– Послушай, Брайан, так больше продолжаться не может, – сказал он. – Мы должны найти выход из…
– Ты должен найти выход. Слово «мы» тут неуместно.
– Если честно, мне противно от всего этого, – поделился со мной Рэй.
– От всего этого? Или от самого себя?
– От самого себя – прежде всего. Если бы не я, этого не случилось бы. И не смотри на меня так, ты это прекрасно знаешь! Тебе просто нравится это слушать! Ты молчишь, улыбаешься и думаешь про себя: ах, какой я молодец! Правда?
– Думаю, в данной ситуации у меня нет особого повода гордиться собой. Но зато я очень горжусь тем, что дал твоей жене почти поллитра своей крови и почти не упал в обморок.
– Почти не упал в обморок? Это как?
– Это вроде как упал. Но почти.
– У вас одна группа крови. Надо же, какое совпадение. Ладно, Брайан. Давай договоримся: больше ты не будешь спать с моей женой. Хорошо?
– Я обещаю, сэр, – ответил я. – Может, мне поклясться на крови?
– Тебе понравилось быть донором, и ты хочешь, чтобы у тебя отняли еще поллитра?
Я мужественно доел последний пончик и тоже вернул чашку на блюдце.
– Нет, спасибо. Я сыт этим надолго.
– Тогда как насчет того, чтобы поменять это грязное кафе на не менее грязный бар и не выпить чего-нибудь покрепче?
– Господи, Рэй, только этого не хватало! И вообще, я…
Рэй театрально закатил глаза.
– Знаю, знаю. «Рэй, я не пью водку». Ты каждый раз это говоришь, но потом соглашаешься.
– Ты помнишь, что сказала медсестра? – использовал я последний аргумент, имевшийся у меня в запасе.
При упоминании медсестры Рэй оживился.
– Мы пригласим и ее! Думаю, она сможет отлучиться из своего скучного кабинетика?
Глава 13
Путь до Иерусалима – точнее, до Тель-Авива, и уже потом до Иерусалима – предстоял неблизкий. Никаких положительных эмоций при мысли о самолете я не испытывал, но меня радовали две вещи. Во-первых, я должен был лететь экстра-классом, и, во-вторых, я летел не один. Меня сопровождал Джозеф, о котором я могу говорить часами, но ограничусь кратким рассказом.
Джозеф входил в небольшую группу моих коллег, которых я уважал. По образованию – первому – он был прикладным математиком. Уж не знаю, что произошло, но в один прекрасный день он решил сделать первую степень по арабистике. Потом эта наука его вдохновила, и он решил учиться дальше, написал магистерскую диссертацию, а теперь думал и о докторской.
Я считал Джозефа если не гением, то человеком, который стоит на пути к гениальности. В свои неполные тридцать он знал шесть языков (в том числе, и фарси, с которым я воевал полгода, но в его изучении почти не продвинулся), обладал энциклопедическими знаниями в области истории Ближнего Востока и ислама. И еще Джозеф обладал феноменальной памятью. Точнее, способностью воспринимать колоссальное количество информации благодаря умению концентрировать внимание на конкретном предмете.
Выглядел Джозеф так, как и подобает гению. Носил очки, как и большинство моих коллег, идеально подбирал галстук и почти не бывал у парикмахера, в связи с чем его прическа являлась причиной насмешек окружающих.
Джозеф был человеком тихим. Он делал свою работу блестяще, но ему не хватало самолюбия, чтобы заявить о себе. Он любил свою должность, и она его устраивала. Вероятно, нас сблизила именно разница характеров. Я преклонялся перед его знаниями, а он восхищался моим честолюбием и упорством. В каком-то плане мы с ним друг друга нашли.
…Ночные рейсы я не любил. День отпуска, который давали перед командировкой, я проводил как самый ленивый человек на свете. Сначала я прогонял из головы все мысли о работе. Потом отправлялся на кухню, готовил что-то – обычно, самое не полезное, что только можно придумать – и смотрел хороший фильм. После этого я шел спать, предусмотрительно отключив все телефоны, и проводил в объятиях Морфея часа три, а то и больше. Вечером я доставал компьютер, выбирался из кровати только для того, чтобы забрать из холодильника остатки еды или же принести себе стакан виски, возвращался под одеяло и занимался разбором электронной корреспонденции.
Людьми, чьи электронные письма я читал с наибольшим удовольствием, были мои бывшие сокурсники. Мы жили в разных странах, но общались до сих пор. И в этих письмах было что-то родное, теплое и искреннее. Читая их, я возвращался в прошлое и заново переживал студенческие годы. Мы гуляли по клубам, готовились к экзаменам в последнюю ночь, говорили по-арабски, чтобы иметь какую-то практику. Я отгулял на трех свадьбах и даже стал крестным чудесного малыша.
Нам было, что вспомнить, и мои друзья часто писали о прошлом. Писали они и о работе, об успехах и о неудачах Писали о жизни – такой, какая она есть. Рассказы частенько сопровождались фотографиями, которые пробуждали во мне белую зависть.
После проверки почты я снова отправлялся спать, теперь уже до утра. И на следующий день отправлялся в аэропорт.
…На этот раз нам с рейсом повезло меньше. Наши с Джо билеты были заказаны на пятичасовой самолет. Причем часы эти были совсем не послеобеденными, а ночными. И, конечно же, никакого выходного мы не получили.
Я злился при мысли о том, что мне предстоит провести ночь на ногах, спать в самолете и потом страдать от смены часовых поясов. Но мой спутник не нервничал. Он спокойно сидел рядом со мной и читал книгу.
Дорога была пуста, и я прибавил скорость.
– Взлетаем? – поинтересовался Джо, не отрываясь от книги.
– Да, я бы с удовольствием взлетел прямо сейчас. Мне хочется думать, что возня с документами закончилась, и я сижу в кресле самолета. Кроме того, я хочу спать.
Ночью мне снилась авиакатастрофа. Такие сны накануне перелетов были традицией, так как самолетов я боялся панически.
– Поменяемся местами? – предложил мой пассажир.
– Если я усну, ты меня не разбудишь. Так что не будем шутить с судьбой. Что ты читаешь?
– Харриса, – ответил Джо. – После «Дневников фюрера» я неизлечимо болен этим человеком. «Энигма». Не читал? Отличный роман. Как поживает фарси?
– Еле дышит. У меня практически нет времени.
– У тебя? Не верю.
– Проблема в том, что я учу его для себя. У меня нет стимулов. Не вижу смысла этим заниматься.
Джо закрыл книгу и спрятал ее в небольшую дорожную сумку.
– Что значит – для себя? А переводы? А статьи?
– Мне надо было учить его в университете. – Я недовольно нахмурился. – Но мне надо было выпендриться, как я всегда делаю, и я стал учить иврит.
– И он очень скоро тебе пригодится. – Джо глянул в окно. – Знаешь, а с тобой должен был лететь Саймон.
Я бросил на него настороженный взгляд.
– Ну. – Джо с рассеянным видом потеребил ремешок наручных часов. – Я зашел к Агате, они беседовали, и Саймон сказал, что лучше уволится, но с тобой никуда не поедет.
– И слава Богу. Его присутствие может превратить в Ад даже командировку в Иерусалим.
