– Пожалуйста, не прыгай, – сказал он обыденным тоном. – Течение сильное, а еще, наверное, холодно, я не хочу прыгать вслед за тобой. И слишком темно, я могу долбануться головой о камень, а я слишком люблю жизнь, чтобы так с ней проститься.

Я улыбнулась его непринужденности.

– Я не собираюсь прыгать, – сказала я.

– Хорошо, – ответил он, делая несколько шагов вперед и оказываясь позади меня. Оглянувшись, я застыла, испугавшись его лица. Глаза покраснели, губа опухла, уже формировались синяки.

– Выглядит хуже, чем есть.

Я нерешительно кивнула.

– Прости, – прошептала я, ощутив вспышку вины, ведь он пострадал из-за меня.

Он пожал плечами и отмахнулся.

– Небольшое дело, – сказал он. – Заживет. Он хотя бы не пытался, на хер, подстрелить меня в этот раз. Ты в порядке?

– Наверное, – ответила я, возвращаясь взглядом к воде. – Мне не стоило звонить.

– Но ты позвонила, – утверждающе сказал он.

Я кивнула.

– Да.

Какое-то время я молчала, раздумывая над словами.

– На прошлой неделе был мой день рождения.

Он удивленно посмотрел на меня.

– Серьезно? – спросил он.

Я кивнула.

– Ну, тогда счастливого дня рождения.

Я грустно улыбнулась, прежде чем пробормотать слова, которые отчаянно хотела произнести. Слова, которые не смела сказать Эдварду или кому-то из них, потому что они никогда не поймут. Они слишком много потеряли из-за меня, и нет значения, знают ли они это. Но говорить эти слова вслух будет подобно пощечине, которую я недавно дала Эдварду.

– Нет ничего счастливого в дне моего рождения.

ДН. Глава 65. Часть 1:

Глава 65. Знание

«Ты знаешь, это – любовь, когда хочешь разделить с ней всё, даже ее боль.

Ты знаешь, это – любовь, когда не можешь прекратить думать о ней.

Ты знаешь – это любовь, когда лучше будешь иметь с ней отношения

и терпеть разлуку, чем не иметь отношений вообще.

Но, в большинстве случаев, ты знаешь, это – любовь, когда твое счастье зависит от нее.

По крайней мере, так я знаю»

Роберт Ле Бранч

Эдвард Каллен

В тот момент, когда ее рука соприкоснулась с моим лицом, гребаный шок отбросил в тень каждую унцию моего гнева. Щеку пронзила острая боль, и моя голова дернулась в сторону, я быстро поднял руку к источнику неприятных ощущений. Нет, боль не была напряженной, у меня, на хер, были удары похуже. Джейкобу удалось несколько раз сильно заехать мне, когда он валялся на земле, но сам факт, что она ударила, потряс меня.

Моя девочка… la mia bella ragazza… на хер, ударила меня.

Я лишился дара речи и не сводил с нее глаз, не в силах вспомнить, какого черта мы спорим. Я даже, б…ь, не мог вспомнить, как дошел до той точки, что начал кричать на нее посреди сраного футбольного поля, как довел ее до того, что она дала мне пощечину. Изабелла Свон, девочка, которую я любил больше жизни, и которая ненавидела физическое насилие, потому что всю жизнь сталкивалась с ним, так остро отреагировала на мои слова, что ударила меня.

Мы в глубокой заднице.

Я давно ощущал приближение этого, и делал все, чтобы исправить это дерьмо с Изабеллой. Я убедился, что Элис не сделает из ее дня рождения гребаное представление – что было нелегкой задачей – и вложил немало сил в ее подарок. Я мог, б…ь, просто пойти и купить ей дурацкую цепочку или другое конченое украшение, но я так не сделал, ведь знал, что это дерьмо не имеет для Изабеллы значения. Я дал ей бумаги, которые, по существу освобождали ее, и даже сделал предложение. Я, Эдвард гребаный Каллен, сделал предложение. Она должна, черт побери, быть счастлива, и я думал, что будет, но эта хрень не сделала абсолютно ничего, чтобы уберечь ее от еще большей отстраненности.

Я, б…ь, терял ее, я знал это, и мне это не нравилось. Меня чертовски пугало это дерьмо, ведь я не знал, как, на хер, его остановить. Каждый день она все больше отдалялась, уходила в себя, несмотря на все мои попытки раскрыть ее. Она лгала мне в лицо, слова слетали с ее губ даже без обдумывания. Теперь я едва узнавал ее, и даже, когда она была рядом, ее как будто не было в проклятой комнате… она просто, б…ь, уходила.

Я сдерживал гнев, сколько мог, зная, что срыв нам не поможет. Она была такой хрупкой, и разваливалась на части у меня на глазах, а я, гребаный мудак, сделал последний шаг, чтобы полностью разрушить ее. Я не планировал это дерьмо, ведь несмотря ни на что, я все еще любил ее. Я любил ее больше жизни, больше денег и долбаной власти, и уважал то, что держал в руках. Кроме нее ничто не имело значения, и я отчаянно за это цеплялся. Это пугало, это не то, кем я был. Я был сильным и чертовски независимым, и мне никто не был нужен, чтобы выжить.

Но я стал зависимым и нуждался в ней.

Я так изменился, черт возьми, ради нее, и я не узнавал Изабеллу, как и самого себя. Я стал охеренно ранимым и под давлением обстоятельств давал трещину. Так же, как и она. Наши жизни соединились до такой степени, что ее счастье стало моим счастьем, а она, на хер, не была счастлива. Это ясно, как белый день, а значит, я был, б…ь, несчастен. Мне требовались все силы, чтобы сдержать темперамент, гнев постоянно вспыхивал, меня начало чертовски все раздражать.

Меня мучило ощущение, что рядом с ней я иду по острию ножа и слепо пробираюсь через шторм. Сейчас я был на пределе, и все было еще хуже, чем год назад, когда отец только привез ее к нам. И это, б…ь, добром не кончится. Она была моей чертовой девушкой, моей гребаной невестой, если хотите, а напряжение в воздухе между нами стало почти невыносимым. Я не мог понять, что, б…ь, было с ней не так, и как вернуть ее к жизни, так сказать; и это становилось началом конца. Каждый день я все больше приближался к тому, чтобы потерять контроль, который отчаянно старался сохранить. Увиденное мною, когда я вышел из гребаной раздевалки, наконец, подвело меня к краю. Стоило мне увидеть, как Изабелла стоит рядом с Джейкобом Блэком и смеется, как боль и гнев затуманили каждую каплю здравого ума, оставшегося у меня, разорвав последние нити, сдерживающие меня.

С меня было достаточно.

Меня охватил гнев, зрение затуманилось, глаза фокусировались только на этом ублюдке, кто, похоже, продал душу дьяволу, чтобы уничтожить мою жизнь. Я надрывал задницу, пытаясь разговорить ее, а это мудак приперся и за пару мгновений играючи заставил ее, б…ь, смеяться. Это ранило сильнее, чем что-либо, и ревность смешалась со жгучим гневом. Меня заполнило желание заставить его страдать так же, как страдаю я. Он должен был заплатить. В глазах потемнело от всепоглощающего гнева, я хотел угробить его жизнь так же, как он мою.

Я со всей силой набросился на него, освобождая гнев, пока кричал на него. Он кричал в ответ, его злость разжигала мою собственную, ведь он, б…ь, ничего не знал обо мне. Он обвинял меня в том, что я использую ее, но он, на хер, не знал, как я ее любил. Он обвинял меня в том, что я причиняю ей боль, но он, на хер, не знал, как я пытаюсь защитить ее. Краем сознания я слышал крики Изабеллы, но этого было недостаточно, чтобы достать меня за пеленой бешенства, я лупил его кулаками, не замечая ответных ударов.

Когда меня, наконец, оттащили от него, я все еще был взбешен, руки тряслись от злости. Я слышал, как Элис спрашивала, в чем дело, и от этого я снова вспыхнул, стоило мне повернуться к Изабелле. Я сорвался на нее, спрашивая, зачем, на хер, она хочет, б…ь, ранить меня, потому что я не понимаю. Я, черт побери, не понимаю, почему она такая, б…ь, холодная со мной, почему меня она вроде как любит, но улыбается и смеется рядом с уродом, который ранил меня. Я уже повторял ей, чтобы она держалась от него подальше, он уничтожал все, к чему прикасался, но она забила на это дерьмо. Я не видел иной цели в ее поведении, кроме как заставить меня страдать. И я не знаю, почему, святые небеса, она это делает, чем я заслужил такое отношение? Я кричал на нее, теряя остатки терпения, и требуя от нее, на хер, выложить мне свою проблему. И она снова залезла в скорлупу, заводя меня еще сильнее.