— Вероятно, мне не следовало говорить «мисс Хинриад»? — спросил Риззет.

— Нет, ничего. Не обращайте внимания. Вы говорили…

— О помещениях. По крайней мере, там две большие каюты с душем. Туалетная комната и водопровод — как на больших лайнерах. Ей будет уютно.

— Хорошо. Еще нам нужна пища и вода.

— Разумеется. В резервуарах двухмесячный запас воды. Правда, если вы захотите соорудить плавательный бассейн, воды надолго не хватит. И еще есть замороженные туши. Сейчас вы питаетесь концентратами тиранитов?

Байрон кивнул, и Риззет скорчил гримасу:

— Они похожи на прессованные опилки… Итак, что еще?

— Запас одежды для леди, — сказал Байрон.

Риззет наморщил лоб.

— Да, конечно. Но туалеты ей надо будет выбрать самой.

— Нет, сэр, в этом нет необходимости. Мы сообщим вам размеры, и вы доставите леди то, что она пожелает. Что-нибудь в духе современной моды…

Риззет коротко рассмеялся и покачал головой:

— Ранчер, ей это не понравится. Ее не удовлетворит одежда, которую выберет за нее кто-то другой, даже если это полностью совпадет с ее собственным выбором. Можете мне поверить! У меня в этих делах есть кое-какой опыт.

— Уверен, что вы правы, Риззет. Но сделайте так, как я сказал.

— Ладно, но я вас предупредил. Под вашу ответственность. Что-нибудь еще?

— Разные мелочи. Запас моющих средств, косметика, парфюмерия — то, что обычно нужно женщине… Но это все позже. Начните с подготовки трейлера.

Теперь молча вышел Джилберт. Байрон проводил его взглядом. Челюсти его сжались. Хинриады! Ведь они Хинриады! Джилберт, да и она тоже…

Он снова обратился к Риззету:

— Естественно, понадобится одежда для меня и для мистера Хинриада. Какая — это неважно.

— Договорились. Не возражаете, если я воспользуюсь вашим радио? Мне лучше остаться у вас на корабле, пока все не будет готово.

Байрон подождал, пока были отданы первые приказы. Потом Риззет снова повернулся к нему:

— Никак не могу привыкнуть к тому, что вижу вас живьем — что вы ходите, говорите… Вы так на него похожи. Ранчер часто говорил о вас. Вы ведь учились на Земле?

— Да. Неделю назад я мог бы получить там диплом. Но мне помешали.

Риззет неуверенно взглянул на него.

— Послушайте… относительно посылки вас на Родию… Не сердитесь на нас. Строго между нами, нашим людям эта идея совсем не нравилась. Автарх, конечно, не посоветовался с нами. Откровенно говоря, он несколько рисковал. Некоторые из наших — я не упоминаю фамилии — даже хотели задержать лайнер, на котором вы летели, и освободить вас. Естественно, это было худшее, что мы могли сделать. И все же мы бы рискнули, наверное. Если бы не решили в последний момент, что Автарх всегда знает, что делает.

— Полагаю, он был бы рад узнать, что пользуется таким неограниченным доверием.

— Просто мы хорошо изучили его. Автарх все держит здесь. — Риззет легонько стукнул себя пальцем по лбу. — Никто точно не знает, почему он принимает то или иное решение. Но его решения всегда оказываются правильными. Во всяком случае, пока что ему удается перехитрить тиранитов. А другим — нет.

— Как моему отцу, например.

— Я не имел в виду именно его, однако в известном смысле вы правы. Даже Ранчер был схвачен. Но он совсем другой человек. Он всегда говорил то, что думал, никогда не использовал кривых ходов, а всех людей считал порядочными. За это мы его и любили. Он был одинаков со всеми…

Хоть я и полковник, но вышел из народа. Мой отец был рабочим, знаете ли. Однако для Ранчера это не имело значения. И то, что я полковник, тоже. Если навстречу ему по коридору шел ученик инженера, Ранчер обязательно останавливался и перебрасывался с ним парой слов. И весь день ученик чувствовал себя главным инженером. Таким он был.

Он не был мягок, порой бывал и строгим, но всегда справедливым. Вы получали от него то, что заслуживали, поэтому обижаться было невозможно. Зато когда он прощал, то по-настоящему. У него не было привычки тыкать вас носом в прошлые прегрешения при всяком удобном случае. Таким был Ранчер…

Автарх совсем другой. Он воплощение разума. Кто бы ты ни был — сблизиться с ним невозможно. По-моему, у него нет даже чувства юмора. Я не мог бы говорить с ним так, как с вами, например. Сейчас я говорю свободно, не напрягаясь, не подбирая тщательно слов. С ним же надо говорить точно и конкретно, иначе получишь выговор. Но Автарх есть Автарх, и этим все сказано.

— Я готов согласиться с вами в том, что касается ума Автарха, — сказал Байрон. — А вы знали, что он догадался о моем присутствии на борту звездолета?

— Догадался? Нет, мы ничего не знали. Но в этом весь Автарх. Он собирается идти один на тиранитский крейсер. Нам это кажется самоубийством. Нам это не нравится. Но мы считаем, что он знает, что делает — и он действительно знает. Он мог бы сообщить нам о своей догадке, обрадовать людей известием о вашем спасении. Но он не сделал этого. И в этом весь Автарх.

Артемизия сидела на нижней койке в каюте. Приходилось сгибаться, чтобы рама верхней койки не упиралась в шею, но ей было все равно.

Машинально проведя ладонью по платью, она почувствовала себя грязной и очень усталой.

Она устала вытирать лицо и руки влажными салфетками, устала целую неделю носить одно и то же платье, устала от волос, казавшихся влажными и липкими.

Послышались шаги. Она резко вскочила на ноги, готовая отвернуться. Она не хочет видеть его.

Но это был только Джилберт. Она снова села.

— Привет, дядя Джил.

Джилберт сел напротив и беспокойно оглядел ее. Затем сморщился в улыбке:

— Мне эта неделя на корабле тоже не показалась забавной. Я надеялся, что ты поднимешь мне настроение.

— Ах, дядя Джил, перестань применять ко мне свои психологические приемчики. Если ты надеешься отвлечь меня и заставить заботиться о твоем самочувствии, ты глубоко заблуждаешься. Мне хочется кого-нибудь стукнуть!

— Если тебе от этого станет легче…

— Я тебя предупредила! Если ты протянешь ко мне руку и скажешь: «Бей!» — я действительно ударю, а если спросишь, стало ли мне легче — ударю еще раз.

— Все ясно: ты поссорилась с Байроном. Из-за чего?

— Не вижу необходимости обсуждать это. Оставь меня в покое. — Она замолчала, потом нехотя добавила: — Он считает, что мой отец сделал то, о чем говорил Автарх. Я ненавижу его за это!

— Отца?

— Нет! Этого глупого лицемерного дурака!

— По-видимому, Байрона. Прекрасно. Ты его ненавидишь и не можешь провести грань между ненавистью, заставляющей тебя сидеть на этой койке, и тем забавным с моей холостяцкой точки зрения чувством, которое зовут любовью.

— Дядя Джил, неужели он и вправду сделал это?

— Байрон? Что именно?

— Нет же! Отец! Мог отец сделать это? Мог он сообщить тиранитам о Ранчере?

— Не знаю. — Он смотрел на нее задумчиво и печально. — Выдал же он тиранитам Байрона.

— Потому что знал, что это ловушка! — страстно возразила она. — И это действительно была ловушка. Ее приготовил этот ужасный Автарх. Он сам так сказал. Тираниты знали, кто такой Байрон, и специально подослали его к отцу. Отец сделал единственно возможную вещь. Это очевидно каждому.

— Возможно, возможно… Но ведь он пытался склонить тебя к совсем не забавному замужеству. Если Хинрик дошел до этого…

— И здесь у него не было выбора, — прервала его Артемизия.

— Дорогая моя, если ты собираешься оправдывать каждое его раболепное действие тем, что он не мог иначе, откуда тебе знать, что он не имеет отношения к гибели Ранчера?

— Потому что я уверена: он этого не делал! Ты не знаешь моего отца так, как знаю его я. Он ненавидит тиранитов. Он ни за что не стал бы им помогать. Я согласна, что он боится их и не осмеливается противостоять им открыто, но, если можно этого избежать, сам он никогда не станет им помогать.

— Откуда ты знаешь, что в случае с Ранчером он мог избежать этого?

Она так яростно покачала головой, что волосы упали ей на глаза, а в глазах появились слезы.