Я смотрел, как он вдавил педаль газа и умчался, покрышки завизжали. В голове я прокручивал его слова, меня наполнило странное предчувствие. Место не имеет значения… то же самое он сказал, когда упоминал, где она.

Сердце снова забилось, боль в груди стала пронзительнее, а желудок подвело от волнения, пока я провожал взглядом его машину.

Изабелла.

ДН. Глава 75. Часть 1:

Глава 75. Открытие

«Ты должен оставить город своего спокойствия и уехать в пустыню интуиции. Что, если твое открытие будет потрясающим? Что, если ты откроешь себя?»

Алан Алда

Изабелла Свон

20 июня 2008 года

Громкий звук эхом отразился в комнате, я потянулась к тумбочке, стоявшей рядом с кроватью, и хлопнула по будильнику, выключая его. Я была полностью истощена, глаза горели, тело ослабело, и мне было слишком хорошо под одеялом, чтобы даже помышлять о подъеме. Странный тихий зудящий звук достиг моих ушей, но я изо всех сил пыталась заблокировать его, в тот момент даже не стараясь понять, что это такое. В конце концов, он прекратился, и в комнате опять воцарилась тишина, но, как только я, наконец, была готова снова провалиться в бессознательное состояние, шум разбудил меня. Я подпрыгнула и, раскрыв глаза, быстро села на кровати.

Внезапно опять стало тихо, и я задумалась, не показалось ли мне. В голове возникла мысль – не галлюцинации ли у меня? Это не было бы большим шоком, учитывая, как мало я спала всю прошлую неделю. Я опять прилегла, сказав себе, что начала слышать звуки, но, как только моя голова коснулась подушки, я услышала непрерывные громкие стуки. Я раздраженно застонала и вытащила себя из кровати, осознавая, что звук – не просто продукт моего воображения. Зрение затуманилось, когда я встала на ноги, и я немного постояла, делая глубокие вдохи, чтобы обрести равновесие, прежде чем выйти из комнаты.

– Изабелла! – прозвенел знакомый высокий женский голос, приглушенный толстой дверью, за которой стояла его обладательница. – Я знаю, что ты уже не в постели! Ты видишь, сколько времени? Давай, давай, давай, поднимайся!

Я медленно спустилась по ступенькам и сердито взглянула на входную дверь, по которой продолжали нетерпеливо стучать. Я немедленно вознесла благодарность, что дверной звонок сломан, зная, что, если бы это было не так, она держала бы палец на кнопке беспрерывно, пока бы я не появилась, потому что терпение определенно не было ее сильной стороной.

– Успокойся, – крикнула я хриплым голосом. – Я уже иду.

– Тебе лучше уже быть здесь, – крикнула она и еще несколько раз стукнула в дверь, хотя в этом не было смысла – она уже и так знала, что я иду.

Вздохнув, я подошла к двери, открыла ее и распахнула настежь.

– Вот, – немедленно сказала она, протягивая мне чашку из «Старбакса». – Он, наверно, уже замерз, потому что ты очень долго шла.

Я закатила глаза, зная, что она только что купила кофе ниже по улице, и взяла его, пока она проходила мимо меня в дом.

– Спасибо, – сказала я, поднося чашку к губам и делая глоток.

Жидкость была горячей, и слегка обожгла мне язык, но я в любом случае с жадностью пила ее.

– Всегда пожалуйста, – сказала она, изучающе разглядывая меня. – Хотя по твоему виду можно сказать, что тебе нужно как минимум десять таких чашек. Ты вообще спала прошлой ночью, милая?

– Немного, – сказала я, пожимая плечами и продолжая пить кофе.

Он был черным, без сливок и сахара, точно как я предпочитаю. Это была полная противоположность чашке в ее руке, которую она заказывала каждое утро – латте, четыре закачки, без пены, без воды, экстра-горячий. Я абсолютно не понимала, что все это означает. Фактически, я не имела представления, что означает большинство сортов кофе в «Старбаксе». Просто заказать обычную чашку кофе в этом месте было практически невозможно.

– Немного, – повторила она, и ее выражение сказало мне, что она не верит мне.

Через секунду на ее лице появилась улыбка, глаза зловеще сверкнули, когда она посмотрела на меня.

– У тебя прошлой ночью была компания?

– Конечно, нет, – быстро ответила я, недоверчиво глядя на нее.

Она с подозрением продолжала смотреть на меня, и я почувствовала, как щеки залил румянец от сильного внимания.

– Ты знаешь, что я не буду делать… это.

– Жаль, – шутливо сказала она. – Тебе, возможно, не хватает хорошего траха, чтобы уменьшить напряженность.

– Эмили!

Эмили была той, кого большинство людей назвали бы моей лучшей подругой, невзирая на нашу полную противоположность практически во всем. Она выросла в богатой семье, и училась в самых крутых частных школах, получая лучшее образование, которое можно купить за деньги. Она никогда не занималась уборкой, потому что вокруг нее всегда были люди, делающие это для нее. Я была уверена, что она в жизни не надевала один и тот же наряд дважды, так что предполагала, что у нее не было стиральной машины. У нее было такое детство, что, когда она просила пони, то получала его, а когда стала слишком взрослой для пони – отец продавал его. Она любила ходить на многолюдные вечеринки, когда я предпочитала оставаться дома, и я обожала читать книги, в то время как она интересовалась только журналами со сплетнями.

Люди замечали ее не только из-за ее роста, бронзовой кожи и длинных темных волос, которые всегда были великолепны, а из-за ее сияния. Невозможно было скучать или грустить, когда она была рядом, с ее бодрым отношением и заразным оптимизмом. Если машина Эмили ломалась, и она шла две мили на девятидюймовых каблуках, чтобы найти телефон, потому что аккумулятор в ее сотовом разрядился, первое, что вылетало из ее рта – это то, что у нее, наконец, появилась возможность сломать ногу в новых туфлях. Она говорила, что всегда есть серебряная полоска, если вы достаточно умны, чтобы разглядеть ее. Мне очень нравилась эта ее черта, и именно она притягивала меня к ней в первую очередь.

Она напоминала мне Элис своим оживленным поведением, но это было не единственным, что напоминало о других. Эмили была словно средоточием всего, что я оставила позади, и этот факт одновременно и притягивал, и заставлял чувствовать боль. Она шутила, как Эмметт, и была такой же сочувствующей, как Джаспер. Она уважала людей, которые были достаточно сильны, чтобы постоять за себя, и яростно защищала людей, которых любила, как Розали. Она присматривала за мной, напоминая мою маму, и всякий раз, когда она рассказывала глупую шутку, мое сердце сжималось при воспоминаниях о Джейкобе. И у нее определенно была вульгарность Эдварда. Все это так быстро и легко примирило меня с ее присутствием, но в то же время постоянно напоминало о жизни, которой у меня не было – и которую я отчаянно хотела иметь.

Все радикально изменилось с того холодного зимнего утра, когда я проснулась и обнаружила кровать рядом с собой пустой, и только оставленное письмо сообщало об уходе Эдварда. Мне все еще было больно думать об этом, жжение в груди постоянно напоминало о том, что часть моей души оторвана. Этот кусок он забрал с собой, когда уехал, тот, в котором, как я понимала, всегда был он. Я пришла к согласию сама с собой так, как смогла, привыкая и учась жить с пустотой, которую чувствовала, и одни дни были лучше, чем другие.

Чаще всего я думала об Эдварде с любовью и улыбалась, вспоминая то, что мы делали вместе, и все, что он говорил. Все напоминало мне о нем, и не было дня, в который что-нибудь не вытащило бы воспоминание о нем на поверхность. Он был моей первой настоящей любовью, моей единственной любовью, и он дал мне больше, чем я даже могла себе представить, и за это я была благодарна ему.

Хотя не всегда это было так. В самом начале было время, когда я спрашивала себя – смогу ли я улыбаться опять, тревожась, что боль, которую я чувствовала, только усиливается, и вскоре поглотит меня целиком. Я была оцепенелой, когда упаковывала свои вещи в Форксе, в шоке, потому что часть меня просто не могла принять, что Эдвард бросил меня. Это было нереально, и я почти ждала, что он сейчас войдет в дверь, и не хотела верить, что это настоящий конец для нас.