Стефано бормотал слова и мне стало ясно, что он не знает язык и не понимает итальянский, так что он даже не в курсе, что говорит. Большинство молодежи не учат родной язык, они думают, что это просто кричащие слова. Они могут согласиться на кастрацию или самопожертвование, попроси их дать клятву на итальянском. Тупые дети, они даже не просят перевести.

– Ты клянешься никогда не предавать наши секреты, с любовью повиноваться и дать клятву Omerta, Сицилийскому Кодексу Молчания? – спросил Аро. Мальчик повторил это и поклялся хранить молчание до конца жизни. Если бы он знал, как трудно это станет спустя годы…

– Каким пальцем ты нажимаешь на курок? – спросил Аро. Мальчик поднял правую руку. Аро кивнул и повернулся к сидящим за столом. – Руки, – просто сказал он.

Все подняли руки, выпрямляя определенное количество пальцем. Обычно я показывал четыре, не знаю почему, в этом не было логики. Весь ритуал казался мне детским и глупым. Аро посчитал наши руки, говоря, что всего 39 пальцев. Он начал с Кая и пошел считать по кругу, отсчитывая до 39. Когда до меня дошло, что под номером 39 я, я раздраженно прикрыл глаза. Это последнее, что мне нужно сегодня. Б…ь, с меня что, недостаточно?

– Карлайл, – просто сказал Аро, когда закончил подсчеты. Я кивнул в знак понимая и, оттолкнув кресло, поднялся. Теперь я наставник Стефано, тот, на кого он будет ровняться, и тот, кого с этого дня он назовет своим другом. Я не только разрушаю его жизнь, инициируя его, но также должен убедиться, что его жизнь разрушили тщательно, согласно плану, так, чтобы понравилось Аро.

Я обошел стол с другой стороны, замирая около Аро. – Есть у кого-то возражения против введения Стефано в наше общество? Вы хотите высказать недовольство? – спросил я.

– Он уже сделал свой удар? – встрял Джеймс, в его голосе было веселье. Я прикрыл глаза, раздражаясь. До инициации потенциальные члены часто были вынуждены совершить убийство. Так они подтверждали, что не служат полиции, не работают с законом, а иначе они бы не совершили это действо. Это защищало нас от чужаков, а учитывая, что его брат уже был в кругу, и мы знали его семью, в моих глазах это было бессмысленно. Но не я создавал правила; я лишь следовал им, как и другие.

– Да, – просто сказал Аро, от его слов меня затошнило. Этот ребенок уже убийца, на его руках уже кровь.

– Что-то еще? – спросил я, желая покончить с этим. Никто не заговорил, поэтому я взял со стола нож. Глаза мальчика расширились, и я понял, что эту часть ему не объяснили. Я знал, что как член мафии я должен быть счастлив, но как семейный человек и отец мне было грустно, что у старшего брата не хватило человечности объяснить ему, что он творит.

Нож был предназначен для пролития крови, следующего шага инициации. Пистолет… пистолет был на случай, если у кого-то возникнут возражения. Мы же не можем позволить им просто выйти из комнаты, когда они зашли так далеко. Лично я такое никогда не видел, обычно возражения провозглашались до начала церемонии, но это возможно.

Я взял его кисть и сжал своей рукой. Потом я поднял нож и резанул его указательный палец правой руки. Он содрогнулся от легкой боли, а Аро тут же протянул мне лист бумаги. Это был снимок нашего святого-покровителя. Я сжал его фалангу, выдавливая несколько капель крови на фото. А потом взял салфетку и прижал к ранке, вытирая лишнюю кровь. Я протянул салфетку Аро. Он кивнул и отложил ее в сторону. Большинство считали, что потом ее выбросят, но я один из немногих знал, что эту кровь используют для определения ДНК; данные этого мальчика будут добавлены в нашу базу, ту самую, которой я недавно воспользовался для Изабеллы Свон. Не могу точно сказать, кто начал собирать образцы и зачем, некоторым из них насчитывалось десятки лет – тогда о ДНК еще даже не слышали, но мы тщательно хранили их. У нас были свои люди в законе и если они расследовали какие-то преступления и находили ДНК, было неплохо знать заранее, коснется ли это наших людей, и кого именно. Иногда было проще заставить их исчезнуть за неряшливую работу, чем рисковать, что они обернутся против нас.

Я протянул ему фотографию с кровью и он сжал ее в руке, ожидающе глядя на меня. Я взял у Кая зажигалку и поджег снимок, говоря ему не отпускать ее, пока огонь не погаснет.

– Повторяй за мной, – начал я, глядя, как бумага горит в его руке. – Как горит этот святой, так сгорит моя душа. Я вступаю в организацию живым и покину ее мертвым.

Он повторил, в его голосе зазвучали нотки паники, он тряс фотографией, стараясь не обжечься. – Это единственный вход и единственный выход. Ты входишь сюда на собственных ногах, но покинешь это место лишь в коробке, – проговорил я.

– Входишь живым, но покинешь мертвым, – повторил Аро, тем самым подтверждая эту часть. Мальчик кивнул, но на самом деле он не понял. Никто из них не понимает на этой стадии.

Наконец бумага погасла и на его лице расцвело облегчение. Я отошел и занял свое место, а они продолжили церемонию, кратко излагая ему основные законы.

– Все друзья, члены этой семьи, всегда помогают друг другу. Мы всё, что у нас есть, и теперь ты вне закона, – заявил Ройс. – Запомни слова «amico nostro», потому что это то, чем ты теперь являешься. Ты «наш друг». Ты никогда не представишься солдатом мафии, кроме тех случаев, когда ты будешь говорить с другим солдатом, которого тебе представят после пребывания в этой комнате.

– Если этот человек дал клятву, ты назовешь его нашим другом. Если нет – своим другом. Здесь заключена огромная разница, ты должен ее распознавать, – встрял Кай. Он также дал другие наставления, например, не целоваться в знак приветствия, как они привыкли, потому что это привлекает слишком много внимания полиции, они сразу видят мафию. Всегда пожимайте руки.

Они бегло поведали ему нашу историю, как долго организация действует, и снова сделали акцент на том, что он уже вступил сюда и пути назад нет. Они объяснили ему, что все итальянские семьи по миру связаны, и если понадобится помощь, ты можешь обратиться к любой из них. Я тихо сидел и слушал, пока они атаковали его советами, надеясь, что он запомнит их, потому что, если нет, он умрет.

Наконец, инициация подошла к концу, и Алек прочистил горло. – Еще одно, – сказал он, в комнате нависла тишина. Алек редко говорил, но когда это случалось, люди слушали. – Мы защищаем наших женщин. У тебя есть сестра, да? Наши намерения в отношении нее благородны, и я подразумеваю брак под этим словом, поэтому ее не тронут. То же самое касается наших жен и девушек. Они – запретная зона. Ты не тронешь ни одну женщину из этой семьи.

Стефано кивнул в знак понимания. Я посмотрел на Джеймса и заметил, что он не сводит с меня глаз, на его губах играла ухмылка. Я ощутил, как во мне поднимается волна гнева, я точно знал, что у него на уме в этот момент.

– Женщина священна, – добавил я острым голосом. – Наши женщины принадлежат нам, и так до конца жизни. Мы не потерпим, чтобы люди проявляли неуважение или намеренно обижали женщин. Если ты это сделаешь, ты умрешь.

С минуту в комнате царило молчание, Джеймс просто смотрел на меня, ухмылка не сползала с его лица. Я хотел врезать ему, преподать ему настоящий урок уважения, потому что, очевидно, он понятия не имел, что это значит.

– У кого-то еще есть, что добавить? – наконец спросил Аро. Тишина сохранялась. – Хорошо. Встреча закончена, и никогда не происходила. Единственные, кто знают, что сегодня произошло, – это духи и Бог. Помните это.

Я быстро поднялся, отталкивая кресло назад. Все вокруг начали собираться и рассасываться, а я посмотрел на Алека, он с любопытством наблюдал за мной. – Передай привет сестре, хорошо? – попросил я. Он кивнул и встал, выходя без единого слова. Я осмотрелся, а потом подошел к Стефано и отвел его в сторону, чтобы дать свой номер телефона на случай необходимости. После этого я отбыл, моя работа была выполнена и я удалился незамеченным. Я пошел прямо к Бентли и быстро завел машину. Цифра на часах вызвала вздох. Три часа утра.