Побережье Кай-Бесара
Мы двинулись в дальнейший путь на север, когда красноватое рассветное солнце только пробивалось сквозь утренние облака, поскольку нам еще предстояло достичь места, где, по моим расчетам, Уоллес впервые сошел на берег. Мы проплыли три или четыре деревни — цепочки домов, плотным строем вытянувшиеся вдоль берега, отличные от всего, виденного нами раньше. Они принадлежали людям, чьи предки попали на Кай-Бесар двумя столетиями ранее, когда их родные острова — архипелаг Банда — подверглись «этнической чистке» в ходе жестокой борьбы за контроль над торговлей пряностями. Беженцы попали на Кай-Бесар и поселились на берегу. Их потомки до сих пор говорили на собственном диалекте, предпочитая его местному, а их деревни с виду напоминали фотографии поселений инков в Андах. К домам вели каменные лестницы, и — возможно, как память о давно миновавшей опасности — вокруг деревень банданезийцев сохранились следы защитных стен, а со стороны берега дома были отгорожены деревянным частоколом.
Теперь мы были очень близки к первой цели нашего путешествия — деревне, в которой Уоллес впервые сошел на берег для исследования природного мира Кай-Бесара. В 1850-х годах это место называлось Хаар; капитан судна, на котором путешествовал Уоллес, приобрел две недостроенные лодки у деревенских жителей, которые были, как и все здешние островитяне, отличными кораблестроителями, и ждал четыре дня, пока лодки будут готовы. Этот перерыв позволил Уоллесу вдоволь побродить в окрестностях деревни и составить отличный каталог птиц и насекомых региона.
Деревня с названием Хаар была обозначена на современной карте почти на самой северной оконечности Кай-Бесара. Янис уверенно заявил, что сможет указать ее с моря, потому что побережье Кай-Бесара ему хорошо знакомо по предыдущим путешествиям. Становилось понятно, что наш беззаботный спутник — настоящий бродяга, который за свою жизнь успел побывать в самых отдаленных уголках Моллукских островов.
Впервые Янис оказался за пределами Варбала еще подростком, когда за скромную порцию еды нанялся работать юнгой на бугийском торговом судне. Оно курсировало между мелкими островками, бросая якорь у деревушек, жители которых обменивали копру и сушеные кокосовые орехи на дешевые пластиковые предметы домашнего обихода. Потом Янис долго работал палубным матросом на корейском рыболовном судне, рыскавшем по всему Моллукскому архипелагу в поисках хорошего улова: от островов Ару до лежащего далеко на западе Амбона. После этого устроился в большую лесозаготовительную компанию; работал грузчиком и водителем грузовика, валил лес, работал на буксире, перевозящем баржи с бревнами. Янис утверждал, что на буксире он был первым помощником капитана, хотя у нас имелись на этот счет некоторые сомнения. Янис казался недостаточно внимательным и слишком беспечным для того, чтобы самостоятельно вести моторное судно.
Теперь, проплывая вдоль берега и рассматривая маленькие деревушки, мы ждали указаний Яниса. Но мы так ничего и не услышали, даже когда подошли к самой дальней оконечности острова, за которой океан простилался уже до самой Ириан Джайи. Либо мы неправильно определили местоположение Хаара, либо это поселение больше не существовало, либо оно изменило свое местоположение — так случается на островах, когда жители перемещают свои домики в более удобное место. По счастливой случайности, когда мы уже были напротив последней полоски земли, мы увидели бугийский торговый корабль, стоящий на якоре. По всей видимости, судно стояло точно в том же месте, где когда-то причалил корабль, на котором плыл Уоллес, — чуть к югу от мыса, защищавшего его от преобладающих здесь муссонов. Мы подошли достаточно близко к корме бугийского корабля, чтобы прокричать наш вопрос: где Хаар? В ответ бугийские матросы указали на юг. Нам пришлось развернуться и пройти на юг вдоль следующего мыса; первая же большая деревня оказалось искомым Хааром.
Янис без малейшего смущения нашел выход из ситуации. Конечно же, он узнал Хаар, когда мы проходили его на пути к северу. Просто он не понял, что нам нужно там остановиться, я ведь не сказал ему об этом. Итак, мы развернулись и, поскольку стоянка прямо напротив Хаара показалась не очень удобной — место было слишком открытым, — встали под защиту крошечной бухточки, вклинивавшейся в побережье узким рукавом. Отсюда, как я предположил, не более часа ходьбы до Хаара, который Альфред Уоллес описывал весьма пренебрежительно: «Несколько домишек, ютящихся на берегу прямо около пляжа, на скале неправильной форме, под сенью кокосовых пальм, бананов и других фруктовых деревьев. Дома были очень плохонькими — черные, наполовину сгнившие».
Войдя внутрь, Уоллес обнаружил, что эти дома — просто лачуги: каркас из бревен был обит стеблями бамбука, а крыша покрыта пальмовыми листьями. Окон не было, немного света проникало сквозь небольшое отверстие под крышей, которое служило также для отвода дыма; дверь тоже маленькая. Пол, сделанный из бамбуковых стеблей, прогибался на каждом шагу, так что Уоллес «рисковал провалиться в любой момент». Обстановка комнаты ограничивалась ящиками и ковриками из листьев пандануса, из посуды здесь были глиняные горшки и миски местного изготовления, небольшое количество предметов, завезенных из Европы. «Все внутри было темным от копоти, — писал Уоллес, — и жалким до предела».
Но Уоллес прибыл сюда не затем, чтобы рассматривать местные убогие домики. Пока капитан прау присматривал за строительством купленных лодок, а матросы выменивали у местных жителей деревянную утварь, резные сувениры, попугаев и лори — все, что можно было продать на обратном пути в Макассар, Уоллес и двое его помощников-малайцев, Али и Бадерун, исследовали тропинки в лесу за деревней с помощью деревенских ребятишек, выступивших в роли проводников. Почти сразу же они были озадачены, услышав громкое воркование и резкое щелканье, доносившиеся с вершины одного из более высоких деревьев. Уоллес вскоре понял, что эти звуки издает большой голубь, и после нескольких неудачных попыток его помощникам удалось застрелить птицу для более подробного изучения. Оказалось, что это фруктовый голубь — огромный экземпляр «двадцати дюймов в длину, голубовато-белого цвета; концы крыльев и хвост были блестящими, ярко-зелеными с сине-фиолетовым переливом, лапки — кораллово-красными, а глаза — золотисто-желтыми».
Уоллес отметил, что зев голубя был удивительно эластичным — несмотря на довольно узкий клюв, он мог заглатывать сравнительно большие фрукты, в том числе семена длиной в дюйм, за счет того, что челюсти и горло сильно растягивались. Уоллес отнес фруктового голубя к разряду «редких видов». Это был тот же самый вид фруктового голубя — синехвостый императорский голубь, — которого обнаружил Буди во время своей первой вылазки на берег, когда наше любопытство было возбуждено доносившимся с берега гортанным воркованием и странным металлическим клацаньем.
Уоллес обнаружил, что ходить по лесу возле Хаара ничуть не проще, чем ступать по угрожающе «тонкому, скользкому и прогибающемуся» бамбуковому полу местных хижин. Тропинки, протоптанные по глинистой почве, были очень скользкими, и, хотя местные жители, шлепая босиком, не испытывали особых неудобств, Уоллес в своих кожаных башмаках поскальзывался и падал чуть ли не на каждом шагу.
Бугийские лодки
Хуже того — тропинки вели к скальным выступам, где поверхность была настолько неровная, с таким количеством провалов и острых зазубренных краев, что даже оба помощника Уоллеса часто падали, получая синяки и ссадины, хотя всю свою жизнь ходили босиком. Их ноги вскоре покрылись порезами, а башмаки Уоллеса, и без того недостаточно прочные и толстые, чтобы обеспечить настоящую защиту, стали попросту разваливаться. Только местные ребятишки бегали здесь без опасений. «Они бежали вприпрыжку с удивительной легкостью и ловкостью», и не могли взять в толк, отчего их спутники перемещаются так медленно и с такими мучениями. Уоллес в конце концов отказался от этой затеи, чтобы сберечь то, что еще оставалось от башмаков, и в последующие дни ограничился прогулками по пляжу и по ровным участкам, где слой почвы скрадывал неровности лежащих в основании острова острых скал. Здесь он в свое удовольствие охотился на жуков и других насекомых, преследовал маленьких изумрудных ящериц с небесно-голубыми хвостами и поймал дурно пахнущего жука из семейства скакунов, который напоминал «очень большого муравья — длиной больше дюйма, красно-черной расцветки». Спасаясь от преследования, жук «стремительно огибал дерево по спирали, так что для его поимки требовались очень быстрые ноги и очень ловкие пальцы».
