После некоторой проволочки командующий английской эскадрой Коттон ответил, что он велел вывесить на фортах британские флаги и что он не считает Лиссабон нейтральным портом. Это несколько позже категорически, в письменной форме подтвердил прибывший на флагманский корабль Сенявина "Твердый" по поручению адмирала Коттона контр-адмирал Чарлз Тайлер⁴.

Между тем сухопутные войска англичан подходили и подходили к городу, а их эскадра приближалась к русской. Об этом критическом моменте Сенявин доносил потом царю: "Таким образом, будучи стесняем со всех сторон несоразмерно превосходнейшими неприятельскими силами и удобствами для них и, был уверен, что при малейшем со стороны моей упорствовании эскадра, высочайше мне вверенная, должна непременно истребиться или достаться во власть неприятеля, не сделав никакой чести и пользы для службы вашей, всеавгустейший монарх, с другой стороны, находил выгоду купно с честию поддаться на предложения неприятельские"⁵.

Англичане могли бы истребить эскадру Сенявина. Но именно сознание, что он ни за что не согласится на безусловную сдачу и что предстоит кровавый бой, заставило Коттона пойти на переговоры и после довольно упорных споров признать необходимость подписать с русским адмиралом особую конвенцию. 4 сентября она была подписана Коттоном.

Основное требование Сенявина было принято адмиралом Коттоном: русская эскадра не считается взятой в плен, она отправится в Англию и будет там находиться до заключения мира между Англией и Россией, после чего и возвратится в Россию с тем же экипажем и со всем тем корабельным имуществом, которые на ней будут в момент подписания конвенции.

Что заставило адмирала Коттона пойти на условия Сенявина? То соображение, что с Россией, несмотря ни на что, следует очень считаться, потому что еще весьма возможен новый поворот в пользу Англии, а поэтому лучше не раздражать русских таким актом, как потопление эскадры. Повлияло и искусное дипломатическое лавирование Сенявина, позволившее ему не соглашаться, несмотря ни на какие угрозы, с требованиями Жюно о выступлении против англичан. Это и дало возможность Коттону впоследствии утверждать, что он не мог рассматривать Сенявина как врага, фактически воевавшего против Англии. Слова Сенявина во время устных переговоров, что он "под стенами Лиссабона, без пользы для англичан и к разорению того города, которого государь (состоит) в миролюбивом положении с российским императором, взорвет свои корабли и не сдаст ни одного корабля", сильно повлияли на Коттона⁶.

Все условия подготовлявшейся конвенции были оговорены при личном свидании Сенявина с представителем Коттона 21 августа 1808 г.

В сопроводительном письме, написанном в тот же день, Сенявин снова внушительно напоминает англичанину, что в тот момент, когда жестокая буря в океане загнала русскую-эскадру в устье Тахо, Португалией еще управлял принц-регент, который и гарантировал гостеприимный прием. Потом, когда французы, занявшие Лиссабон, требовали участия Сенявина в военных действиях против англичан, русский адмирал отказал. Теперь англичане владеют Лиссабоном, следовательно, они должны бы обращаться с русской эскадрой дружественно⁷.

Представляя Сенявину текст конвенции, адмирал Коттон писал, что эта конвенция составлена так, чтобы все было сделано "самым деликатным образом (the mode of so doing subjects of a most delicate nature)" и именно так, прибавлял Коттон, — "чтобы менее всего могли бы быть оскорблены чувства вашего превосходительства (in the manner least likely to wound your Excellence’s feelings)"⁸.

Эти детали уже сами по себе являлись исключительным доказательством, до какой степени Сенявину удалось в самых критических, самых опасных условиях оградить не только свою эскадру, но и честь и достоинство русского флага.

Сенявин настоял, чтобы в "конвенцию 4 сентября" (нов. ст.) был включен пункт, по которому сам он и все его офицеры, матросы и солдаты (морской пехоты) могут возвратиться немедленно в Россию без всяких условий, то есть имеют право, вернувшись, хоть сейчас принять участие в военных действиях против Англии. Много потом нареканий пало на Коттона в Англии за то, что он уступил Сенявину в атом вопросе.

Во французской историографии о судьбе сенявинской эскадры с давних пор повторяется старая фальсификация Тьера, который излагает события так: "Они (англичане — Е. Т.) отказались обойтись с адмиралом Сенявиным так хорошо, как этого требовал Жюно, больше во имя щепетильной чести (par un scrupule d’honneur), чем по велению долга, так как этот адмирал, который мог бы спасти общее дело, помогая французам, погубил его, отказавшись это сделать, и не заслуживал нисколько, чтобы из-за него были затруднены переговоры. Тем не менее Жюно потребовал, чтобы русский адмирал получил свободу удалиться в северные моря со своим флотом, и Жюно грозил предать все огню и крови и отдать Лиссабон наполовину разрушенным, если (англичане) не уступят в том, чего он требовал".

Здесь все лживо от начала до конца: 1) Жюно и не думал предъявлять подобных "требований" о Сенявине, а потому англичанам не пришлось и "отказывать". 2) Вовсе не Жюно грозил борьбой, от которой мог бы пострадать Лиссабон, а Сенявин, и никто больше. Все это нагромождение лжи опровергается, впрочем, немедленно самим Тьером, который вдруг добавляет, что Сенявин "к счастью афишировал (afficha) свое желание вести переговоры за свой счет, очевидно, не желая ни в чем одолжаться перед французской армией, от которой он ничего не заслужил. Жюно поспешил согласиться, и тогда, когда главная трудность была устранена, быстро пришли к соглашению".

Так изображает Тьер переговоры, начатые Жюно с англичанами и приведшие к спасению русской эскадры, после того, как Жюно, и пальцем не двинувший, чтобы спасти русских, и даже не уведомивший Сенявина, сел со своим войском на английские суда и отбыл, согласно договоренности с англичанами, в полном составе и со всеми боеприпасами во Францию, где их всех благополучно и высадили⁹.

Так писалась на Западе история сенявинской экспедиции! "Правдивость" Тьера в европейской историографии там, где речь идет о России, особенно о русской военной истории, явление не индивидуальное, а общее. Если они не лгут, то стараются совершенно обойти молчанием "неудобные" факты.

Офицеры, участники сенявинской экспедиции, всецело одобряли образ действий своего адмирала. У русских было 7 кораблей и один фрегат. А у англичан было тут же 15 превосходно вооруженных кораблей и 10 фрегатов, да еще и артиллерия фортов, уже занятых англичанами и мимо которых пришлось бы русской эскадре пройти. Из английских кораблей 3 было 100-пушечных, остальные 70-пушечные. "Наше положение было критическое, нам предстояла славная и бесполезная для отечества смерть. Сенявин своим решительным отзывом, что он погибнет под стенами Лиссабона, убедил баронета Коттона заключить конвенцию", — пишет Панафидин, гордящийся тем, что "все войска на кораблях должны возвратиться в Россию без всякого условия насчет нашей службы, сохраняя все почести и с флагами… Итак, мы оставляем Лиссабон, идем вместе с английскими кораблями в Англию под своими флагами, точно как в мирное время. Не хвала ли Сенявину, умевшему вывести нас с такою славою из бедственного нашего положения?"¹⁰

31 августа (12 сентября) 1808 г. Сенявин со своей эскадрой, состоявшей из семи кораблей и одного фрегата, отбыл из Лиссабона. Корабли "Рафаил" и "Ярослав" оказались с такими повреждениями, что их пришлось оставить в Лиссабоне для ремонта. Англичане обещали послать эти два корабля к Сенявину в Портсмут. Сенявин не знал тогда, что англичане не выполнят своего обещания. 27 сентября (нов. ст.) 1808 г. русская эскадра прибыла на Портсмутский рейд.