непременно хотел выбраться из узкого пролива у Каледонии прямо в зубы собиравшемуся шторму, причем с полупьяной командой. Пенникук, сознававший опасность, погнался за ним на шлюпке и сумел догнать как раз к тому времени, как «Маурепу» швырнуло бортом на скалы. Пенникук забросил канат на борт французского корабля и отбуксировал его в маленькую бухту, где корабль по-прежнему был открыт ярости урагана, но мог хотя бы встать на якорь. Затем Пенникук послал за новыми якорями и канатами, а сам поднялся на борт «Маурепы», чтобы уговорить ее капитана переждать. Но еще до возвращения английской шлюпки ветер усилился и якорный канат французов лопнул. Бушующие волны погнали «Маурепу» на берег, и корабль было уже не спасти. Капитан и старший помощник выжили, но двадцать четыре из двадцати пяти членов команды утонули. Пенникуку удалось спастись только потому, что он полуголым бросился в море и доплыл до берега. Ему посчастливилось отделаться несколькими царапинами и синяками. Гибель корабля стала самым печальным из происшествий, случившихся в колонии. Оно произвело тем более тягостное впечатление, что случилось накануне Рождества.
Через четыре дня другой корабль, на сей раз шлюп с Ямайки, взял на борт свежие депеши, копию списка потерь, дубликат официального журнала экспедиции, и некого Александра Гамильтона[19], главного счетовода экспедиции, избранного советом, чтобы проследить за доставкой почты в Шотландию. Патерсон возражал против посылки Гамильтона курьером, доказывая, что никто кроме него не в состоянии вести учет товаров Каледонии, — очевидно, Патерсон все еще слепо надеялся на успех империи. Его возражения отклонили, хотя Патерсон мог утешаться тем, что вместе с Гамильтоном, правда, как частное лицо, отбыл некий майор Каннингем. Канингем был самым сварливым из членов совета и самым шумным критиком всего предприятия. Дошло до того, что обсуждали, не арестовать ли его и не посадить ли в тюрьму, так что когда неуживчивый майор собрал пожитки и отбыл по собственному желанию, все вздохнули с облегчением.
Гамильтону и почте потребовалось три месяца, чтобы добраться до Эдинбурга, а дела Каледонии шли все хуже. Тем трагичнее выглядит то обстоятельство, что, добравшись до Эдинбурга, он выполнил полученные инструкции и представил самое восторженное описание жизни в Каледонии в подтверждение оптимистичного доклада совета. Дирекция была так рада услышать его рассказ, что наградила Гамильтона кошельком с сотней гиней «в награду первому, принесшему добрые известия из американского поселения», и немедленно занялась снаряжением второго флота.
Этот флот, согласно первоначальному плану, должен был укрепить фундамент, заложенный якобы первыми поселенцами. Никто не знал, что положение шотландской колонии становилось все более отчаянным с каждой неделей после отправки Гамильтона. Ни Рождество, ни Новый год не дали оснований для веселья. До колонистов дошло известие, которого те больше всего боялись: испанцы решили нанести им удар. Первое предупреждение пришло от английского капитана Лонга, пославшего на берег шлюпку со сведениями, доставленными его патрулем. Стало достоверно известно, что испанский Наветренный флот получил подкрепление и что в Картахене собирается экспедиция против шотландцев. В январе подтверждение этим слухам приносили по крохам купеческие суда, заглядывавшие иной раз в гавань Каледонии. Затем стало известно, что «Дельфин» напоролся на рифы у Картахены и его выбросило на берег. Испанцы немедленно захватили команду в плен и обошлись с ней как с настоящими пиратами. Все эти события приводили каледонцев в уныние, и колонисты готовились к крупному столкновению с испанцами.
Все мрачные слухи, просачивавшиеся в Каледонию, были верны, однако совет упускал из виду существенное обстоятельство — что испанцы ведут подготовку в совершенно неадекватных масштабах. Насколько было известно каледонцам, угроза была скорее психологической, чем реальной, поскольку, несмотря на крупные маневры испанцев, о которых говорили по всему Карибскому морю, испанская экспедиция против шотландцев представлялась лишь незначительным походом.
На деле испанцы, разумеется, выступали с далеко не малыми силами. Известие, что сильный отряд шотландцев утвердился на Панамском перешейке, вызвало серьезную озабоченность у мадридских властей. Они сочли, что англичане отступают от условий договора с Испанией, и английскому послу в Мадриде лорду Стэн-хоупу пришлось туго. Он пытался объяснить испанцам, что Шотландия выступает в данном случае как суверенное государство и что в Дарьене обосновались шотландцы, а не англичане, однако успеха не добился. Испанцы не слишком разбирались в различиях между владениями короля Вильгельма, и вскоре решили, что проще будет выставить шотландцев силой, чем препираться из-за них с английским послом. Соответственно Совет Индий разразился ливнем королевских инструкций, приказывавших переформировать и усилить Наветренный флот, а одному из адмиралов, направлявшемуся в Пенсаколу, вместо этого взять курс к побережью Панамы, всем же губернаторам испанских колоний на Антилах — оказывать всевозможное содействие к изгнанию шотландских «пиратов». Сообщалось, что даже церковь согласилась пожертвовать миллион пиастров, чтобы помочь сбросить протестантов в море.
