В дореформенное время нельзя было развернуться гениальному уму. Частная инициатива, идущая на свою пользу, рубилась на корню, ей не давали развиться, и перестройку Харон встретил с возгласами «ура!». Но когда закрыли объект, разочаровался.

На деньги, экспроприированные Изгоем, он нанял людей. Вернее, не нанял. Он, как и Изгоя, вызвал их к жизни, только Изгоя выдернул из небытия, а команду свою, каждого её персонажа в отдельности, из очень неприятных, а в большинстве случаев на грани жизни и смерти обстоятельств, когда люди прощались с миром, ловя дыхание смерти над своим ухом. Однажды, проснувшись с ощущением того, что кошмар их жизни продолжается, но тотчас поняв, что ошиблись — реальность была другой, а тяжкое чувство было лишь в подкорковом сознании, — они стоят на пороге привычного мира, и этим они обязаны Харону, они готовы были ринуться за ним, хоть в преисподнюю. И он приказал, вернее, призвал их идти за собой, и они пошли.

Идею полновластно распоряжаться плодами своего труда, он вынашивал очень давно, с того момента, когда понял, что объект готов к выполнению поставленной цели. Когда стали поговаривать, что его закроют, а он был не в состоянии помешать этому, он очень испугался — рушилась его мечта. Но потом, заручившись согласием вышестоящих чинов, что объект законсервируют на неопределённый срок, он обрадовался: может, это и к лучшему — расконсервировать его не составит труда. Надо только набрать команду.

Он был предан стране, мощной державе, выполнял её приказы — не хотел, чтобы её разрушили извне. А когда понял, что государства нет, и служить некому, идея стать самому этим государством с неистощимой силой овладела им. Он сумел уничтожить часть архива, когда решил, что будет работать на себя. Он не хочет защищать виллы, коттеджи этих торгашей и мафиози, братков и авторитетов. Он будет работать на себя, чтобы не защищать их, а подчинить себе…

«Костю-капитана», как одного из своих незаурядных помощников, усомнившегося когда-то в целесообразности их научной деятельности и начавшего широкую общественную огласку результатов исследований, он сумел изолировать на некоторое время. Изолировать сумел, но сломать, как оказалось, не смог.

Капитан занимался важной стороной научных разработок — изготовлением единственного пока квази-генератора. Когда он был отправлен в психиатрическую лечебницу, Харон решил воспользоваться его наработками, но Костя оказался умнее Харона — бумаги и чертежи бесследно исчезли. Харон пять лет потратил на восстановление утраченного. Но не добился и девяностопроцентного успеха капитана. Когда он вернулся на объект, его подстерегала ешё одна утрата — он узнал, что две самые важные детали, без которых невозможно полное восстановление научных разработок, исчезли. Код сейфа знали только Харон и «Костя-капитан». Харон понял, что исчезновение документации, пропажа квази-генератора и выборочного блока — дело рук Хромова.

Прервав размышления и причесав на темени, как он сам выражался, «два с половиной» волоса, он хотел было позавтракать и идти в лабораторию, где готовились к первому сеансу «реинкарнации», как назвал Харон оживление сразу группы «духов», но без стука вошёл его старый товарищ Жердяй, что ему позволялось, необычно взволнованный — лицо было багровым, в глазах была растерянность. Таким его Бессмертнов давно не видел.

— Чего тебе? — спросил Харон, отрываясь от созерцания своего лица в зеркале.

— Вертолёт кружит над грядой…

— Что здесь такого, — безразлично ответил Харон. — Что это — в первый раз. Пожарник какой-нибудь…

— Не пожарник. Правда, вертолёт не военный. На глаз модель французская или американская. Ищет место для приземления.

Лицо Харона приняло озабоченное выражение. Он понял, что взволновало Жердяя: не сам вертолёт, а возможность его приземления на гряду, так сказать, на темя их объекта.

— Следи за вертолётом! Обо всём, даже незначительном, сообщай мне. Иди! Нам не нужны посторонние соглядатаи.

Жердяй, согнув длинное тело под притолокой, вышел, а Харон, сев на вертящийся стул перед столом и, постукивая пальцами по столешнице, опять погрузился в размышления.

Кажется, пришёл конец его безмятежному существованию. И это за два-три дня до начала грандиозных планов. Где-то он повёл себя неправильно. Слишком рано поверил в свою несокрушимую силу. И здесь ещё лопухнулся с Ирэной Арнольдовной, будь она трижды неладна. Что сказать, он любил вино, деньги и женщин. Нет, не так: женщин, деньги и вино. Три года назад Ирина, или как она просила себя называть, Ирэн, начитавшись до одури то ли Голсуорси, то ли вообще этой дряной англоязычной литературы, которой так много сейчас развелось на лотках, и вот эта простая Яринка из «Свадьбы в Малиновке» возомнила себя мисс Ирэн. И эта мисс, согревавшая его три года в постели, купаясь по уши в вине и деньгах, сотворила ему подлянку, как самая последняя курва со скотного двора.

В последние месяцы она ему изрядно наскучила. Он привык к её телу, к её всегдашним выспренным разговорам, к её халатам и духам, и ему вдруг захотелось чего-то свеженького, не испорченного, такого импозантного — среднего ума, не дурочки, а такого наивного, чтобы она не бросалась в страсти на него, как голодный зверь, как эта Ирэн, эта Мегера, готовая испепелить его, проглотить, доходившая до буйства и исступления в постели, а он, стареющий Харон, хотел не патологически испорченного, а не избалованного, но чувственного, этого порхающего мотылька. И представьте, когда хочешь, найдёшь! Нашёл. Снял квартиру. Наслаждался месяца два в тиши и неге. Откуда узнала эта дура Ирэн? Закатила ему скандал. Да это ладно, ему не привыкать. Эта ревнивица продала его. По её прихоти остались ненаказанными художники, мало того, теперь ФСБ знает, кто такой Харон. Дача под прицелом, трое охранников — честные люди, за решёткой, а он, Харон, перестал быть персоной инкогнито.

Эти кладоискатели начали наступать ему на пятки в прошлом году, когда он только готовился к возвращению на объект. Весной, когда работы были в самом разгаре, художник, как он выяснил, опять полез на гряду. Изгой только проходил адаптацию в реальном мире, помочь он ему пока не мог, и Харон сделал художнику свидание с женой, с покойным барином… Надеялся, что они повлияют на психику Воронина, и он оставит идею лазить на гряду. Не помогло. Но хотя отвлекло на неопределенное время от гряды, когда он с товарищем стал выяснять причины появления призраков. Тут появились подземные копатели, спелеологи, но уже из другой песни. Харон ожесточился. Раньше он не желал крови. Но теперь, когда в границах объекта ползали чужие, он не сдержался. Пришлось убрать троих, остальные разбежались.

Думал, напугал. Не тут-то было. Художники стали раскручивать Хромова. Хромов много знал и готов был поделиться с ними своими знаниями. Пришлось убрать и его. Был какой-то сбой в аппаратуре — появился птеродактиль или что-то в его роде. Харон сумел его направить в деревню, большего не сумел добиться… Послал Изгоя… Художники крепкие орешки. Предупредил — не суйтесь в ФСБ! Нет, попёрлись. Надо было всю эту кодлу ликвидировать раньше. Он сделал ошибку. Никогда не останавливался перед кровью, а тут спасовал. И теперь придётся расплачиваться.

Вошёл снова Жердяй.

Харон повернулся к нему:

— Что выяснил?

Он сидел на вращающемся стуле перед компьютером. На нём был белый халат — привычка, оставшаяся с советских времён, хотя остальные служащие были в тёмно-синих комбинезонах — униформе, введенной им на объекте. Узкое длинное лицо, приплюснутое с боков, короткая стрижка почти под ноль, хищный нос придавали ему аскетический вид. Он смахивал на своего подручного Жердяя, только тот был покрепче и покостистей.

— Вертолёт приземлился на гряду, — ответил Жердяй.

— Удалось узнать, кто прибыл?

Жердяй скривил губы:

— По всем статьям, снова копатели.

— Вот как! Чего они здесь ищут?

— Чего. Знаешь сам чего. То, что у тебя.

— Сундук?

— Конечно.

— Сколько их?