– Он? – удивленно переспросила она. – Нет, он рано ушел. Сказал, что ему нужно кое-что сделать в клубе.

– Ладно, – сказала я, понимая, что он, похоже, звонил по поводу свадьбы. – Сообщишь ему, что я звонила?

– Конечно, милая.

– Спасибо, – тихо сказала я. – А… он все понял? Ты не в курсе? – я вдруг почувствовала тошноту и прикусила губу, пытаясь отогнать ее назад.

– Не думаю, – ответила она. – Я уверена, что слышала бы, если бы это было так.

– Спасибо, – опять сказала я. – Ты не должна была делать это. А Алек знал?

– Нет, но он умный мужчина, – ответила Эсме. – Когда Эдвард упомянул о рисунке, который я послала ему на день рождения, Алек точно понял, откуда он пришел. На самом деле, если Эдвард в конце концов не поймет, что это такое, я удивлюсь. Правда, в его состоянии…

– Состоянии? – переспросила я, когда она прервалась, не понимая.

– Плохой выбор слова. Я хотела сказать про положение его дел. Она занят и отвлечен. Ты понимаешь, как это может быть.

– Да, – ответила я, хотя это все еще смущало меня.

Ее тон изменился, и она, похоже, внезапно занервничала.

– Все нормально, Эсме?

– Конечно, милая, – ответила она. – Правда, мне пора, сегодня много дел.

– Хорошо. Рада была поговорить, – ответила я. – И, если ты увидишь…

– Увижу Эдварда, – сказала она, точно зная, к чему я веду. – Я собираюсь к нему зайти.

– Передай ему мои поздравления с днем рождения, – попросила я.

Сердце дико забилось. Это был двадцатый день рождения Эдварда, второй, который я пропускала, и в этот момент я не хотела ничего больше, как быть рядом с ним, хотя понимала, что это невозможно.

– Конечно.

Я еще раз поблагодарила ее и отключилась, пытаясь спрятать слезы, которые угрожали пролиться потоком. Передо мной еще был длинный день, и нужно было держаться.

Взяв свои вещи, я спустилась вниз, найдя Эмили в гостиной, рассматривающей один из моих рисунков на стене.

– И что ты видишь? – спросила я.

Она подпрыгнула, не услышав моих шагов, и быстро повернулась, хватаясь за сердце. Я увидела трубочку в ее чашке из «Старбакса», и закатила глаза, понимая, что там алкоголь.

– Я вижу девушку, которой нужно лечь и отдохнуть, – саркастически сказала она, изучая меня опять. – Еще ей нужно сделать макияж, чтобы убрать мешки под глазами, и педикюр, если она собирается носить шлепки.

– Очень смешно, – ответила я. – Потому что я вижу девушку, чьи планы на вечер внезапно пошли…

– Нет, – сказала она, сузив глаза. – Я предвкушала этот день несколько недель!

– Да, – усмехнулась я. – Но не буду. Радуйся, что я люблю тебя, даже если ты зараза.

– И слава Богу, – сказала она, поднося соломинку к губам и делая глоток. – Пойдем. Пора, если мы не хотим опоздать. Ты водишь… осторожно.

– Осторожно, – пробормотала я, пока она выходила мимо меня из дома.

Я взяла темные очки и надела их, выходя наружу. Было довольно жарко, температура превышала девяносто градусов (пр. переводчика: больше 32 по Цельсию), и солнце ярко светило, на небе не было ни облачка. Жара не беспокоила меня, потому что я выросла в жарком месте, и я наслаждалась ясной летней погодой. Я даже слегка загорела, хотя думала, что это невозможно.

Я нажала кнопку на брелке, открывая машину, и Эмили скользнула на пассажирское сиденье, крикнув, чтобы я поторопилась. Я оглядела машину, любуясь сияющими арками колес и гладким серебристым корпусом, и немедленно подумала об Эдварде. Я оставила себе его машину, несмотря на то, что Алек убеждал меня избавиться от нее, потому что это была большая часть Эдварда, с которой я не могла расстаться. Как бы глупо это не звучало, Эдвард любил свою машину, и каждый раз, когда я вела ее, это напоминало мне о его привязанности. Это давало чувство спокойствия, и я слушала все, что Алек говорил мне, следуя его инструкциям, но оттолкнула свой дискомфорт в сторону и заняла жесткую позицию, когда дело касалось машины.

Я села за руль и завела машину, закрывая двери. Эмили развалилась на сиденье, забрасывая ноги на приборную панель. Я съежилась.

– Опусти ноги, – сказала я.

– Ей не больно.

– Опусти.

– Это просто машина.

– Мы каждый раз должны проходить через это? Опусти ноги, или выходи и иди пешком. Мне все равно, – сказала я.

Она фыркнула и опустила ноги, усаживаясь ровно.

– Меня бесит, как ты относишься к своей чертовой машине, – сказала она, тряхнув головой. – Это «Вольво», Иззи. «Вольво» водят только домохозяйки республиканцев и мамочки футболистов. Клянусь, что до тебя я не видела ни одного «Вольво» без надписи на бампере «Мой мальчик круглый отличник». Я никогда не понимала этого. Разве не все дети в начальной школе круглые отличники? Сейчас, на самом деле, дети в начальной школе получают оценки? Разве нам не говорили, что это убивает чувство собственного достоинства, или что-то в этом роде? Наше следующее поколение вырастет сволочами, знаешь ли. У них даже нет свободного времени, так что игра в вышибалы скоро умрет. Это глупо. И я слышала в новостях, что какой-то мальчик в первом классе был исключен из школы за то, что поцеловал девочку в щеку. Слушай, какого черта? Тогда, когда они будут в старших классах, он не сможет пощупать ее, или уговорить ее на минет, или что-то такое. Вот этого я не понимаю. У половины парней в нашей школе отсасывали под трибунами на переменах, и учителя просто игнорировали это. Черт, они, возможно, и сами трахались с некоторыми девочками, похотливые старые ублюдки. В вашей старшей школе было так же?

Она с любопытством посмотрела на меня, и я кивнула, надеясь, что этого будет достаточно для ответа.

– Ты, похоже, взбодрилась от кофеина, – сказала я, стараясь отвлечь ее внимание. – Не думаю, что ты сделала хотя бы один вдох во время этой тирады.

– Смешно, – язвительно сказала она. – Где джинсы твоей мамочки? Они прекрасно подойдут для «Вольво».

Я засмеялась, выезжая с подъездной дорожки на улицу. Эмили во время поездки непрерывно болтала обо всем, что было у нее в голове, как обычно. Иногда я задумывалась, может, ей просто нравится слушать собственные разговоры, учитывая, что она не требовала от меня включения в беседу. Хотя это мне нравилось. Чем меньше она спрашивает, тем меньше мне врать.

Парковка была практически пустой, когда мы доехали, и я припарковалась на первом свободном месте. Я разблокировала двери, прежде чем заглушить машину и выйти. Осмотрев потрепанное кирпичное здание, я вернула внимание на большую доску, висевшую рядом с главным входом.

Художественная студия «Радуга».

Окленд, Калифорния.

Калифорния… Алек после происшествия в парке предложил, чтобы я уехала из Сиэттла, сказав, что поможет мне устроиться в любом месте, пока доктор Каллен под следствием, но я выбрала место сама. Я еще до его предложения думала об отъезде, так что мне было не так тяжело сделать выбор. Как бы я ни приветствовала все, что делал для меня Джаспер, я понимала, что должна жить сама. Воспоминания об Эдварде наталкивали меня на мысль о моей предыдущей жизни везде, куда бы я ни смотрела, и я понимала, что мне нужен новый старт, если я действительно хочу воспользоваться шансом быть свободной. Я была рядом с людьми, которые знали, что внутри меня все еще таится часть прежней Беллы, и, пока я не отпущу эту жизнь, я никогда не смогу полностью отпустить эту личность.

Я оставила почти все, как и Эдвард, и за это чувствовала себя виноватой, но думала, что это лучший способ справиться с ситуацией. Я надеялась, что они не будут обижаться на меня, но часть меня всегда боялась, что они не смогут понять. Я написала записку, объясняя, что мне нужно побыть одной, и подсунула ее под дверь спальни, прежде чем уехать в Калифорнию. Алек нашел дом и приложил усилия, чтобы записать меня в местную художественную школу, практически в последний день, но до отъезда он дал мне несколько основных указаний. Он сказал, что у них есть несколько простейших советов, чтобы облегчить мне переезд, но я не была дурой – Алек ждал от меня повиновения. Он сказал, что федеральный агент не прекратит выслеживать меня, надеясь, что он как-нибудь убедит меня пойти на сотрудничество с ним, так что мне необходимо сделать некоторые определенные приготовления, чтобы пропасть без вести. Это означало, что я должна сделать в точности то, что он скажет… за исключением продажи машины.