Таня, ожидавшая увидеть мрачные, похожие на разрушенный средневековый замок руины, была разочарована. Дом давно сровняли с землей, и всю территорию «стройки» занимали валявшиеся в беспорядке посеревшие доски, куски штукатурки, битый кирпич и прочий строительный хлам. Даша соврала в очередной раз – в этом месте не могло жить ни одно уважающее себя привидение.

Полка Таня озиралась по сторонам, Даша немедля приступила к поискам цветных стеклышек и прочих диковинок. Сережка уже нашел какую-то щепочку и был вполне доволен.

— Мама… — голосок был такой тоненький и тихий, что сначала Таня подумала – ей мерещится. Но плач повторился: — Мама…

Похоже, жалобный зов исходил из-под огромной дубовой балки, некогда поддерживавшей потолок дома. Таня решительно полезла вперед.

— Мама! — послышалось совсем близко. Огромные голубые глаза смотрели доверчиво и печально.

— Ой, бедняжка, как ты здесь оказалась? Тебя забыли? Ты же замерзла! И, наверное, хочешь кушать. Ты такая грязная… Идем домой…

Таня бережно подхватила голубоглазую куклу в перепачканном платье. Завернула ее в свою курточку. Погладила по некогда золотистым, а ныне свалявшимся в бурую паклю волосам. Пятясь задом, вылезла из-под балки.

— Мама… — пропищала кукла.

— Ого! Покажи… — подошедшая неведомо откуда Даша бесцеремонно потянулась к кукле. — Где ты ее нашла? Дай подержать.

— Не дам. Это моя дочурка. Не пугайте ее.

— А как ее зовут? — поинтересовался только что подошедший Сережа.

— Мила, — чуть слышно пискнула кукла, моргнув невинными голубыми глазами.

Смахнув пыль с серванта, молодая женщина обернулась, вопросительно смотря на ребенка:

— И где ты ее нашла?

— Там… во дворе… Можно Мила будет жить с нами?

— Значит, ее зовут Мила. Послушай, дочурка, если ты честно расскажешь мне, откуда эта кукла, я оставлю ее.

— Со «стройки», мамочка… — Таня потупилась, опустив глаза.

Мать придала лицу суровое выражение:

— Твое счастье, что я успела дать слово. Поэтому – кукла останется. Но ты будешь наказана. Мила останется у меня… пока. Только твое, Татьяна, образцовое поведение, сможет приблизить вашу встречу.

— Но мамочка…

— Никаких «но».

Высокая женщина легкой походкой вышла из комнаты, унося игрушку. На глазах Тани навернулись слезы:

— Мама!

Ее голос слился с жалобным голоском куклы:

— Мама!

— Наша малышка нашла себе новую подружку, — произнесла Наталья, загасив недокуренную сигарету.

— Вот как?

— Представь. Лазила на «стройку» и отыскала куклу. Мне кажется старинную. Впрочем, посмотри сам, ты лучше в этом разбираешься. Она на шкафу… в педагогических целях…

Александру, несмотря на его немалый рост, пришлось встать на цыпочки, чтобы стянуть с высокого антикварного буфета бесформенный малопривлекательный комок – новую «подружку» его дочери. Он начал внимательно рассматривать вещь, тут же комментируя увиденное:

— Да, это, в самом деле, стоящая вещичка. Фарфор. Отличный фарфор. Ни единой трещинки. Глаза —– стекло. Закрываются. Поворачиваются из стороны в сторону. Механизм, видимо, простенький, но отлаженный. Ресницы на месте, целы. Волосы, по-моему, натуральные, детские… Ого! Она еще и говорит! Европейская работа, и ты права – старинная. Где-то вторая половина девятнадцатого века или даже чуть раньше. Но это надо уточнять. А платье – дешевка. Сшито недавно и, похоже, подростком или абсолютно бездарной швеей. Надо же ухитриться так пришить рукава! Самоделка. Послушай… — Александр поднял глаза. — Сшей ей платье из атласа цвета слоновой кости с кружевными вставками. В таком виде она бесподобно впишется в интерьер. Посадим ее в гостиной на кресло. Да… и кружевной зонтик ей в руку. Пожалуй, я сам разработаю фасон этого платья.

— Танюша считает ее живой и вряд ли позволит сделать из нее украшение.

— Жаль. Тогда красотку ждет участь всех любимых кукол — искромсанные волосы, перекрашенные фломастерами, оторванные ноги, перепачканные щеки и… гибель. Фарфор – не пластик. Жаль, хорошая бы получилась вещичка, стильная. В конце концов, ее можно было бы выгодно продать. Такие безделушки сейчас в моде. Пожалуй, я даже знаю покупателя…

— Оставь, Александр. Теперь это кукла Танюшки.

— Как знаешь.

К воскресенью Таню решено было простить. Ее ждал счастливый удивительный день – вдвоем с мамой они займутся прихорашиванием Милы. Всю неделю Таня готовилась. Не церемонясь, отбирала у других кукол лучшие платья. Стирала их, развешивала сушить на балконе, гладила маленьким утюжком. Делала кукольную комнату – уголок с кроваткой, зеркалом и ковриком у ног. Забросила дворовые игры с Дашей и Сережей. Целыми днями сидела дома, рассказывая другим своим куклам, какая вскоре у них появится подружка. Одним словом – ждала.

Настало воскресенье. Вскоре после завтрака Мила была извлечена из своей недосягаемой темницы и сразу же попала в умелые руки Натальи – мытье хрупкой фарфоровой куклы было делом многотрудным и недетским. Наталья тщательно оттерла грязный нос и щеки, вымыла волосы, держа кукольную головку так, чтобы в глазницы не налилась вода, расчесала приобретшие золотистый оттенок локоны и завила их старыми бабушкиными щипцами. Удовлетворенно оглядела свою работу, что-то придумала и, довольная собственной выдумкой, послала дочь в спальню за набором косметики. Вскоре, к огромному Таниному удовольствию ресницы Милы были подкрашены настоящей маминой тушью, а губы зарозовели, покрытые шикарным перламутровым лаком для ногтей.

Пришел Танин черед взяться за дело. С благоговением приняв из рук матери похорошевшую куклу, девочка надела на нее самое лучшее платьице, к счастью, оказавшееся в самую пору. Далее настала очередь панталон с кружавчиками, сшитыми мамой для прошлой фаворитки, чьих-то башмачков… В последнюю очередь Таня завязала на голове Милы огромный голубой бант из блестящей ленты.

— Ну вот, теперь твоя Мила больше не походит на бродяжку. Когда-нибудь мы сошьем ей шелковое платье и шляпку, а может быть, смастерим и зонтик. Пока иди, познакомь Милу с ее компаньонками. Да, кстати, мне не очень

нравиться имя Мила. Что если назвать ее иначе? Например, Элиза или Беатрис…

— Нет, мамочка, Мила сама сказала, что ее так зовут.

— Она же говорит только слово «мама».

— Обычно — да, но когда очень захочет, то и много чего другого.

— Что ж, может быть, но я думаю, что взаправду куклы говорить не умеют.

— Это простые куклы. А Мила не такая, она — живая.

— Сегодня мы весь день бездарно опаздываем! — Наталья потянулась за новой сигаретой, щелкнула зажигалкой. — Я рассчитывала быть дома к Танюшкиному возвращению из школы. У них сегодня четыре урока, потом – бассейн. А Таня простыла, и я написала записку, чтобы ее отпустили домой. Она, наверное, уже час, как пришла.

— Кто знал, что рейс задержат на два с половиной часа!

— Бред какой-то! Теперь эта «пробка» – мы тут уже минут сорок торчим.

Александр посмотрел на часы:

— Только шестнадцать с четвертью.

— Прекрати свои бесконечные шуточки! Сорок, шестнадцать – какая разница! Главное – мы опоздали. Главное – Таня одна и волнуется за нас.

— Успокойся. Дети еще не умеют нервничать понапрасну. И оставь в покое сигареты, за шестнадцать минут, эта, кажется, третья. Скорее всего, Танюшка сейчас о нас и думать не думает – развлекается себе с новой куклой. Рада радешенька, что ее никто не отвлекает.

— Она волнуется! Она не такая бесчувственная, как ты!

— Наталья! В конечном счете, мы встречали именно твою сестру и это именно ты, не далее, как вчера вечером «порадовала» меня идеей подбросить ее от аэропорта до дома. Это я, сорвавшись с работы, изображал из себя таксиста, носильщика, мальчика на побегушках. А теперь я же во всем и виноват! Теперь я вынужден слушать, как на меня кричат!

— Прости, — перегнувшись, Наталья достала с заднего сиденья шляпку и сумочку. — Я не хотела тебя обидеть. Просто я не могу тут больше торчать. Ждать. Я еду на метро.