Скорее, скорее! Через три ступеньки. Там, у оперативного дежурного, все в напряжении, ждут его звонка — охрана, телохранители, находящиеся постоянно рядом с Брежневым, знают, что дни его сочтены, и каждый молит своего Бога: «Только не в мою смену…»

Он смотрит в облетевший сад, слабо освещенный фонарями.

Чувствовал ли он тогда, что и этот его взгляд — прощальный? Да, да, это прощание навсегда с Заречьем, к которому он привязался, привык. Скоро-скоро в дальнюю неведомую дорогу…

Нет, наверняка у него не было никакого предчувствия.

Заречье… Удивительное место! Особенно если учесть, что оно в десяти минутах езды от Кремля и Старой площади. Правда, езды по правительственной трассе, в условиях особого режима — трасса, когда он едет, пуста, включена «зеленая волна», только постовые милиционеры выбегают к бешено мчащимся машинам, чтобы правительственному ЗИМу, в котором Он следует в свою загородную резиденцию, по-холуйски отдать честь. (И потом им всем обязательно что-нибудь перепадает с барского стола.)

А само место удивительное: тенистый лесопарк на высоком берегу задумчивой речушки Сетунь, асфальтовые дорожки — для одиноких прогулок (правда, по бокам, в зарослях, бесшумно следует охрана); яблоневый сад под окнами. Несколько лет назад по его просьбе из Молдавии привезли саженцы малины, смородины, вишен. Теперь все буйно разрослось, плодоносит. Молодец, садовник. Теплица своя. Открытый плавательный бассейн. Правда, Хозяин в нем никогда не купается (сейчас в нем плавают печальные осенние листья), и бассейн постепенно ветшает, приходит в негодность. Есть тут еще одна достопримечательность, ревнивая любовь Леонида Ильича — голубятня, до десяти породистых дорогих голубей, красавец к красавцу, отдельно молодняк, отдельно — крупные.

А сам дом? Редких гостей он угнетал своей официальностью, помпезностью, холодом, отсутствием уюта. Это в архитектурном плане нелепое сооружение больше походило на административное здание для официальных приемов: минимум полезной площади, зато просторные холлы, переходы, длинные коридоры, в которых можно проводить соревнования по бегу; величественная мраморная лестница, ведущая на второй и третий этажи. Большие окна, стеклянные двери, мозаичные витражи в стиле современного модерна. Нет, просто невозможно жить в таком холодном, бездушном доме. А он привык к нему и даже полюбил. На первом этаже, кроме столовой, небольшой кинозал, зимний бассейн — четырнадцать квадратных метров, три дорожки. Здесь он плавает каждое утро.

Внизу, в полуподвальных помещениях,— комнаты для обслуживающего персонала, всяческие подсобки. На втором этаже спальни, на третьем, кроме кабинета,— библиотека, в которой хранятся главным образом сигнальные экземпляры его книг, и политических, и художественных (ведь он «писатель»). Есть тут же бильярдная с огромным столом. Но сам Леонид Ильич в эту игру не играет, он вообще не занимается спортом, его спорт — охота. Да еще езда на легковых автомобилях — вторая его страсть. Поэтому здесь никто никогда не играет в бильярд.

В половине девятого вечера в дежурном домике, в котором сидел у телевизора Медведев, раздался телефонный звонок.

— Владимир Тимофеевич,— сказала официантка,— вас приглашают на ужин.

Это уже традиция: без своего верного телохранителя к еде Леонид Ильич не притронется.

В огромной столовой за столом на десять персон они сидят втроем — супруги Брежневы и Медведев; устроились в самом торце. Печальная картина…

На ужин подан творог и чай. Отдельно, чуть в сторонке, на тарелочке несколько кусков вареной колбасы и хлеб.

— Это, Володя, я попросил, чтобы тебе принесли,— говорит Хозяин дома.

Уже много лет у Брежнева строжайшая диета, борьба с весом, более или менее удачная,— при росте сто семьдесят восемь сантиметров он в последнее время удерживает вес в пределах девяноста двух килограммов. Каждый день — непременное взвешивание: здесь и в охотничьем домике в Завидово имеются весы всех видов и марок, отечественные и зарубежные. Тоже своеобразная коллекция. Не дай Бог прибавка в весе на пятьсот граммов. Переполох! Менять диету, ужесточать. Повара в панике: куда же еще ужесточать?…

Ужин проходит в молчании.

— Тяжело глотать,— вдруг говорит Леонид Ильич.

Виктория Петровна молчит.

— Может быть,— предполагает Медведев,— творог неразмятый приготовили?

Брежнев не отвечает.

— Леонид Ильич…— Беспокойство закрадывается в душу Владимира Тимофеевича.— Я врача вызову.

— Нет, не надо.— Брежнев с трудом поднимается из-за стола.— Пойду спать. Устал что-то. «Время» смотреть не буду. Спокойной ночи. Вить, ты пойдешь?

— Да нет, Леня,— отвечает Виктория Петровна,— я телевизор посмотрю.

Медведев остался с супругой Леонида Ильича, тоже смотрел и не смотрел телевизор: непонятная тревога не покидала его, хотя все было как всегда в последнее время.

Виктория Петровна, попрощавшись, ушла спать около одиннадцати.

…В сторожевом домике в принципе во время смены спать нельзя. Но тут был диван, и, когда проверены все внешние и наружные посты, когда все в порядке, перед утром на этом диване можно прикорнуть часа два-три. Но всегда Медведев спал чутко, вскакивал при каждом шорохе. Наверное, так и другие прикрепленные. Дело в том, что сон Леонида Ильича был плохой, он часто просыпался, мог позвонить: который час? Или говорил: «Володя, приходи покурить». Это означало следующее: уже давно врачи категорически запретили Брежневу курение; вот теперь телохранители, когда позволяла обстановка — на охоте, в машине, в спальне,— по просьбе подопечного окуривали его дымом когда-то любимых сигарет, а он жадно вдыхал его…

На этот раз ночь прошла спокойно, Брежнев ни разу не позвонил.

Утром прибыл сменщик, Владимир Сабаченков. Медведев, как всегда, сдал ему смену и стал собираться домой.

— Слушай,— вдруг попросил его сменщик,— что-то мне… Пойдем вместе разбудим. А потом поедешь.

Из служебного домика они вышли без двух минут девять.

Виктория Петровна была уже в столовой, завтракала в одиночестве. Поздоровавшись с ней, телохранители поднялись на второй этаж. Медведев открыл дверь спальни. Шторы на окнах были задернуты, комната погружена в полумрак.

— Открой шторы,— прошептал Владимир Тимофеевич Сабаченкову.

Шторы открывались легко, но с шумом, который производили металлические кольца, на которых они двигались по карнизу.

Так было и на этот раз. В комнату хлынул неяркий свет ноябрьского утра.

Обычно от звука раздвигаемых штор Леонид Ильич мгновенно открывал глаза. На этот раз он не пошевелился, лежал на спине с головой, опущенной на грудь, в которую упирался подбородок. Странная поза, неудобная… Подушка сбилась к спинке кровати.

Медведев осторожно потряс Брежнева за плечо:

— Леонид Ильич, просыпайтесь, пора вставать.

Ответа не последовало. Владимир Тимофеевич затряс Брежнева, сильнее встряхивая его за плечи, большое тело колыхалось в постели. Глаза Леонида Ильича не открывались.

— Володь…— прошептал Медведев, чувствуя, как легкий морозец охватывает тело,— Леонид Ильич готов…

— Как готов?

— Умер.

Сабаченков мгновенно побледнел, в прямом смысле,— как полотно, его будто сковал столбняк.

— Беги на телефоны! — громко сказал ему Медведев, выводя из оцепенения.— Знаешь, кому звонить. И скорее зови коменданта.

Через несколько минут прибежал комендант Заречья Олег Сторонов.

Теперь они вдвоем пытались вернуть к жизни Леонида Ильича Брежнева: тормошили его, хлопали по щекам, Медведев дышал ему через марлю в рот. Потом, с трудом подняв грузное тело, положили его на пол, на ковер, стали делать искусственное дыхание: Владимир Тимофеевич резко разводил в стороны руки, Сторонов рывками давил на грудь, скоро взмок от безрезультатных усилий. Наверное, он повредил Брежневу ребро или что-то еще: изо рта на рубашку Медведева брызнула сукровица.

За этим занятием их застал Юрий Владимирович Андропов, возникший в комнате внезапно и так скоро после случившегося, будто находился где-то рядом. Он часто дышал, наверное, от того, что быстро поднимался по лестнице, на крупном носу выступили бисеринки пота.