После сотого провода она устала так, что руки затряслись. Пришлось прервать работу. Отдыхая, она услышала шум в коридоре и бросилась к своему кирпичу – сердце заколотилось как сумасшедшее. Но там пошумели немного и стихли, а Катя отругала себя трусихой, неженкой и еще по-всякому, для храбрости. Будущей летчице стыдно бояться.

А она боялась, очень боялась. Раньше она считала себя довольно храбрым человеком, но сейчас поняла, что заблуждалась. Она несомненно трусиха. Перемещения ей теперь нипочем, это правда, но капитан… Скорей бы уж перемещение! Катя посмотрела на часы и ахнула – был уже шестой час. Хотелось пить. Снова хотелось плакать. Она присела на фанерный пол около самой двери и попробовала сама с собой отвлекаться и развлекаться.

Сначала она подумала о доме и о бабушке Тане. Почему-то она раньше не думала, что бабушка – главная в их доме. Главнее папы. Но тут ей стало совсем тоскливо, и она решила отвлекаться по-другому. Вот, если она сейчас – на «опасных» координатах. Какое здесь время, если по дровненскому сейчас семнадцать часов? Значит, так… На каждые пятнадцать градусов широты… Нет, долготы. На каждые пятнадцать градусов долготы разница во времени один час. Здесь семьдесят градусов западной долготы. Москва на сорока градусах восточной долготы, значит, складываем сорок и семьдесят, получаем сто десять. Если разделить сто десять на пятнадцать, получим… получим семь – почти ровно. Пятерка в остатке. Значит, разница в семь часов между Москвой и опасными координатами. Но в Дровне не московское, а свердловское время, между ними разница в два часа. А вместе будет уже девять часов… Из семнадцати вычесть девять, получается, что здесь еще утро – восемь часов утра.[7]

Для верности Катя пересчитала еще раз. Снова получилось, что здесь утро. «Наверное, батискаф еще не погружался», – подумала Катя, употребив новое слово, услышанное от Игоря. Пока они там встанут, позавтракают, попрощаются – ведь спуск на дно океана опасен! Интересно, долго ли опускается батискаф до дна?

В этот момент Катя поняла, что ей совсем неинтересно, быстро или медленно ныряет батискаф «Бретань». Не удалось ей отвлечься… Она все яснее понимала, что никакого перемещения уже не будет и она осталась в паучьей норе одна-одинешенька. Какое уж перемещение! Целых два часа она здесь – надежды не оставалось больше…

Минута шла за минутой. Девочка уже не смотрела на часы. Она привалилась спиной к шкафику, натянула платье на колени.

Белый мышонок мирно спал в ее кармане.

Отряд французских кораблей, сопровождавших батискаф «Бретань», был довольно велик. Прежде всего, научное судно, океанографический корабль-база «Марианна». Тихоходный, но устойчивый корабль, битком набитый океанографами, биологами и прочим веселым людом. Адмирал Перрен любил приглашать ученых к обеду на «Жанну д'Арк», но уклонялся от иного общения. Горластая молодежь его утомляла.

Итак, «Марианна» была основным кораблем флотилии. В ее широком трюме покоился на стойках виновник торжества – батискаф «Бретань». На «Марианне» были установлены специальные подъемные краны (лебедки – по-морскому) для спуска в глубину исследовательских приборов, термометров разных конструкций, измерителей давления, острых трубок, чтобы поднимать образцы грунта со дна океана, и многого другого. Все это оборудование опускалось визжащими лебедками на такую глубину, что и подумать страшно. За «Марианной» волочился глубоководный трал – хитроумная сеть для улавливания жителей глубин. Наконец, днище корабля было истыкано приборами для измерения глубины – эхолотами, и еще приборами для определения скорости течений, и гидрофонами. «Водяной звук» – по-латыни – гидрофон. Он слышит все звуки в воде на много километров. Обыкновенные гидрофоны ставят на боевых кораблях, чтобы подводная лодка не могла подкрасться незаметно к кораблю и выстрелить в него торпедой. Это очень важно для военных кораблей – ведь небольшая торпеда может пустить на дно огромный крейсер или авианосец. Конечно, «Марианна» имела гидрофоны для совсем других целей. Прежде всего, для переговоров с экипажем батискафа – ведь в воде радио не действует. Специальные гидрофоны были для подслушивания дельфиньих и рыбьих разговоров – эти назывались ультразвуковыми гидрофонами. В общем, «Марианна» была отлично приспособлена для беседы с великим молчальником – океаном.

«Марианну» окружала целая свита военных кораблей. На легком крейсере «Жанна д'Арк» развевался вице-адмиральский флаг начальника экспедиции. Эсминец, посыльное судно-фрегат и военный танкер «Дижон» следовали за красоткой «Марианной», как верные кавалеры. Марианна! Это имя издавна было символом прекрасной Франции. Марианну изображали красивой женщиной в красном колпаке – головном уборе времен Великой Французской революции… Адмирал Перрен был придирчив и взыскателен при выборе имен для кораблей. Он настоял, чтобы океанографическое судно назвали «Марианной» в знак возрождения былой славы французского военного флота. Когда ему возразили, что «Марианна» не военное, а исследовательское судно, Перрен ответил сурово:

– Месье, в наши дни наука – основа всего!

С рассветом адмирал уже был на мостике крейсера. Заранее обдумав церемониал первого погружения, он решил не появляться на «Марианне» вплоть до прощания с экипажем батискафа. Он стоял на мостике в своем старом, привычном дождевике и посматривал в бинокль, как дела с подготовкой «Бретани».

Все было продумано, подсчитано, подготовлено. Пользуясь тихой погодой, батискаф спустили на воду еще вечером. Ночью с «Дижона» перекачали в поплавок сто двадцать кубических метров лучшего авиационного бензина. Теперь на зыби виднелась лишь полосатая палуба батискафа. Она покачивалась посреди совсем тихой лагуны, образованной корпусами «Марианны», крейсера и танкера. От каждого корабля до батискафа было около кабельтова.[8] По лагуне сновали белые шлюпки «Марианны». Одна была пришвартована к кормовой части батискафа – инженеры проверяли и регулировали палубные устройства. С высоты мостика адмирал хорошо видел, как инженеры, пригнувшись, пробегают по палубе, – шустрые ребята. На борту «Марианны» блестели объективы кинокамер, для корреспондентов наступало горячее времечко. Один из них забрался в «воронье гнездо» на мачте и оттуда что-то, по-видимому, кричал, размахивал руками, чуть ли не падая.

Прочие корабли эскадры также занимались делом по расписанию. Фрегат ходил кругами вокруг места работ – его мачты изредка показывались над горизонтом. Эсминец находился дальше к северо-западу, вне пределов видимости. На северо-западе проходили морские пути через Атлантический океан: Нью-Йорк – Ливерпуль, Нью-Йорк – Лондон и еще в Скандинавию, в Гибралтар и дальше, в Средиземное море. Оттуда, из Генуи, шел десять лет назад «Леонардо да Винчи»…

– Сегодня ребята увидят его, – сказал Перрен.

– Да, мой адмирал! – отозвался вахтенный офицер.

Флагман вздернул плечом, не продолжая разговора. Он не выспался и устал. Предупреждение русских, переданное глухой ночью, повлекло за собой множество хлопот. До утра работала радиостанция – вице-адмирал опрашивал свое министерство, агентства Ллойда[9], капитанов проходящих кораблей. Все отвечали в один голос: ни о каких опасностях для работ в вашем районе не знаем. Точка.

Все корабли эскадры имели усиленную вахту у радиолокаторов и гидрофонов, но в глубинах Атлантики было тихо. На круглых экранах радиолокаторов мирно ползли светящиеся точки – пассажирские и торговые корабли густо шли на путях к Америке. Адмирал приказал еще запрашивать по радио каждый самолет, приближающийся к эскадре. Все благополучно было и в воздухе. Регулярно проходили патрульные самолеты спасательной службы, прибыл вертолет американского телевидения, – больше ничего.