На Тернате Уоллес также восстанавливал силы после экспедиционных тягот и лишений. Очень часто он возвращался на Тернате полуголодный и больной, страдая от тропических язв и лихорадки, и его маленький домик был отчасти спасительной гаванью, отчасти санаторием. Рядом бил небольшой родник с прохладной водой — большая роскошь в этом жарком климате, а до города, где можно купить свежие продукты, необходимые для поправки здоровья, было всего пять минут ходьбы. «В этом домике я провел множество счастливых дней, — писал Уоллес. — Возвращаясь сюда после трех-четырех месяцев блужданий в диких местах, я наслаждался такими давно забытыми благами цивилизации, как молоко и свежий хлеб, регулярно пополняемый запас яиц и рыбы, мяса и овощей, которые часто были мне весьма нужны для поправки здоровья и укрепления сил. Здесь у меня было достаточно места для раскладывания, сортировки и упаковки моих сокровищ; я мог наслаждаться прогулками в предместьях города или подниматься в горы, когда мне хотелось размяться или было достаточно времени для сбора образцов».
Сам по себе домик скромный — по площади всего 40 квадратных футов, с верандой спереди и сзади, четырьмя комнатами среднего размера и холлом. Он стоял в окружении фруктовых деревьев и был построен в местном стиле — до высоты трех футов стены сложены из камня, потом надстройка из древесины саговых пальм. Крыша сделана из листьев саговых пальм.
Дом Уоллеса», Тернате
Но где этот домик был расположен и сохранился ли он? Уоллес писал: «Прямо под моим окном располагался форт, выстроенный португальцами, а дальше шло открытое пространство до самого пляжа; на северо-восток на милю тянулись хижины местных жителей. В центре располагался дворец султана — большое, неопрятного вида полуразрушенное каменное строение». Португальцы выстроили по меньшей мере два форта, стены которых можно найти на территории нынешнего города, но ни один из них не подходит под описание, приведенное Уоллесом.
Один располагается слишком далеко на севере, а другой, который португальцы так и не закончили, — в противоположном направлении. Наиболее удачным кандидатом выглядит форт Оран, расположенный в центре города, но он выстроен голландцами. Сегодня город значительно расширился по сравнению с тем, что описывал Уоллес, и тянется на несколько километров вдоль берега. Кедатон (дворец султана) располагается на северной оконечности города; в этом направлении сохранилась всего дюжина домиков традиционного устройства, описанного Уоллесом. Однако это не помешало городским властям назвать один из оставшихся старых домов «домом Уоллеса». Он имеет почти такую же планировку, родник в саду и выстроен в том же стиле, с живописной крышей из пальмовых листьев. Но он слишком большой и основательный — с наружной колоннадой и с каменными стенами до самого потолка; настоящий домик Уоллеса должен быть гораздо более скоромным. На самом деле этот дом сохранился потому, что некоторое время служил резиденцией членов семьи султана.
Представляется намного более вероятным, что маленькое здание, в котором Уоллес восстанавливал силы после приступа лихорадки и писал свою статью об эволюции путем естественного отбора[12], которой суждено было сыграть революционную роль во взглядах на естественную историю, исчезло в ходе расширения города. К своей статье Уоллес приложил сопроводительное письмо, обращенное к Дарвину, с просьбой представить статью его знаменитому другу сэру Чарльзу Лайеллу. Небольшой пакет Уоллес вручил агенту голландских пароходных линий, который занимался морским сообщением с Сингапуром. Оттуда почтовым пароходом пакет должен был отправиться в Египет, а потом уже по суше к Средиземному морю и дальше в Саутгемптон. Уоллес мог рассчитывать, что письмо дойдет до адресата за три месяца. Место назначения было указано на пакете — Даунхаус, Бромли, Кент.
Португальский форт, Тернате
Путь следования этого письма и статьи, написанных «на тонкой заморской бумаге» в феврале 1858 года и отправленных в начале марта, восстанавливался историками с такой дотошностью, с какой сыщики могут проверять алиби подозреваемого в тяжком преступлении.
Причиной повышенного внимания было подозрение в том, что Чарльз Дарвин мог воспользоваться статьей Уоллеса, пришедшей из Тернате, в собственных целях — проще говоря, Дарвина заподозрили в плагиате. Это очень маловероятное предположение, но чем больше исследователи углубляются в предмет, тем труднее становится полностью его отвергнуть. В 1980 году гипотеза, с которой выступил некий американский журналист, вызвала настоящий фурор. Четыре года спустя эта гипотеза получила серьезное подтверждение американского ученого Дж. Л. Брукса, который тщательно исследовал архивы Дарвина.
Основания для подозрения достаточно просты. После более чем двадцати лет работы над теорией происхождения видов в 1856 году Чарльз Дарвин начал писать монументальный труд, предварительно озаглавленный «Естественный отбор». Работа двигалась с трудом, каждая глава требовала больших усилий. Но собранный материал был огромен — помимо результатов собственных исследований по разведению растений и домашних животных (в частности, голубей), в его распоряжение поступали данные разбросанных по всему свету корреспондентов, таких как Уоллес, — и постоянно требовалось вносить изменения и уточнения в уже написанные главы. Дарвин соблюдал секретность во время работы и, посылая коллегам письма с изложением своих идей, ожидал полной конфиденциальности. И, самое главное, он никогда не объявлял публично о самой теории, которая объяснила бы процесс эволюции.
В начале лета 1858 года, когда письмо Уоллеса к Дарвину еще шло в Англию, он бился над вопросом о том, как происходит дивергенция (разделение) видов; работа шла очень медленно. И вот 8 июня 1858 года он написал своему другу и доверенному лицу доктору Джозефу Гукеру, что нащупал «краеугольный камень» теории — сформулировал принцип дивергенции видов. Позднее он писал, что помнит каждый камень у дороги, по которой проезжал в своей коляске, когда, к его великой радости, пришло решение.
Подозрение о том, что «краеугольный камень» Дарвин мог обнаружить в статье Уоллеса, связано с тем, что посылка из Тернате с большой вероятностью была получена им как раз в начале июня. Сам Дарвин утверждал, что получил ее 18 июня, но, как ни странно, еще одно письмо, отправленное Уоллесом брату своего старинного друга Бейтса, который тогда проживал в Лестере — и предположительно отправленное с той же почтой из Тернате, — прибыло в Лестер 3 июня.
Непонятно, с какой стати письмо, адресованное брату Бейтса, проживавшему в одном из центральных графств, было получено двумя неделями ранее, чем письмо Дарвину в Кент. Точную дату получения письма Дарвином установить не удалось, потому что конверт не сохранился, в то время как конверт письма брату Бейтса Фредерику остался в целости и сохранности. Почтовые штампы на нем позволяют проследить путь через Сингапур и Лондон в Лестер, причем два последних пункта промаркированы одной и той же датой — 3 июня. Таким образом, на той же неделе или максимум в течение двух недель с того момента, как Дарвин нашел решение задачи о дивергенции видов, он получил по почте письмо Уоллеса со статьей, озаглавленной «О наклонности разновидностей безгранично удаляться от их первоначального типа». В статье была изложена основная идея теории эволюции путем естественного отбора, и совпадение является, по меньшей мере, подозрительным.
Даже если Дарвин нашел решение задачи не на страницах статьи Уоллеса, что невозможно, если верить дарвиновской версии последовательности событий, оригинальность идей Уоллеса все равно подрывала доселе незыблемый авторитет Дарвина. Двумя с половиной годами ранее Уоллес послал из Индонезии другую статью — об эволюции видов, которую он направил в «Журнал по естествознанию». Обстоятельства написания этой статьи были очень похожи на те условия, в каких шла его работа на Тернате; но в этот раз он жил на острове Саравак в горной хижине, которую ему сдал «белый раджа» Джеймс Брук. Уоллес в это время выздоравливал после приступа лихорадки и жил один, даже без своего повара-малайца, так как Брук и его помощники отсутствовали. Предоставленный самому себе и будучи не в состоянии заниматься полевой работой, Уоллес использовал образовавшееся свободное время для пересмотра своих записей и книг и для обдумывания «великой загадки».
