– Рановато для тебя, Эдвард, разве нет? – ответил отец. Я вздохнул.

– Что случилось? – спросил он. Я застонал, ощущая себя полным идиотом, что звоню ему.

– Ничего не случилось, я, что, не могу позвонить своему гребаному отцу и пожелать ему счастливого нового года? – спросил я. Он тихо засмеялся.

– Конечно, можешь. Счастливого Нового Года и тебе, – сказал он. – Хорошая была ночь?

– Да, отличная, я думаю, – сказал я.

– Хорошо. Значит, никто не подрался? – спросил он с легким удивлением в голосе. Я застонал.

– Нет, я не сломал никому нос, – сказал я. Он снова засмеялся.

– Хорошо. Тогда чем ты собираешься сегодня заняться? Пойдете куда-то? – спросил он. Я поколебался, прежде чем выдавить это слова, почти не сожалея, что говорю это.

– Может. Элис и Роуз провели тут ночь, вчера у них с Изабеллой был девичник, и сегодня они тоже, наверное, что-то будут делать вместе. Думаю, ты сможешь потом сам сказать, пойдем ли мы куда-то, сам понимаешь, проследив ее по этому поисковому чипу.

Он замолчал на какое-то время, и меня терзало любопытство, может, я совершаю гребаную ошибку, может мне, черт побери, не стоило ничего говорить об этом. Его молчание подтверждало правдивость информации, он же не спросил меня тут же, о чем это я, нахрен, говорю.

– Значит, она тебе сказала? – наконец спросил он тихим голосом. Я вздохнул.

– Случайно упомянула это дерьмо. И она также сказала, что ты брал гребаный мазок с ее щеки. Она же не наша чертова кузина или что-то в этом роде? – спросил я, испугавшись того, зачем он брал этот ДНК-тест. Если бы мы были родственниками, разве он обращался бы с ней, как с прислугой, но часть меня все равно боялась этого.

Он хмыкнул. – Нет, никакого кровного родства. Это было из соображений безопасности, просто на всякий случай, вдруг с ней что-то случится. Небольшое дело, у меня единственного есть код к ее чипу, и я до сих пор им не пользовался, честно говоря. Не было причин. И ДНК…, – его голос стих, и он замолчал, что-то обдумывая. – Просто в целях идентификации.

– Хорошо, без разницы. Это не имеет значения, мне просто любопытно, – сказал я, солгав. Уже сам факт, что я это спрашиваю, будет подобен красному флагу, еще не хватало сорваться и наговорить ему всего. – Передавай в Чикаго всем мой привет.

Он вздохнул. – Передам. Хорошего дня, сын.

– И тебе, – сказал я, нажимая клавишу отбоя. Я сидел в тишине, прежде чем подняться и пойти наверх. Я хотел вернуться в постель раньше, чем Изабелла проснется, не желая выглядеть мудаком, который бросает ее посреди ночи.

Я не знаю, в чем тут дело, но было ясно, что этот ДНК вел к секрету моего отца. Не знаю, может ее родители были не теми, кто она думала, или она состоит с кем-то в родстве, но это что-то неожиданное, раз тест проводили дважды. И я понятия не имею, кто это может быть, и как это скажется на Изабелле, но я был совершенно уверен только в одном.

Я выясню.

-

Глава 41. Обходиться с другими

«Одной из самых важных фаз взросления является переход от эгоцентричности

до взаимопонимания с другими людьми. Человек не может считаться зрелым,

пока у него нет ни способности, ни готовности видеть себя одним среди других,

ни обходиться с другими так, как ему бы хотелось, чтобы они также обходились с ним»

– Вальтер Скотт –

Изабелла Свон

Я села в кровати и потёрла глаза. Они слиплись и еле открывались после сна. Я посмотрела на будильник, пытаясь сосредоточить размытый взгляд, и каково же было моё удивление, когда я увидела, что на часах было почти девять утра. Я оглядела комнату и отметила, что сумки Эдварда и всего того хлама, который он обычно держит на столе, нет на месте. Он наверняка был невероятно тих сегодня утром, чтобы собрать всё и выскользнуть из комнаты, при этом не разбудив меня. Я вздохнула и стащила с себя одеяло. С одной стороны, я была благодарна Эдварду за то, что он был настолько милым, что дал мне поспать сегодня, а с другой – была несколько расстроена тем фактом, что не смогла увидеть его этим утром.

Сегодня была пятница, 6-ое января. Мальчики уже несколько дней ходили в школу. Последняя неделя пролетела быстро, поскольку я, чтобы убить время без Эдварда, занималась уборкой. Плеер, который мне подарил Эдвард на Рождество, был весьма выгодным приобретением, потому что казалось, что, слушая музыку, я действовала более плодотворно. Она отключала меня от всего, а время и работа пролетали незаметно. Это было странно, потому что раньше я никогда не слушала музыку, а всего лишь через одну неделю не могла представить себе жизни без неё. Теперь я понимала любовь Эдварда к музыке. Если раньше музыка была для меня чем-то вроде шума и бессвязных слов, то теперь я чувствовала мелодию и эмоции в ней. Кто бы мог подумать, что какая-нибудь глупая песня может заставить расплакаться на пустом месте? Этого я не могла и предположить до того момента, пока Эдвард не появился в моей жизни…

Я встала и со стоном потянулась. Моя спина почти не гнулась, а шея чуть побаливала ото сна. Я подняла руку и немного потёрла её, а затем застелила постель. Эдвард всегда говорил мне, что нет никакого смысла делать это каждое утро, потому что мы снова помнём постель, но я игнорировала его ворчание и всё равно заправляла кровать. Мне нравилось, что вечером я могла залезть в заправленную кровать. Это была одна из тех вещей, к которой я привыкла в течение последних месяцев. И я знала, что он никогда не понял бы всю важность этого момента для меня, потому что всю жизнь спал в тёплой комфортабельной кровати, и это не было для него чем-то особенным. Ему было по барабану: свисали ли простыни с краёв или были скомканы. Но когда всю свою жизнь вы провели, засыпая на старом матраце, разложенном на полу, на подушке, свёрнутой из вещей, и под одеялом, которое прохудилось от времени и уже не могло защищать от холодного ночного воздуха, вы бы поняли всю значимость застеленной кровати.

Я подняла вещи с пола, которые Эдвард, видимо, хотел бросить в корзину, но не попал. Я должна была отдать должное ему за то, что он, в принципе, старался содержать комнату в чистоте и порядке из-за того, что с ним ночевала я, но иногда его старые привычки брали верх над ним. Я никогда не сердилась на него за это, а просто продолжала поднимать его вещи и класть туда, где они должны быть.

После того, как комната приняла более прибранный вид, я зашла в свою комнату. Там я стянула с себя одежду и, бросив её в корзину, пошла в ванную. Включив душ, я встала под струю, полностью расслабившись под тёплой водой. Это помогло моим мышцам прийти в норму и избавило меня от всех утренних болей в области шеи. Через некоторое время я вышла из душа и вытерлась полотенцем. Затем замоталась в него и прошла в свою комнату, где переоделась в джинсы и длинную чёрную рубашку. Я вернулась в ванную, чтобы почистить зубы и расчесать свои спутанные волосы.

Я надела свои Найк, потому что Эдварду, кажется, нравилось видеть меня в них, так как именно он купил их для меня, и прихватила свой плеер. Всунула в уши наушники и, включив его, засунула в карман. И начала подпевать песне, слова которой, как и большинства песен из тех, что Эдвард загрузил мне, уже знала и пошла к двери. Я вышла в коридор и успела сделать несколько шагов к лестнице, прежде чем внезапно застыть, завидев непонятную фигуру у самого ее начала. Я начала задыхаться от страха, и крик вырвался из моего горла. Я схватилась за грудь, потому что сердце дико колотилось. Фигура, стоящая на последней ступеньке, скрестила руки на груди и прислонилась к стене. Этим человеком оказался доктор Каллен.

Он был в Чикаго всю неделю, и я понятия не имела, когда он вернётся. Поэтому он был последним человеком, кого я могла ожидать в том момент. Я в шоке уставилась на него и задалась вопросом, когда он приехал домой, но больше всего меня интересовало то, почему он стоял на третьем этаже. Он просто пристально смотрел на меня, я не могла видеть выражение его лица, и это привело к тому, что во мне зародилась паника. Я не знала, как долго он там стоял. Возможно, он видел, как я вышла из спальни Эдварда этим утром. Одна часть внутри меня никогда не забудет то, что он сделал со мной, когда я совершила ошибку, прикоснувшись к его оружию. Эта часть меня кричала, что что-то здесь было неправильным. Ей не было комфортно находиться с ним один на один, когда он смотрел на меня вот так. Несмотря не то, что он не давал мне причин бояться его последнее время, так как в большинстве случаев он был мил и снисходителен ко мне, я знала, что он был опасным человеком. Он был угрозой для меня, моей самой большой угрозой, поскольку я принадлежала ему. Я никогда не чувствовала себя в безопасности с ним, вопреки его любезности и его нормальному отношению ко мне. Я всё ещё была в его власти, а тот факт, что одно его присутствие вселяло в меня панику и страх, ещё раз подтверждал это.