Она кивнула и, выдернув руку, пошла к своей «Ауди». Она глянула на мой «Вольво» и запнулась на ходу, резко выдыхая.
– Что случилось с твоей машиной? – с ужасом спросила она.
Я вздохнул и поднял руку, чтобы она могла увидеть порезы и синяки, а также сбитые костяшки.
– Я думала, это от твоей драки с Джейкобом.
Я покачал головой.
– Лобовое стекло нанесло мне большие повреждения, чем этот урод, – ответил я.
Она уставилась на меня, прежде чем покачать головой и отойти в сторону, бормоча под нос. Я нервно взъерошил волосы и подошел к «Вольво», забираясь внутрь и заводя его. Я следовал за ней через Ла Пуш, а потом назад к Форксу, пытаясь взять себя в руки и не злиться, когда она не превышала лимит скорости. Мы добрались до дома и тихо вошли внутрь, прошедшие события лежали на нас тяжким грузом.
Мы направились сразу наверх, я замер, говоря Изабелле идти в спальню. Я наблюдал, как она исчезает за дверью, а потом пошел в библиотеку и взял дневник с пола. Я пошел на второй этаж и приблизился к отцовскому кабинету. Постучав в дверь, я услышал его приглашение войти, и медленно зашел. Он сидел за столом и раздраженно смотрел на меня.
– Ты превращаешь мою ночь в ад, Эдвард, – сказал он.
– Ну да, хорошо. У меня есть кое-что, что ее улучшит, или наоборот, сделает еще отвратительнее, – сказал я, подходя к его столу и бросая дневник поверх стопок бумаги, в которых он рылся.
Он со злостью посмотрел на меня, мой поведение его, очевидно, достало.
– Что это? – спросил он, поднимая книгу.
Я сухо засмеялся.
– Что, не узнаешь дневник моей матери? – спросил я.
Он застыл и посмотрел на меня, на его лице проступил шок. Он открыл книгу и просмотрел несколько страниц, закрывая глаза и вздыхая, когда увидел ее подчерк.
– Это та книга, которую она читала? – тихо спросил он.
Я кивнул.
– Да. Я не знаю, что там точно было описано, и читала ли она ее всю, но именно из-за нее она такой стала. Она знает правду. И не знаю, как дневник оказался в библиотеке, но она нашла его именно там, – сказал я.
– Я знал, что у твоей матери он был, но думал, что он где-то на чердаке с остальными ее вещами. И я никогда не думал, что он может быть среди обычных книг, я их никогда не касался, так что не видел его, – сказал он.
– Ну, он там был. Так что дерзай. У меня нет желания его читать, и не думаю, что его стоит читать Изабелле, так что решай, что делать. Но именно поэтому я поехал в Ла Пуш, и пусть это тебя бесит, если ты хочешь наорать на меня, вперед. Но я не жалею о своем поступке, я помню, как ты говорил мне, что она должна узнать правду от меня, что я не виню ее, а я не слушал тебя и, б…ь, ни разу не думал, что твой совет стоящий. Знаешь… ты иногда, на хер, знаешь, о чем говоришь, – сказал я.
Он посмотрел на меня и задержал взгляд на долгие несколько секунд, прежде чем снова глянуть на книгу. Он пробежался рукой по кожаной обложке, вздыхая.
– Спасибо, – тихо сказал он.
Я кивнул.
– Да пожалуйста. А теперь я иду в постель, – пробормотал я, разворачиваясь и выходя.
Я услышал вслед «спокойной ночи», но не ответил, направляясь в спальню. Изабелла уже переоделась в пижаму и забралась под одеяло. Я быстро скинул вещи и лег рядом с ней, притягивая к себе. Она уткнулась носом мне в грудь и прикрыла глаза, быстро засыпая от истощения. Я лежал в темноте, держа ее, и был не в силах отключить мозг.
Все развалилось, наши отношения чуть не дали трещину, но теперь, когда у нас есть все кусочки, мы можем собрать их в одно целое. Теперь тайны открыты, и ничто не должно нас больше разлучить.
Разве что, за исключением того, что она principessa della mafia, конечно… но нет причин говорить ей это дерьмо.
ДН. Глава 66. Часть 1:
Глава 66. Похитители
«Многие из нас изводят себя двумя похитителями – сожалением о прошлом и страхом будущего»
Фултон Ауслер
Я стояла около кухонного окна и пристально смотрела на передний двор, не сводя глаз с серебристого «Вольво» на подъездной дорожке. При дневном свете ущерб, причиненный ему, казался еще больше. На пассажирской стороне были вмятины от кулака Эдварда, и даже со своего места я видела следы крови там, где его сбитые костяшки касались металла. В пассажирской двери была большая дыра, о которой я даже не знала. От вида этих разрушений в груди вспыхнули вина и стыд. Он любил свою машину, и бесчисленное количество раз говорил мне, что это было одно из самых дорогих приобретений. Он так дрожал за нее, что никому не доверял руль, даже мне, но я причинила ему такую боль, что он забыл про все. Его боль была причиной того, что он разрушил значимую для него вещь, и я, изучая разбитую машину, осознала, что именно я сделала с Эдвардом.
Я не хотела ранить его, но мои намерения, на самом деле, не имели значения, когда дело касалось этого. Факт, что я причинила ему боль, и я понимала, что, так же как «Вольво» не починился за ночь магическим образом, так и над выздоровлением Эдварда придется поработать. Мы не сможем просто забыть обо всем и двигаться дальше, и не имело значения, насколько сильно мы хотели этого.
– Я проснулся один, – раздался знакомый бархатный голос, вырывая меня из раздумий.
Я повернулась и увидела, что Эдвард стоит на пороге кухни, со встрепанными волосами и в фланелевых штанах, низко сидящих на бедрах. Он был без рубашки и босой, все еще полусонный.
– Ты так мирно спал, что я не хотела тебя будить, – тихо сказала я, пристально рассматривая его.
Взгляд скользнул по его руке, остановившись на потемневших и разбухших костяшках. Я надеялась, что это не будет хроническим повреждением и не помешает ему играть в футбол, потому что шанс, что он сможет играть в колледже, значил для него очень много. Я не смогу пережить, если потенциально разрушила то единственное, чего он, наконец, позволил себе добиваться.
– Моя рука в порядке, – тихо сказал он через секунду, заметив, где сфокусировано мое внимание.
Я грустно улыбнулась, когда он подвигал пальцами и напрягся, сжав челюсть и стараясь спрятать гримасу. Его рука явно не была в порядке, но я не стала спорить, так как он, очевидно, не хотел дальше развивать эту тему.
Мы еще долго молча смотрели друг на друга в неловкой тишине. Нам надо было столько сказать друг другу, но я не имела понятия, как начать. Все это ошеломляло. В голове, пока я стояла, проигрывались события прошлой ночи, и во мне безудержно росло чувство вины. Тупая боль, присутствующая в груди еще с поездки в Финикс, усилилась при мысли о том, как я ударила его, и что он должен был почувствовать после моей поездки в Ла Пуш. Я знала, что он растерялся и почувствовал боль, когда осознал, куда я делась… вид машины, припаркованной снаружи, мог это подтвердить.
Я вспомнила его слова на футбольном стадионе, и еще не скоро смогу забыть страдание в его голосе. Он хотел знать, с какой целью я это делала, пыталась ли я причинить ему боль, потому что было ясно, что именно этим я и занималась. Я так отчаянно скрывала то, что узнала, замкнувшись в собственном несчастье, что даже не осознавала, что делала с ним, пока не стало слишком поздно. Скрывая от него то, что я выяснила, я причинила ему боль худшую, чем если бы он узнал правду. Я отталкивала его, пытаясь спасти от страданий, не понимая, что мои действия еще сильнее влияют на него. Эдвард столько потерял в жизни, и неважно, знал он или нет о событиях, связанных с ее смертью, его мама все равно не вернется назад. Услышать правду было бы для него трудно, но это ничего не изменит.
Однако и отталкивать его было не лучшим решением.
Пока я не поговорила с Джейкобом, стоя на скале в Ла Пуш, я не понимала, насколько зависимым позволил себе стать Эдвард. Мне было тяжело связать безрассудного, бунтующего парня, который причинял боль любому, кто пытался приблизиться к нему, и Эдварда, в которого я влюбилась, но, слушая, как Джейкоб рассказывает об их дружбе, я, наконец, соединила их воедино. Их связь была глубже, чем я первоначально думала, и я поняла, почему Эдвард так жестоко набросился на Джейкоба, когда тот предал его. Он разрешил кому-то зайти за стену, которую он выстроил внутри себя для защиты, разрешил ему увидеть свою подлинную боль, и в ответ это знание обратили против него же. Он открыл себя для дружбы Джейкобу, и только Джейкоб так ответил ему.
