— Нина, — позвала она, — отопри, пожалуйста!
— Сейчас, ma tante.
Дверь отворилась. Нина стояла перед нею бледная, с красными от недавних слез глазами. Княгиня пристально взглянула на нее.
— Ты плакала? Отчего ты плакала? — проговорила она, беря ее за холодную руку и вглядываясь в ее глаза.
Нина выдержала ее взгляд, но потом опустила глаза.
— Зачем ты плакала? — повторила княгиня.
— Ах, ma tante, я сама не знаю, с чего я иногда бывает плачу.
— Пустое, без причины плакать не станешь. И отчего это Горбатов так скоро уехал, меня не дождавшись?
— Он очень извинялся перед вами, ma tante. Ему непременно надо быть где-то. Он обещал на днях опять навестить нас.
— Не то, не то, совсем не то!.. — раздраженно перебила княгиня. — Неужели ты меня считаешь уж такой дурой? Ты думаешь, я ничего не замечаю, что так в глаза и бросается?! Он уехал, ты, запершись, плачешь… Дядюшка сидит там с таким лицом — уж его-то лицо я очень хорошо знаю!.. Наверное, он что-нибудь… Нина, ты прежде была более откровенна со мною, ты столько раз говорила, что меня любишь!
В ее словах звучали упрек и тоскливое чувство. Нина обняла ее и припала головой к ее высокой, огромной груди, которая так и ходила под толстым, скрипящим шелком ее платья.
— Ma tante, неужели вы сомневаетесь в любви моей?! — прошептала она.
— Поневоле должна сомневаться! — все тем же грустным тоном говорила княгиня, прижимая к себе девушку. — Ведь я ни в чем тебя не стесняю, я предоставляю тебе полную свободу. Я не слежу за тобой, когда ты без меня выезжаешь из дому, я во всем тебе доверяю и прошу только одного — откровенности, а ты мне в ней отказываешь. Ах, Нина, ведь для тебя же! Ведь потому, что ты мне дорога, я и боюсь за тебя. Ты какая-то странная… Ты фантазерка, Нина! Ну что же, это ничего в твои годы… Ведь я очень хорошо понимала тебя, когда ты рассказывала мне о каком-то спасшем тебя в двенадцатом году Борисе. Вот ты встретила этого Бориса, и он, кажется, такой же фантазер, как и ты… Что же, я очень рада этой вашей встрече. Она мне нравится, и знаешь ли ты, я совсем откровенна с тобою, я уже и мечтала по поводу этой вашей встречи. Это прекрасный молодой человек, из отличной семьи, и во всех отношениях лучшего мужа я бы не могла никогда тебе и придумать. Конечно, встретится немало препятствий, но нет таких препятствий, которых нельзя было бы преодолеть. К тому же я хорошо знаю его родителей — это люди, чуждые многих светских предрассудков, и они боготворят своего сына. Видишь, видишь, я тебе говорю все, что мне со вчерашнего вечера, приходило в голову. Его приезд, вид, который он имел, меня могли только ободрить… И вдруг — он уехал, ты плачешь… дядюшка… Нина, нет, пора же, наконец, прекратить это… Скажи ты мне, умоляю я тебя, что у вас такое с князем, что это за таинственные отношения?.. Неужели?.. Что он на старости лет в тебя влюбился, я это очень понимаю. Он всю жизнь только и делал, что влюблялся… Но ты… нет, ведь не может же быть этого… ведь это бессмыслица… это Бог знает что такое?!.
Нина отстранилась от княгини, взглянула на нее и, несмотря даже на все свое волнение, улыбнулась.
— Ах, ma tante, так неужели вы хоть на минуту могли подумать, что я… что я люблю князя!
И она невольно опять улыбнулась. У княгини как гора свалилась с плеч. Она даже глубоко вздохнула всей грудью. Но недоумение все же оставалось.
— Так что же… я совсем ничего не понимаю! Что он влюблен в тебя — это мне ясно. Неужели тебя может занимать глупые и смешное ухаживание старого волокиты — это на тебя не похоже.
— Вы очень ошибаетесь, ma tante, думая, что князь влюблен в меня и ухаживает за мною… Поверьте, что я бы никогда этого не допустила…
— Господи! Ты просто с ума меня сведешь! Так что же может быть общего между вами?
— Я уже не раз говорила вам, что вы несправедливы к вашему дяде. Может быть, что он прежде был легкомысленный и, как вы говорите, во всех влюблялся, теперь это не идет к его годам и, наверно, он ни о чем таком не думает. Право же, он почтенный человек. Он много знает, много читал, о многом думал. Беседа с ним может быть поучительна.
Княгиня даже всплеснула руками.
— И это ты про него говоришь! Нет, воля твоя, я таким его не знаю… А ведь я знаю его всю жизнь, с детства.
— Если вы его не знаете таким, ma tante, то это потому, что он очень редко высказывается, а перед вами и никогда не высказывается, потому что ясно видит ваше недружелюбное к нему отношение.
Княгиня в волнении несколько раз прошлась по комнате.
— Ну так слушай же, Нина! — наконец заговорила она решительным тоном. — Я должна раз и навсегда серьезно сказать тебе то, о чем до сих пор только намекала, не желая никому зла… Но теперь я вижу, что это моя прямая обязанность. Слушай, мой дядюшка очень дурной человек, он со своей юности отличается развратом. Конечно, мне о многом неприлично даже говорить тебе, но ведь ты не маленькая девочка, ты должна кое-что понимать в жизни. Князь очень развратный человек, это известно всем его соседям по имению. Он там у себя в деревне развратил и сгубил чуть ли не всех крепостных девушек. Он никогда никого не оставлял в покое. Наконец, слушай, Нина, я никогда никому этого не говорила, но тебе я должна это сказать. Представь себе, много лет тому назад он искал и моей погибели, но как я ни была тогда молода и неопытна, а все же не поддалась его сладким речам. Да и теперь, наконец, неужели ты в самом деле не замечаешь, как он смотрит иногда на маменькиных воспитанниц, да и на тебя тоже?! Я-то, по крайней мере, очень хорошо это замечаю. Фу, противный!! — кончила княгиня, изобразив на своем лице омерзение, и стала наблюдать, какое впечатление произвели ее слова на Нину. Она была уверена, что теперь-то, наконец, Нина вознегодует и готова будет разделять ее чувство относительно Еспера.
А между тем ни негодования, ни омерзения не выражалось на лице Нине. Это лицо было по-прежнему грустно.
— Ma tante! — проговорила Нина. — Теперь я должна вам сказать, что я ничего нового от вас не узнала. Мне все это хорошо известно, все эти прежние отвратительные грехи князя и даже его история с вами…
— Что… что ты говоришь? — не будучи в силах прийти в себя от изумления крикнула княгиня.
— Да, ma tante, он сам мне во всем признался, он не стыдится теперь этого ужасного прошлого, так как искупил его истинным христианским раскаянием… Он перерожденный и обновленный человек…
— Негодный, фальшивый человек! — в негодовании опять крикнула княгиня. — Так вот какими уловками он вздумал забрать тебя в руки! И ты веришь?!
— Я не имею никакого основания ему не верить. Теперешняя его жизнь, почти вдали от света, среди религиозных размышлений и занятий, внушает к нему только доверие. Конечно, если вы так уже давно и сильно предубеждены против него, то ему очень трудно вас уверить в своем раскаянии. Вы в каждом шаге непременно будете искать что-нибудь дурное, говорящее во вред ему, вы так и делаете, ma tante. Исполненный любовью к блаженству, он старается, между прочим, о нравственном усовершенствовании наших девиц. Он читает им религиозные книги, объясняет, занимается с ними. А вы в этом добром деле видите только дурное…
— А ты, матушка, так ровно ничего не видишь, что перед твоими глазами! — даже рассердившись на Нину, перебила ее княгиня. — Скажите, пожалуйста, хорошо нравственное усовершенствование! И отчего же это наши девчонки, как увидят его, перемигиваются и фыркают? Даже они его понимают — а ты вот не понимаешь. Да и, наконец, ну хорошо, пускай он раскаявшийся грешник, пускай он теперь представляет из себя вместилище всех совершенств человеческих, так я все же ничего не понимаю. Какое же это имеет отношение к внезапному отъезду Горбатова и твоим слезам? Он-то тут при чем?!
— Он тут ни при чем, ma tante!
Княгиня окончательно из себя вышла.
— Нет, матушка, с тобой, видно, говорить нечего, только слова даром теряешь. А вот ты обдумай все хорошенько да будь осторожна и благоразумна. Разные фантазии о нравственных усовершенствованиях забудь, да и книг мистических и масонских там, что ли — не читай, все равно, не разберешь в них ничего, а только ум за разум зайдет. Да и уж зашел кажется! Нечего так смотреть на меня: что правда, то правда. И я тебя теперь иначе не почитаю как очень безрассудной девушкой, ищущей своей погибели.
