Альфред Рассел Уоллес после возвращения из Юго-Восточной Азии

Отчаяние, в которое впал Уоллес после столь внезапного разрыва, показывает, насколько эмоционально уязвимым был отважный путешественник. Через сорок лет он написал: «Никогда в жизни я не испытывал такой эмоциональной боли». После долгих лет, проведенных вдали от родины, он чувствовал себя неловким и чужим в городском обществе. Уоллесу было трудно вести светскую беседу, и он понимал, что незнакомым людям кажется мрачным и замкнутым, хотя на самом деле «ему просто было скучно».

Кроме того, он был обескуражен количеством научного материала, который его ожидал. Ящики с индонезийскими коллекциями заполнили почти весь второй этаж дома Симса, а содержимого некоторых из них он не видел в течение пяти или шести лет.

Теперь ему предстояло распаковать и разобрать все коробки, описать все экземпляры коллекций и затем составить единую схему классификации, желательно привязав ее к теории происхождения видов или к идеям о географическом распределении видов животных. Даже самая простая, «тяжелая и грязная» часть этой работы — распаковка аккуратно запакованных ящиков и вытаскивание тщательно завернутых образцов — была серьезной задачей. Положение усугублялось еще и тем, что по возвращении Уоллес страдал жестокими приступами фурункулеза, ставшего следствием перехода с простой и скудной диеты в жарком климате на жирную пишу в туманной Англии. Еще долгие годы Уоллес трясся от озноба и лихорадки каждый раз, когда менялась погода.

Самым приятным для него обстоятельством оказалось то, что в финансовом отношении, благодаря своему агенту, он вполне мог себе позволить заниматься научной работой и не беспокоиться о хлебе насущном. Сэмюел Стивенс отсылал Уоллесу в Индонезию не всю выручку от продажи чучел и шкурок. Часть денег он от имени Уоллеса вкладывал в акции компании, которая занималась строительством железных дорог в Индии. Таким образом, Уоллес имел доход в 300 фунтов стерлингов в год — достаточная сумма, если жить экономно; это позволило ему заниматься предварительной классификацией своей обширной коллекции.

Он начал работу с птиц, часто посещал коллекцию птиц в Британском музее и консультировался с постоянным экспертом музея мистером Греем, который уже видел несколько самых экзотичных образцов и назвал вымпеловую райскую птицу в честь Уоллеса[18]. Время требовалось и для изучения хотя бы части огромной коллекции жуков и бабочек, и для написания научных статей по физической и зоогеографии. Эти статьи Уоллес отсылал в Зоологическое, Энтомологическое и Линнеевское общества и время от времени выступал с публичными лекциями, хотя из-за своей робости не любил стоять перед аудиторией и был плохим оратором. Ему лучше удавалось выражать свои мысли в письменном виде, и он долго вел переписку с Дарвином о различных аспектах теории происхождения видов. К тому времени Дарвин уже знал, что ему не нужно опасаться со стороны Уоллеса недовольства тем, как в Линнеевском обществе была представлена теория происхождения видов, и двое ученых мужей общались по-дружески.

Уоллес приехал к Дарвину в Даун-хаус вскоре по прибытии в Англию, и с тех пор, когда здоровье Дарвина позволяло, они встречались в Лондоне за чашкой чая. К большому удовольствию ученых-натуралистов, Уоллес организовал выставку наиболее необычных экземпляров своей коллекции птиц и насекомых в фотогалерее зятя. Выставка произвела огромное впечатление: «…на длинных столах, покрытых белой бумажной скатертью, лежали многочисленные экземпляры моей коллекции: попугаи, голуби и райские птицы. Причудливость форм, многообразие фактур и обилие ярких красок радовали глаз — вряд ли кто-то из присутствующих видел ранее что-то подобное».

Сумма в 300 фунтов стерлингов ни в коем случае не была достаточной для обеспеченной жизни в Лондоне, и Уоллес пополнял свой кошелек продажей тех предметов коллекции, которые имелись в двойном или тройном экземпляре, пока этот источник не иссяк. Ходили слухи, что акции Индийской железнодорожной компании, да и другие вклады могут пострадать от взлетов и спадов викторианской экономики, так что Уоллес, не торопясь, подыскивал себе постоянную работу. Одним из вариантов было место секретаря Географического общества. Интересно, что конкурентом Уоллеса на эту должность неожиданно оказался его давний друг и спутник по бразильской экспедиции Генри Бейтс. Каждый из них, узнав о желании другого занять это место, вызвался уступить. В конце концов был выбран Бейтс — возможно, потому, что он знал немецкий язык (который самостоятельно выучил), поскольку немецкий, наравне с французским, в то время считался языком науки будущего. Уоллес, естественно, воспринял эту новость с радостью, так как теперь «Бейтс будет жить в Лондоне и мы сможем чаще видеться».

Но южноамериканская экспедиция повлияла на судьбу Уоллеса гораздо более важным и положительным образом. Путешествуя по Амазонке и Рио-Негро, Уоллес и Бейтс познакомились с доктором Ричардом Спрюсом. Будучи ботаником, тот приехал в Бразилию, чтобы собрать растения, с помощью которых надеялся вылечиться от заболеваний сердца и легких. Как ни печально, он не достиг в этом успеха и вернулся в Англию в еще более тяжелом состоянии, чем уезжал, — к его недугам в результате работы в Андах добавился тяжелый ревматизм. С собой он привез большое количество южноамериканских растений, которые, как и коллекцию Уоллеса, необходимо было классифицировать. Не рассчитывая прожить слишком долго, Спрюс призвал на помощь ведущего специалиста Англии по мхам, мистера Уолтера Миттена, и переехал в Херстпьерпойнт в Сассексе, чтобы жить рядом со своим коллегой.

Уоллес летом и осенью 1864 года часто ездил в Сассекс, чтобы навестить своего больного друга[19], который представил его семье Миттена. Уоллес познакомился с 18-летней дочерью Миттена Анни, и, в отличие от своего ухаживания за мисс Л., которое закончилось неудачей, на сей раз добился руки и сердца девушки всего за год. Весной 1865 года они поженились. Их отношения сложились очень удачно и стали источником радости для обоих на протяжении всей жизни, несмотря на разницу в возрасте, составившую двадцать четыре года. Анни была тихой, домашней и ласковой женщиной, о какой мечтал Уоллес.

Уоллес уже встречался с Миттенами, когда писал Дарвину, возможно — наполовину в шутку, что тяжелый труд по написанию книги об индонезийских приключениях его страшит и он не сможет этим заняться, «если мне не повезет настолько, что я найду себе жену, которая будет меня к тому побуждать и будет мне в том помогать, что весьма маловероятно». Женитьба на Анни, видимо, обеспечила ему необходимый стимул, так как через два года он писал уже заключительные главы повествования о своей экспедиции — что в конце концов оказалось не таким уже трудным делом.

В написании книги ему очень помогли те путевые заметки, которые он с исключительным упорством вел на протяжении своих скитаний. Все восемь лет, проведенных в Индонезии, он записывал события каждого дня или недели в маленькие тетрадки с крапчатыми лиловыми обложками. Это, вероятно, требовало огромной самодисциплины — в конце тяжелого дня находить в себе силы написать несколько сотен слов. В течение долгих лет приходилось постоянно беспокоиться о сохранности этих тетрадок — во влажном морском климате, как мы выяснили на собственном примере, для предохранения от влажности воздуха и от дождей все предметы необходимо тщательно упаковывать в полиэтиленовые пакеты.

Еще удивительнее то, насколько хорошо Уоллес писал в полевых условиях. Его путевые тетрадки, которые теперь хранятся в Линнеевском обществе, исписаны каллиграфическим почерком, с очень небольшим количеством поправок и зачеркиваний. Читая эти заметки, сделанные на привале в джунглях или в хижине из пальмовых листьев, удивляешься, сколь мало отличаются они от окончательного варианта, опубликованного по возвращении в Лондон. Он умел упорядочивать свои мысли и находить четкие формулировки, даже находясь в самых тяжелых условиях. Одним словом, он был прирожденным писателем.