– Tanto gentile e tanto onesta pare la donna mia, – сказал я, стараясь произносить серьезно.

Ее губы дрогнули в улыбке.

– Что это значит? – с любопытством спросила она.

Я не отрывал от нее глаз с минуту, улыбаясь.

– Это значит: «Моя леди так добра и честна», – сказал я. – Это диалог из «La Vita Nuova» Данте. Поэзия, как я понимаю.

Мои брови сконфуженно нахмурились, когда я произнес эти слова – с каких, нахер, пор я начал цитировать стишки? Что, блядь, со мной случилось? Я превращаюсь в настоящую киску.

Она кивнула, улыбаясь.

– Так мило, – сказала она. – А ты знаешь еще?

Я вздохнул и нерешительно кивнул, я вспомнил эти строки, чтобы, черт возьми, очаровать ее, но мне совсем не улыбалось цитировать всю это говно целиком. Но она ожидающе смотрела на меня, очевидно, желая услышать больше, и коль скоро я люблю ее, то дам любую долбаную вещь, которую она пожелает, даже, если это значит рассказывать наизусть любовную поэму какого-то педика в три часа ночи на итальянском языке.

– Quand'ella altrui saluta, ch'ogne lingua deven… uh… (Когда она проходила мимо, многие говорили…), – c запинкой произнес я, внезапно замолкая, запнувшись на полуслове и, нахер, не в силах вспомнить остальное. – Иисусе, слишком рано для этой фигни. Или слишком поздно, без разницы. Спроси меня завтра, когда я смогу связно мыслить.

Она улыбнулась и кивнула.

– Хорошо. Тогда нам лучше лечь спать, – пробормотала она.

Я быстро покачал головой.

– Скажи мне, что сделал отец, tesoro, – сказал я.

Она глянула на меня, ее улыбка сползла с лица.

– Не надо так переживать. Я не выйду из себя, обещаю. Если до этого дойдет, мы просто убежим. Я же говорил.

Ее глаза слегка расширились, вернулась эта адская паника.

– Мы же решили, что остаемся, помнишь? – спросила она. – Никакого бегства.

Я вздохнул, все еще раздраженный и совершенно не понимающий ее настроя торчать здесь, если мы можем найти способ свалить. Понимаю, она не хочет, чтобы я уходил от своей семьи, но она должна понимать, что значит для меня больше. Я люблю свою семью, но это моя жизнь, и я должен жить для себя. Я оставлю все это и уйду, начну новую жизнь с ней, где-нибудь далеко. Она будет заниматься уборкой, все равно она не умеет ничего другого, так почему бы мне тоже не подвизаться в этой сфере?

Должен признать, она ошеломила меня еще раньше, когда я заявил, что хочу убить ее отца. Дело в том, что этот ублюдок не заслуживал того, чтобы дышать после всех ее мук, и я фактически чувствовал это своим долгом – обеспечить, чтобы его поставили на место. Она моя девочка, и я говорю это не как собственник (хоть иногда я бываю жутким собственником). Я говорю это относительно. Мы принадлежим друг другу, и это неизменно. Она сказала мне, что я не могу так поступить, и я разозлился, поначалу думая, что она собирается выгораживать этого чокнутого мудака, но потом оказалось, что она, блядь, имеет в виду меня. Она сказала, что я не могу это сделать, не могу его убить, потому что я буду убийцей. И даже звук этого слова – «убийца» – пошатнул меня.

Иисусе, я не хочу быть проклятым убийцей.

Слышать, как она говорит это вслух, было достаточно, чтобы поставить меня на место. Изабелла хорошая и невинная, несмотря на то дерьмо, через которое она прошла. И я хочу быть достаточно хорошим для нее – разве я буду ее достоин, если ступлю на этот путь? Не уверен. Сможет ли она принять такую погань, если до такого дойдет? Предпочитаю думать, что сможет, но это не наверняка. Я не говорю, что не наступит момент, когда я буду решать – идти ли мне по этому пути; но я понял, что не хочу заставлять ее принимать такое решение и сознательно выбирать убийцу. Моя мать сделала этот выбор, моя тетя Эсме сделала этот выбор, и обе нашли равновесие между добром и злом. Я имею в виду, большую часть времени им хорошо это удавалось, они казались довольно счастливыми, будто верили, что мой отец и Алек заслуживали этого. Но факт остается фактом – они должны были выбирать это дерьмо, притом, что обе были хорошими, нравственными женщинами. Им пришлось отказаться от своих принципов и убеждений и принять проклятого убийцу в свою жизнь во имя любви.

Хочу ли я, чтобы Белла делала такой выбор? Она достойна лучшего, чем эта гнусность.

– Если ты хочешь остаться на месте, мы останемся. Без разницы. Хочешь убежать – мы убежим. Тебе выбирать, – сказал я.

Ее глаза расширились от удивления, и я пожал плечами.

– Все, что я знаю: где бы ты ни была, там буду и я. Мы принадлежим друг другу. Мы как… две горошины в горшке, детка. Как ореховое масло и желе, как макароны и сыр. Эта ерунда может быть хорошим и само по себе – одно, но если ты смешаешь их вместе, будет просто, нахер, лучше. Понимаешь?

Полусонный, я был на грани безумия от истощения, но в голове все еще ощущалась водка, поэтому я не был уверен, что в моих словах, блядь, есть смысл. Она, наверное, решит, что я идиот, подумает, что, мать вашу, со мной не так, но для меня все было логично. Через секунду она улыбнулась.

– Ты имеешь в виду, как спагетти и фрикадельки? – спросила она. – Или хлеб и масло?

Я криво улыбнулся.

– Да, видишь, ты меня поняла. Мы как гребаное молоко и печенье, детка.

Она засмеялась.

– Соль и перец, – сказала она. – Чипсы и крем-соус.

Я кивнул.

– Черт, да. Это должны быть охеренные волнистые картофельные чипсы и соус «Французский лук», – сказал я. – Без вариантов.

Она засмеялась, покачивая головой.

– Привередливый, – прошептала она.

Я игриво закатил глаза, усмехаясь.

– Какая разница, это просто правда жизни, – пробормотал я. – Хммм… мы как пюре и подливка. О, нет! Мы как вопросы и ответы. Как может быть паршивый вопрос без ответа?

Она громко захохотала, покачивая головой.

– Ты мой потерявшийся парный носок! – заявила она.

Я засмеялся, тряся головой, потому что только Изабелла, черт побери, может включить стирку в этот бред.

– Хорошо, пусть будет так. Это даже, блядь, хорошо. Я ничто без тебя, и носки бесполезны без пары, ты просто пустое место, если у тебя нет партнера, – с улыбкой сказал я. – Ладно, не бесполезен, если у тебя только одна нога и один носок.

Она начала хихикать, и я тихо засмеялся. Мы ведем себя, как гребаные дети, но это хорошо, если смешит ее.

– А что насчет «Kool-Aide» (Кулэйд – товарный знак растворимого порошка для приготовления фруктовых прохладительных напитков, выпускается в нескольких вариантах) и сахара? – спросила она.

Я покачал головой, фыркая.

– Нахер. «Kool-Aide», «Sunkist» (вид апельсинового или лимонного слабоалкогольного напитка, начал выпускаться в 1979 году) и «Everclear» (напиток с наибольшим содержанием алкоголя, занесен в Книгу рекордов Гиннеса, процент алкоголя может составлять 75,5% или 95%), – сказал я.

Ее брови нахмурились, и она уставилась на меня, как будто я, блядь, тупой.

– Это не считается, там их три, а нас только двое, – серьезно заявила она, как будто ее это действительно, блядь, смутило.

Я громко захохотал, покачивая головой.

– Хорошо, tesoro, один забираю. Мы можем быть просто «Kool-Aide» и сахар, – сказал я. – Но мы также можем быть ромом и содой. Или водкой и апельсиновым соком. Кстати, блядь, водка идет со всем.

Она улыбнулась.

– Вишня и кола? – спросила она.

Я криво улыбнулся.

– Да, правильно. Мы может быть сраной вишневой колой.

Мы оба расхохотались.

– Берт и Эрни? – спросила она через секунду.

Мои глаза расширились от удивления.

– Черт, отличный пример. Ты смотрела «Улицу Сезам»? (популярная детская учебно-развлекательная телепередача, героями которой являются куклы-маппетс Дж. Хенсона, идет с 1969 года по каналам «Паблик бродкастинг сервис» ^{note 1}. Существуют также многочисленные варианты, разработанные для детей разных стран.)– спросил я.

Она робко улыбнулась, пожимая плечами.

– Вот видишь, у тебя все получается, мы Берт и Эрни. Проклятье, мы можем быть даже Старски и Хатчем (Старски и Хатч» (англ. «Starsky & Hutch») — комедийный боевик режиссера Тодда Филлипса. Является пародийной киноадаптацией одноименного сериала 70-х годов. Главные персонажи – двое непутевых полицейских, которых случайно поставили в пару). Лоис и Кларк. Бэтмен и Робин. Скуби и Снагги («Снагги» Роджерс – вымышленный персонаж и один из пяти главных действующих лиц в американском анимированном сериале Скуби-Ду, который рассказывает о приключении четырех раскрывающих преступления подростках и домашнем животном Снагги – собаке Скуби-Ду). Оби-Ван и Хэн Соло. Но только не этот Ромео и сраная Джульетта.