«Откуда взяться в подземелье филину — лесному разбойнику», — подумалось пану Войцеху, но мысль оборвалась от сильного взрыва позади отряда. Крепившие потолок доски треснули, некоторые надломились и упали, больно ударив по головам гайдуков, посыпались куски земли, мелкий камень.

— Сучий потрох, — выругался пан Войцех. — Что происходит?!

Пользуясь замешательством, Никита шмыгнул в сторону, где за большой рогожей скрывался узкий лаз. Его раскопали мужики, чтобы Никитке легче было утечь от ляхов.

Громыхнул ещё взрыв, но уже впереди.

— Где этот сопляк, — громко крикнул пан Войцех. — Дайте мне его сюда!

— Утёк, пан добрый, — сказал ему старик из украинских крепостных, сопровождавший Войцеха в его странствиях.

— Куда утёк? — чуть ли не простонал пан Войцех, озираясь по сторонам и видя перепуганные лица окруживших его членов отряда в отблесках смоляных факелов.

Он однако быстро справился с волнением и отдал приказ троим гайдукам пройти обратной дорогой и разузнать, что там случилось. Три шляхтича ушли, светя себе факелами. Однако минут через пять пришли обратно.

— Там обвал, пан, — сказали они, вытирая повлажневшие лица. — Дороги назад нету — землёй завалило.

— Нету назад — пошли вперёд, — приказал пан Войцех и первым ступил в темноту.

Опять прозвучал взрыв, совсем рядом, земля дрогнула и потолок обвалился, сверху посыпались брёвна и камни.

— О, собачья кровь, — простонал пан Войцех. — Мы в ловушке. Нас обманул этот оборвыш. Надо…

Его слова заглушил грохот обвалившегося свода. Факелы погасли, послышались стоны раненых. Огонёк одного факела ещё горел над грудой развалин, но потом он погас.

Последней пана Войцеха мыслью была: «Где же это старик с фляжкой? Так сохнет в горле».

8.

Степан, спотыкаясь, натыкаясь на разбросанные предметы, светя себе огарком свечи, шёл к тому месту, где Никитка должен был убежать от ляхов в узкий лаз. Он должен был попасться Степану навстеречу. Было тихо. Нигде ни шороха, ни крика, ни движения. Никита ему не встретился. Плотник постарался идти быстрее, насколько это позволял лаз. Через несколько минут он, по его понятию, добрался до оговорённого места.

— Никита, — позвал он и сам удивился своему голосу. Он был чужим — осипший и нетвёрдый.

Никто ему не откликнулся. Он окликнул ещё раз. Опять без ответа.

«Может, он вышел не к тому месту?» Степан посветил свечой, высоко подняв руку. Потом осмотрел стены. Он был на том самом месте, как они и договаривались.

Но Никиты нигде не было. Неужели он не смог убежать? Мрачные мысли тревожили душу плотника. Ему что-то послышалось. Это был слабый стон. Он подошёл к тому месту, откуда раздавались стенания, и увидел, что от взрыва обрушилась часть свода. Стон раздавался из-под комьев земли. Степан поставил свечу в стороне и стал разгребать руками землю. Скоро показались согнутые в кулак пальцы. Сердце Степана радостно ёкнуло — это была мальчишечья рука. Он быстрее принялся откидывать землю и скоро раскопал мальчишку. Никита был без сознания, но дышал. Степан перекрестился.

Прижав тело мальчика одной рукой к себе, взяв в другую огарок, он поплёлся к выходу. Несколько раз отдыхал. При одном таком отдыхе, его нашёл Малой.

В неярком свете на замызганном лице Фильки блеснули белые зубы:

— Жив парень. Слава Богу! Дали мы ляхам. Ну Степан, надо переждать до темноты. Ляхи сейчас сердитые — человек тридцать мы угробили. А Никита отдышится.

— Его землей засыпало.

Малой расстегнул зипунишко на груди Никиты, приложил ухо к груди:

— Отдышится. Малец крепкий, ему жить да жить.

2003 г. Гривна старого волхва

1.

Лёха Копылов сидел на широкой скамейке у Белого пруда и рассеяно смотрел на лебедей, важно плавающих у берега. В воде отражались голубое небо, плотные кучевые облака и кроны старых лип. День клонился к вечеру, но было ещё жарко. Лёха отирал лоб рукой, а потом осторожно лез в карман и ощупывал то, из-за чего приехал сюда.

Тот мужик сегодня напугал его. Когда Лёха присмотрел себе иностранца, с фотоаппаратом, в белой рубашечке с погончиками, прошлялся за ним два часа по Лавре, и когда почувствовал, что с ним можно уже потолковать, тот мужик на Красногорской площади, незаметный, по почему-то со странно знакомым лицом, вдруг положил на Лёху глаз. Лёха моментально свернул в сторону и счёл за благо испариться с площади. Дойдя до сквера у Первого Дома Советов, он оглянулся, думая увидеть за собой хвост, но никто его не преследовал. Через Аптекарский переулок он вышел к пруду и только тут, переведя дыхание, сел на свободную скамейку.

Видя, что на него никто не обращает внимания, все заняты своим делом — молодая женщина возила детскую коляску по тротуару вокруг пруда, старушка, сидевшая рядом с ним на скамейке, по виду учительница, увлечённо читала книгу, а трое ребятишек, спустившись с берега, у кромки воды дразнили лебедей, — он вытащил из кармана тяжёлые, словно сплетённые из блестящей проволоки подвески, оканчивающие на концах шариками-жуковинами, похожими на змеиные головки, и несколько секунд, не вынимая из ладони, рассматривал их. Насладившись блеском и филигранной работой, снова спрятал подвески в карман.

«Вот ведь, — усмехнулся он, — хорошая штука, а никуда не пристроишь».

Лёха — тракторист. В этом году завод, на котором он работал, весной послал его в совхоз на помощь сельским механизаторам. Ехать в этот раз ему не особенно хотелось, у него были свои планы на весну. Он знал, что работать на посевной придётся от темна и до темна, а это его не устраивало. Но, размыслив, зная, что работать он будет не задаром, при этом сохранитcя зарплата на заводе, успокоился, а потом и обрадовался.

Тот день он запомнил хорошо. Такие дни вряд ли можно забыть. Пахал он под Короськовом. Было пасмурно, но дождя не было. Лёха увлёкся работой, как всегда увлекался всем, что сулило деньги. Земля после стаявших снегов подсохла, и за трактором волочился шлейф пыли. Пыль забивалась и в кабину, но Лёха не обращал на это никакого внимания, крутя штурвал и внимательно смотря вперёд.

Сделав очередной круг, он выглянул из кабины, увидев сбоку вывороченную из земли короткую доску. Он уже проехал её, не придав деревяшке никакого значения, — сколько разных корней, досок, даже домашней утвари попадается в теперешнее время на поле, — а потом снова посмотрел, уже оглянувшись, потому что она привлекла его внимание. Ему показалось, что на доске была кованая фигурная петля, похожая на те, что раньше ставили на дверях. Она была небольшая, красивой формы. Решив удостовериться, Лёха остановил трактор, вылез из кабины и подбежал к доске. Доска была чудная. Она была окована медными бляшками. позеленевшими от сырости, и петля — он не ошибся— была медная, а дерево было чёрное и не трухлявое.

Ошарив землю глазами, он увидел развороченный плугом небольшой сундучок с высокой трапециевидной крышкой. От него и была оторвана боковая доска, которую Копылов заметил на поле. Он разгрёб вокруг сундучка землю, освободив его, и, откинув крышку, заглянул внутрь. Сверху лежали какие-то тёмные скрученные жёсткие куски то ли толстой бумаги, то ли кожи.

«Похожи на бересту, — размышлял Лёха, разглядывая коричневые обрывки и даже пробуя на зуб. — Конечно, береста», — определил он, отщипнув от куска тонкую плёнку. Берестой были обложены и внутренние стенки сундука.

На его дне он обнаружил несколько предметов: костяную рукоять ножа с остатком лезвия, несколько небольших шариков неправильной формы с отверстиями, широкую миску или чашу, похоже сделанную из камня, в которой лежали горкой свитые друг с другом проволочки, искусно сделанные. Тут же лежала тёмная фигурка медведя, грубо вырезанная из какого-то куска отвердевшей смолы, лёгкая и пахнувшая канифолью, и скульптура женщины с венком на голове из колосьев. В самом низу лежали кусочки серебристого металла, словно наспех нарубленные топором. Лёха сосчитал — их было две дюжины.