Рядом с ним стояла Соня Плахова, сборщица из ремонтного цеха, стройная, раскрасневшаяся от костра, от избытка сил, старенькое пальто расстегнуто, молодая высокая грудь рвется из ситцевой кофточки. Соня смотрела на комсомольского вожака влюбленными глазами, голос у нее был сильный, восторженно-хмельной:

А ведь в той березовой роще начался незабвенный — на всю жизнь — разговор с Валерием Гаяновым, Валерой. Он работал в Ярославском обкоме ВЛКСМ заведующим отделом по кадрам, и тогда, приехав в Рыбинск в командировку, сказал Юре Андропову, двадцатитрехлетнему пареньку, хитро подмигнув:

— Посещаю твою вотчину в связи с возникшей кадровой проблемой.— Валера Гаянов, здоровый, белобрысый, пышущий здоровьем, в кожаной черной куртке на лисьем меху, снова подмигнул.— Поговорим вечерком в другой обстановке. А тут…— Он набрал полную грудь воздуха и включился густым баритоном в общий комсомольско-молодежный хор:

Да, это было вот в такой же весенний, наверное апрельский, день. Прозрачная березовая роща — кружение бело-розовых стволов — на спуске к Волге, по которой плывут одинокими островами последние льдины; костер, песня, молодые разгоряченные лица, и глаза горят верой, преданностью идее, готовностью, если Родина прикажет, завтра же ринуться в бой с ненавистным врагом, которого они представляли в виде фашистских колонн, марширующих по площади мимо своего бесноватого фюрера с факелами и под знаменами со свастикой.

во все горло пел Валера Гаянов, алчно посматривая на Соню Плахову.

А потом, уже во время танцев и маленького пикника у костра — без всякого спиртного,— к нему протолкался завхоз судоверфи дедок Кондрат Филиппович (у него было прозвище — Кафил), запыхавшийся, в шапке-ушанке, с ватой, вылезшей из подкладки, раздвинув худым острым плечом молодежь, протянул Юре Андропову пол-литровую банку:

— На-кось, секретарь! Испей первый. Березовый сок.— Кафил перевел дух (он обожал участвовать в их «массовках», потому что был бобылем и жил в бытовке при судоверфи).— Я, считай, на тыщу берез банки навесил. Всех напою! Сок преть — сила! Потому как весна…

Юрий Андропов, зажмурившись от удовольствия, пил прохладный березовый сок, чуть-чуть сладковатый и с кислинкой одновременно, чувствовал на себе влюбленный взгляд, думал: «Не надо, Соня, смотреть так. Ты же знаешь, у меня Нина, и любовь наша вечна, на всю жизнь. И еще у меня крохотная дочка Женечка. Не смотри так, Соня». Он пил, пил — и березовый сок стекал с уголков губ, с подбородка, щекотал шею.

Был апрель 1937 года.

— …Юрий Владимирович! — К нему спешил начальник его личной охраны, старший лейтенант Васильев,— Товарищ Рябинин приехал.

«Фу-ты,— Андропов взглянул на часы — было ровно десять тридцать.— Ничего себе! Забрел в самую глушь…»

— Иду. Проводите полковника на веранду. И скажите Татьяне Филипповне, чтобы нам чаю принесли и каких-нибудь бутербродов.

— Есть! — Старший лейтенант Васильев («Ваня» — звали его домашние), молодой и ретивый, побежал к даче, возвышающейся своим вторым этажом над голыми макушками сада.

Юрий Владимирович медленно шел по дорожке, аккуратно Устланной утрамбованным гравием,— и перед ним кружились березы на спуске к Волге, он видел молодые лица из своего прошлого, слышал, казалось, навсегда забытые голоса.

Он ненавидел (может быть, правильнее сказать — боялся) это необъяснимое свойство своей натуры: если из недр сознания возникает воспоминание из прошлого — возникает от пустяка, мелочи: казалось, навсегда исчезнувшая песня, запах, стертая фотография — от этого воспоминания, невозможно отделаться днями, неделями, пока оно, терзая душу, не будет «пережито».

«Собраться, собраться!» — приказал себе Председатель КГБ.

Когда он вошел на веранду, стол уже был накрыт на двоих для чаепития: небольшой самовар, чайник с густой заваркой «краснодарского» (его любимого), два прибора, белый и черный хлеб, сливочное масло, сыр, несколько сортов колбасы и рыбы, сласти.

Полковник Рябинин был моложав, спортивен, в безупречном черном костюме («Наверное, по случаю воскресенья»,— предположил Андропов). В его русском лице было что-то азиатское: разрез карих глаз, немного выпирающие скулы.

При появлении шефа полковник, держа черную кожаную папку за спиной, стоя у столика с японским телевизором «Панасоник», быстро повернулся, вытянулся по стойке «Смирно!»:

— Доброе утро, Юрий Владимирович!

— Доброе утро.

Они обменялись рукопожатием.

«Хорошая рука,— в который раз подумал Председатель КГБ.— Сильная, открытая, без «реверанса» и без «второго плана».

— Давайте к столу, Иван Петрович,— дружественно, приветливо сказал Юрий Владимирович.— Самовар стынет.

— Да я уже завтракал, Юрий Владимирович.

— И я тоже,— улыбнулся хозяин дома.— Но по чашке чаю — не повредит. Прошу, прошу! За чаем и побеседуем о делах.

Они сели за стол. Андропов сам налил в чашки заварку и кипяток из самовара.

— Сахар, варенье — на выбор. Делайте себе бутерброды по вкусу.

Гость без всякого стеснения, даже с удовольствием, выпил чашку чаю, съел два бутерброда: один — с черной икрой, другой — с бужениной. Поговорили о всяких пустяках: о погоде, о том, что этой весной на Москве-реке был поздний ледоход, что грачи уже прилетели.

Наблюдая за полковником, Юрий Владимирович думал: «Просто молодец!»

— Спасибо, Юрий Владимирович. Сыт. Накормили и напоили.

— Вот и превосходно.— В голосе Андропова послышалась жесткость.

Полковник Иван Петрович Рябинин был одним из заместителей начальника Пятого управления генерал-майора Попкова и одновременно входил в узкий круг самых доверенных людей Председателя КГБ из всех управлений, составляющих «команду» Андропова. Ему Юрий Владимирович полностью доверял — впрочем, как и всем остальным членам «команды»,— мог на него положиться в любых ситуациях. С Рябининым он работал уже одиннадцать лет, и в 1971-м, выделив тогда еще лейтенанта Рябинина из подчиненных, заметив в нем то, что ему нужно — для будущих сложных, зачастую более чем деликатных дел,— стал заниматься воспитанием молодого офицера в «своем духе», постоянно, без нажима, но неуклонно.

Сейчас полковник Рябинин заведовал — по своему управлению — нелегкими делами так называемой Русской партии (определение родилось в кабинете Андропова), своеобразным детищем КГБ. Однако ребенок за минувшее десятилетие подрос, превратившись сначала в недоросля, а потом в молодчика, жаждущего самостоятельной деятельности и доставлявшего «родителям» немало хлопот.

Подготовленная на 20 апреля 1982 года акция была связана с Русской партией.

— Итак, Иван Петрович…— Андропов помедлил.— Я вас слушаю.

— Все состоится, как и запланировано. Вернее, может состояться. Зависит от вашего решения.

— Пусть состоится.— Юрий Владимирович немного помолчал,— Сколько их будет?

— По спискам шестьдесят восемь человек. Может прийти больше: увяжутся подружки, приятели.

— А как же конспирация? — усмехнувшись, спросил Председатель КГБ.

— Главного члены «Отряда АГ» никогда не говорят ни подружкам, ни приятелям. У них и устав и клятва.

— Да… В опасные игры играем, Иван Петрович.

Полковник Рябинин промолчал.

— Хорошо,— после недолгого раздумья сказал Андропов.— А как родители всех этих… Они в курсе?